Декабристами вдохновлённый…

Декабристами вдохновлённый…

(Вслед за кистью художника)

Наша Белгородчина удивительно богатый край, и богата она и не только своими лучшими в мире чернозёмами и железной рудой, но, прежде всего, талантливыми людьми.

Один из ярких представителей нашего края — художник Станислав Степанович Косенков.

«Лицом к лицу – лица не увидать. Большое видится на расстояньи…» - на первый взгляд эти пророческие есенинские строки не имеют Станиславу Косенкову никакого отношения. Признание, любовь и слава пришли к нему еще при жизни, что, согласитесь, не так уж часто случалось в русском искусстве. Правда случалось и обратное: признанный при жизни человек как бы терял свое имя после смерти, не пройдя испытание временем. С. Косенков это испытание выдержал. Большое и в самом деле по-настоящему видится только на расстояньи.

в Третьяковской галерее, в музее изобразительных искусств имени Пушкина в Москве, в музее современного искусства «Пети Пале» в Женеве, в музее Ф. Достоевского в Санкт - Петербурге, в домах-музеях И. Тургенева и Н. Лескова в Орле, Ф. Тютчева в Брянской области…

«Леди Макбет Мценского уезда», «Запечатленный ангел» Н.С. Лескова, «Руслан и Людмила», «Цыганы» А.С. Пушкина.

Жизнь и творчество заслуженного художника России Станислава Степановича Косенкова, особенно его книжная графика, представляют особый интерес.

У меня в руках книга «Мятежная лира», 1982 года, Центрально-Чернозёмного книжного издательства, серии «Отчий край». Это скромный сборник произведений известных поэтов-декабристов. Но ещё более скромной, всего лишь одной строкой указано, что художником-иллюстратором является С. Косенков. В книге представлены портреты поэтов-декабристов: В. Ф. Раевского, К. Ф. Рылеева, А. А. Бестужева-Марлинского, А. И. Одоевского, В. К. Кюхельбекера.

Почему декабристы привлекли внимание художника? Наверное, потому, что в декабристах он нашёл всё, чем богат человеческий дух. Наверное, потому, что эти ратники свободы открываются каждому новому поколению новыми своими гранями.

Они не похожи друг на друга и в жизни, и в деятельности, и в поэтическом слове. Hо, разные, они и едины — в неприятии зла, в рыцарской требовательности к себе и другим, в мысли, попытке улучшить и даже коренным образом изменить русскую государственную жизнь.

Линогравюры декабристов передают их одухотворенность, индивидуальность. Всмотримся в них, вчитаемся в их поэтическое слово.

Арест — за четыре года до главных событий. «Первый декабрист», один из руководителей Бессарабской управы Южного общества, так смел и резок в слове и так деятельно готовит солдат к противомонархическому выступлению, что это — и при менее разветвленной системе слежки — не могло остаться незамеченным. Его заключают в Тираспольскую крепость. Здесь он и создает наиболее известные свои стихотворения «К друзьям в Кишинев», «Певец в темнице» — в них воля и страсть непреклонного бойца.

Когда ж дойдет до вас, о други,

Сей голос потаенной муки,

Сей звук встревоженной мечты?

Против врагов и клеветы

Я не прошу у вас защиты:

Враги, презрением убиты,

Иссохнут сами, как трава.

Но вот последние слова:

Скажите от меня Орлову,

Что я судьбу мою сурову

С терпеньем мраморным сносил,

Нигде себе не изменил.

Твердость его духа — удивительна.

Раевский, годы спустя, в немолодом уже возрасте скажет: «И цели я желанной не достиг»; он подумает о тщетности стремлений и усилий, но жизненная его позиция — жить для блага человеческого — не изменится под влиянием горького раздумья. Ведь главное в ином:

Не для себя я в этом мире жил,

И людям жизнь я щедро раздарил.

Дело обстояло именно так и в случае с Раевским, и в случае с другими декабристами, тому подтверждение — сибирская их жизнь, заключавшая в себе многообразное просветительское служение, труд, помощь коренному населению.

Люби людей, дай руку им в пути, —

строка одного из поздних стихотворений Раевского, а как будто из ранних, из мятежной молодости.

ненависти к тирану; они произносят гражданские проповеди, пусть и схожие, — но о высоком, патриотическом! В этом, по рыеевскому убеждению, заключалось, воспитательное, «учительное» значение дум.

Естественное продолжение дум — рылеевскне поэмы. И здесь главная мысль, главные слова — о свободе, о любви к Родине, о жертвенности. И звучат они из уст Наливайко, Войнаровского, ещё более одухотворяя на подвиг:

Известно мне: погибель ждет

Того, кто первый восстает

На утеснителей народа, —

Судьба меня уж обрекла.

Но где, скажи, когда была

Без жертв искуплена свобода?

Погибну я за край родной, —

Я это чувствую, я знаю.

И радостно, отец святой,

Свои жребий я благословляю.'

Но если я, в годину тьмы,

Хоть сердце шаткое исправил,

Хотя немногие умы

Любить прекрасное заставил.

В 1827 году в сырой одиночке финляндского форта жестяным обломком, макаемым в толченый уголь, поэт пишет стихотворную повесть, так и не законченную, — «Андрей, князь Переяславский», Как знать, не мыслил ли он свою повесть как завещание?

Когда на землю снидут вновь

Покой и братская любовь

И свяжет радуга завета

В один народ весь смертный род.

Разве не об этом — Пушкин, Мицкевич, Шевченко? Судьба едва ли не каждого декабриста — высокое поучение и как бы легенда. Судьба Бестужева — не исключение.

звучание, то у Одоевского сама гражданственность как бы трепетна, задушевна.

Своей судьбой гордимся мы,

И за затворами тюрьмы

В душе смеёмся над царями,

В сибирских стихах Одоевского — завет вольности, верность недавнему прошлому, память о пятерых казненных.

Мы братья их. Святые имена

Еще корят в душе: она полна

Их образов, и мыслей, и страданий.

Сознание высокости подвига декабристов, вера в его непреходящий смысл — «Из искры возгорится пламя» — не оставляют Одоевского ни в Сибири, ни в «теплой Сибири» — на Кавказе, куда он был переведен в 1837 году в Отдельный Кавказский корпус. По счастью, нашел он и здесь понимающих его, любящих. Часы, проведенные с Лермонтовым в совместном путешествии через Кавказский хребет, трогательное знакомство с юным Огаревым, принявшим душевное участие к нему Одоевского, «как брата старшего святое завещанье», дружеские беседы с опальными декабристами — все это были лучшие часы в его кавказском изгнании.

Рано выпала лира из рук поэта, еще «в нем тихий пламень не угас> — об этом Лермонтов, деливший с Одоевским «тоску изгнанья», скажет проникновенно и чисто:

Он сохранил и блеск лазурных глаз,

И звонкий детский смех, и речь живую,

И веру гордую в людей и жизнь иную.

Много я нем горького, скорбного. «И жаль мне невольницы — милой Отчизны» Жаль и себя, угасающего. Жаль дру­зей, какие, имея в себе недюжинные духовные силы, так рано сошли.

Лицейские, ермоловцы, поэты.

Товарищи! Вас подлинно ли нет?

Но что ж, «бог дал огонь их сердцу, свет уму» — это Кюхельбекер сказал о русских поэтах. Это и о нем. А раз был огонь, он сжигал. И Кюхельбекер, отчаиваясь, что его так и не прочитают, все-таки писал.

Но он ошибся! Его читают. Их помнят.

В образах, созданных поэтами-декабристами, — свет, высокость, самоотверженность. Высшая страсть их героев — любовь к народу, сострадание к Отчизне, жажда сделать ее счастливой, свободной.

Обращение художника С. Косенкова к декабристам, их поэтическому слову не случайно. Они близки по духу, они вдохновили его, поэтому ему мастерски удалось выразить нравственные и философские глубины их души.