Культурная жизнь Воронежа в 20-30-е годы 20 века.

В 1930-е гг. в Воронеже успешно развертывалась культурнопросветительная работа, расцветало профессиональное и самодеятельное искусство. Содержательной и разносторонней была деятельность рабочих клубов. В них создавались сквозные культбригады и бригады «синеблузни-ков», которые выступали перед рабочими в цехах во время обеденных пере -рывов и на стыке смен. Ежегодно проводились районные, городские и областные олимпиады самодеятельного искусства. Большой популярностью

пользовался ансамбль русской народной песни из Воронцовского района. В 1936 г. он выступал на концерте в Кремле. В 1937 г. каждое клубное учреждение Воронежской области в среднем провело 59 докладов и лекций, 16 киносеансов, 3 вечера художественной самодеятельности, поставило 9 спектаклей. Среди клубных кружков были драматические, антирелигиозные, хоровые, литературные, музыкальные, оборонные, физкультурные. Самой многочисленной базой культмассовой работы стали красные уголки, которых в 1940 г. в области насчитывалось около 10 тысяч [1. С. 151-152].

В годы первых пятилеток в Воронеже посещаемость театров увеличилась в четыре раза. Широкое признание зрителей получил талант народных артистов РСФСР А.В. Полякова, П.И. Вишнякова, заслуженной артистки РСФСР М.И. Шишловой. В репертуаре театров более половины составляли пьесы советских авторов; ставились также пьесы классиков. В 1937 г. Воронежский театр одним из первых в РСФСР поставил спектакль по пьесе Н. Погодина «Человек с ружьем». Роль В.И. Ленина исполнил заслуженный артист РСФСР В.И. Флоринский. В 1930-е гг. получили известность произведения воронежских писателей М. Булавина, Н. Задонского, В. Петрова, М. Подобе-дова, Б. Пескова, П. Прудковского, О. Кретовой, Н. Романовского, несколько позже А. Шубина, Ф. Волохова, поэтов К. Гусева, В. Кубанева и других. Произведения местных писателей печатались в журнале «Подъем» (1931— 1933 гг.). В 1935 г. журнал временно не издавался. Вместо него с 1937 г. стал выходить альманах «Литературный Воронеж» [1. С. 152-153]. На встречи с воронежской интеллигенцией приезжали В.В. Маяковский (1926 г. — см. Лекция В.Маяковского в Воронеже), М. Светлов и И. Уткин (1933 г. — см.: Встреча воронежской молодёжи с М.Светловым и И.Уткиным) [6. С. 194].

Поэты Михаил Светлов (слева) и Иосиф Уткин

Активную работу проводило областное отделение Союза художников. В 1936 г. была организована выставка произведений воронежского художника А.А. Бучкури, которая привлекла общественное внимание. Тремя годами ранее открылся Воронежский музей изобразительного искусства [1. С. 153]. В это же время изменялся и облик города. Программа больших мероприятий по реконструкции городов, принятая XVII съездом ВКП(б), очень серьезное значение придавала правильной планировке городов. Проекты планировки должны были предусматривать перспективу роста города, исходя из его роли в народном хозяйстве страны. Проекты должны были сочетать интересы развития промышленности с интересами жизни советского человека: его труда, быта, культуры, отдыха.

Логика характерного для 1920-х гг. негативизма по отношению к быту была проста и исторически вполне объяснима. Тогда казалось, что частная жизнь со всем ее укладом («доможитием») есть прошлое, есть, так сказать, атрибут и принцип буржуазного и мещанского существования, что в настоящем эта жизнь неустроена и неказиста, а в будущем, когда общественность («коллективность») расцветет пышным цветом, она исчезнет за ненадобностью, что, наконец, противоречие между коллективным и индивидуальным, еще дающее о себе знать в обществе и в сознании отдельного человека, разрешится так же легко и безболезненно, как решают для себя дети противоречие между домашней скукой и уличным раздольем. В такого рода логике было много инфантильного и романтико-утопического. Но она же, как это ни парадоксально, сообщала жизненной и творческой позиции художественной интеллигенции 1920-х гг. необычайную силу и бескомпромиссность в выборе целей. И может быть, ярче всего это проявилось в тогдашней переориентации художественной культуры с проблем уединенной в себя, в свой «микромир» индивидуальности на проблемы, страсти и конфликты социального «космоса» и творящей его по-новому личности. В связи с этим архитекторы-конструктивисты опирались в своем творчестве на всякого рода утопические прогнозы относительно неизбежной в условиях социализма полной коллективизации («коммунизации») индивидуального быта, исчезновения домашнего хозяйства, ликвидации моногамной семьи и др. [3. С. 121]. Для организации общественной деятельности открывались дворцы пионеров, пионерские лагеря, театры, клубы, библиотеки и музеи].

Для нового уклада жизни требовались новые здания, новые архитектурные решения. Проведенная в XVIII в. его перестройка «по регулярному плану» была довольно удачной, поэтому советские архитекторы нашли целесообразным взять за основу эту прежнюю планировку. Главный костяк ее составлял так называемый исторический «трезубец» — три луча, шедшие от бывшего Митрофаниевского монастыря: левая магистраль — нынешняя улица 9 Января, средняя — Плехановская улица, правая — проспект Революции. Расширялись и границы города. В апреле 1930 г. в черту города были включены левобережные слобода Придача и село Монастырщенка. В центре и на окраине Воронежа строились новые многоэтажные дома, оборудованные водопроводом, канализацией, центральным отоплением и электричеством. Помимо жилых домов в 1930-е гг. широко развернулось строительство современных общественных и административных зданий. Совершенно изменил свое лицо центр города. Вместо дворянских особняков здесь выросли современные здания: Дом книги, Дом связи, Управление железных дорог, «Утюжок», Госбанк, Дворец пионеров, гостиница «Воронеж». Отчетливым выражением нового архитектурного стиля советского Воронежа являлась площадь 20-летия Октября (ныне площадь имени Ленина) и возведенное на ней здание обкома ВКП(б) и облисполкома, также на площади был установлен памятник В.И. Ленину. Кольцовский сквер, расширенный и перепланированный, стал своего рода зеленым вестибюлем к площади. В сквер был перенесён в 1933 году памятник И.С. Никитину.

Старинный русский город изменялся. Открывались новые парки, скверы, возводились новые здания, население привлекалось к общественной жизни, через организуемые кружки, лекции, музеи, клубы, и всё это делалось для того, чтобы изменить быт и культуру человека, подчинить его мысли и досуг идеям социалистического строительства. В 1930-е годы партийно-государственная культурная политика приобретает гораздо более жёсткий, чем было раньше, характер. Она становится в буквальном смысле карательной, стремясь подчинить всё, что делается в области культуры, тоталитарному контролю.

В июне 1934 года, не по своей воле, приехал в Воронеж и прожил здесь около 3-х лет, будучи вырванным из привычного окружения литературной среды Осип Эмильевич Мандельштам. Замечательно, что вопреки страшному конфликту, вопреки положению изгоя, он сохранил ту внутреннюю свободу и достоинство, которые позволяют видеть ему красоту, радоваться присутствию человека на земле. Его поэзия становится преодолением несвободы. И, несмотря на, казалось бы, непреодолимые трудности, он сохранил свое поэтическое восприятие окружающего его мира, свое восхищение жизнью, свою боль и страдание, то, без чего нет поэзии. Мандельштам остался в Воронеже, обогатив русскую и мировую поэзию поэтическим сборником «Воронежские тетради». Анна Ахматова писала: «Поразительно, что простор, широта, глубокое дыхание появились в стихах Мандельштама именно в Воронеже, когда он был совсем несвободен». Мандельштам в Воронеже, это конечно, в первую очередь, многочисленные стихи, написанные в этом городе, дома, в которых жил поэт, а главное, это круг людей, с которыми он общался, этот круг достаточно широк, но не спасли его от одиночества. Об этих знакомых Мандельштама известно много, о других совсем мало. Но об этом несколько ниже.

Воронежская ссылка Мандельштама была уготовлена ему за самоубийственное стихотворение о Сталине («Ода о Сталине»), за которое он поплатился жизнью. Сталин сохранил жизнь своему подданному, он дал указание: «изолировать, но не ликвидировать».

«Ода о Сталине»

Мы живем под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны.

Только слышно кремлевского горца

Душегубца и мужикоборца.

А где хватит по полразговорца

Там припомнят кремлевского горца.

Его толстые пальцы как черви жирны,

А слова как пудовые гири верны.

Тараканьи смеются усища

И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,

Он играет услугами полулюдей

– Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Он один лишь бабачит и тычет.

Как подкову кует за указом указ –

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь,

Кому в глаз.

Что ни казнь у него, то малина

И широкая грудь осетина.

Так случилось, что самый герметичный из поэтов, самый хрупкий, отнюдь не богатырь, написал стихотворение против Сталина, против тоталитаризма. Существовало мнение, что О. Мандельштам бывал в Воронеже еще в 1919 году. Основанием для этого – напечатанные статьи Мандельштама в журнале «Сирена», издававшимся в Воронеже поэтами-имажинистами под редакцией Владимира Нарбута; в № 4 и № 5 была напечатана статья О. Мандельштама «Утро акмеизма». В этих же номерах журнала «Сирена» были напечатаны стихи Есенина, Александра Блока, Андрея Белого, Валерия Брюсова.

Редакция журнала «Сирена» находилась в Воронеже в доме № 44 по Проспекту Революции. Приехав в Воронеж, Осип Мандельштам и его супруга, Надежда Яковлевна, скитались по частным квартирам. С наступлением холодов Мандельштамы поселились на 2-ой Линейной улице, теперь это улица Швейников, дом 4б. Дом этот сохранился, эта улица маленькая, узкая и кривая, и дом располагался ниже, гораздо ниже улицы, как бы в яме

В 1933 году лауреатом Нобелевской премии по литературе стал Иван Алексеевич Бунин, он родился в Воронеже. В доме на Большой Дворянской (пр. Революции, 3) прошли первые годы его жизни. Вспомнить из раннего детства некий день И. Бунин не мог, хотя не однажды являлось желание «хоть что-нибудь найти в пустоте памяти о том времени». В биографических записях И. А. Бунин вспоминал: «Тогда мне казалось, да и теперь иногда кажется, что я что-то помню из жизни в Воронеже, где я родился и существовал три года. Но всё это вольные выдумки, желание хоть что-нибудь найти в пустоте памяти о том времени. Довольно живо вижу одно, нечто красивое: я прячусь за портьеру в дверях гостиной и тайком смотрю на нашу мать на диване, а в кресле перед ней на военного: мать очень красива, в шёлковом с приподнятым расходящимся в стороны воротником платье с небольшим декольте на груди, а военный в кресле одет сложно и блестяще, с густыми эполетами, с орденами, – мой крёстный отец, генерал Сипягин». В других автобиографических заметках Иван Алексеевич писал: «Я родился в Воронеже, прожил в нём целых три года, а кроме того провёл однажды целую ночь, но Воронеж мне совсем неизвестен, ибо в ту ночь, что провёл я в нем, я его не мог видеть: приглашён был воронежским студенческим землячеством читать на благотворительном вечере в пользу этого землячества, приехал в темные зимние сумерки, в метель, на вокзале был встречен с шампанским, немало угощался и на вечере и перед рассветом был снова отвезён на вокзал к московскому поезду уже совсем хмельной. А те три года, что я прожил в Воронеже, были моим младенчеством». В январе 1907 г. И. А. Бунин, будучи уже известным писателем, посетил Воронеж, чтобы участвовать в вечере, устраивавшемся в пользу воронежского землячества. Об этом он пишет в рассказе «Натали»: «Я…приехал в Воронеж. Поезд пришёл весь белый, дымящийся снегом от вьюги, по дороге со станции в город, пока извозчичьи сани несли меня в дворянскую гостиницу, едва видны были мелькавшие сквозь вьюгу огни фонарей. Но после деревни эта городская вьюга и городские огни возбуждали, сулили близкое удовольствие войти в тёплый, слишком даже тёплый номер старой губернской гостиницы, спросить самовар и начать переодеваться, готовиться к долгой бальной ночи…». И. Бунину и его брату Юлию часто напоминали о Воронеже приезжавшие оттуда в Москву знакомые. В бунинских дневниках военных лет Воронеж фигурировал уже в трагическом контексте, в связи с фашистской оккупацией.