М. Ю. Лермонтов. «Молитва»

В минуту жизни трудную,

Теснится ль в сердце грусть,

Одну молитву чудную

Твержу я наизусть.

Есть сила благодатная

В созвучье слов живых,

И дышит непонятная,

Святая прелесть в них.

С души как бремя скатится,

Сомненье далеко –

И верится, и плачется,

И так легко, легко…

Перечитайте ещё раз это маленькое стихотворение. Даже странно, что это – Лермонтов: ни горечи, ни иронии, ни сарказма. Мягкая лирическая интонация. И рассказ о самом сокровенном – о молитве, о той минуте, когда человек, не находя опоры в себе, в жизни, обращается к Богу. Что он хочет найти? Что находит?

Но прежде чем говорить о смысле этого стихотворения, нам нужно ещё раз вспомнить, что слово – не просто словарная единица, не просто обозначение какого-то понятия. В слове аккумулируется не только бытовой, но и культурный, духовный опыт народа. Ничего не зная об этом опыте, мы не сможем правильно воспринять то, о чём рассказывает поэт.

Главные слова в этом стихотворении – «молитва чудная», «сила благодатная»», «святая прелесть» связаны с верой, с христианской традицией. Кажется, вам понятно слово благодатная. Но как вы его поняли? То же ли это самое, что «Земля там благо­датная»? Значит, благодатная – «хорошая», «несущая благо, довольство»? В словаре почти так и написано. Но для русского верующего человека девятнадцатого века слово это зна­чило неизмеримо больше. Дело в том, что благодать – очень важное в христианском вероучении понятие. Благодать – это божественная сила, с помощью которой совершается спа­сение человека. «Просвещающая» благодать замечательна тем, что она, как дар Бога, может излиться на каждого – независимо от его заслуг и поступков. Она, как говорили, «путеводит всех». Благодать – это обещание спасения души. Для спасения же к божественному дару человек должен прибавить свою веру, своё покаяние. Поэтому сила благодатная – это сила, несущая человеку надежду на спасение. Слово благодатная как бы отмечает кульминацию в лирической композиции стихотворения, знаменует переход от тьмы к свету.

Начало ведь довольно мрачное: трудная минута, в сердце – грусть. Ощущение печали, смуты, тяжести подчёркнуто выразительным глаголом теснится. В такую минуту и обра­щаются к Богу – «одну молитву чудную твержу я наизусть…» Поэт не называет, какую молитву, – он рассказывает нам много, но не всё. Тайна остаётся. Как тайной для самого поэта остаётся сила воздействия слов молитвы: «есть сила благодатная в созвучье слов живых, и дышит непонятная, святая прелесть в них». Посмотрите, как значимы и выразительны здесь все эпитеты – они несут на себе основную смысловую нагрузку.

Если первая строфа – это описание состояния души лирического героя, его обращения к молитве, а вторая – описание силы и прелести живых слов этой молитвы, то третья строфа рассказывает об ответе на молитву, о том, что приносит человеку «сила благодатная»: уходят тоска и томленье, их сменяют вера, надежда, слёзы облегчения.

Всё это касается смысла стихотворения, того, что мы понимаем и воспринимаем умом. Но ведь поэт обращается не только к нашему разуму, но и к нашим чувствам, он хочет, чтобы мы пережили (со-пережили) с ним вместе это движение души от грусти и тоски – к надежде и вере. В его стихе всё живёт и меняется вместе с этим движением: окраска слов и звуков, ритм.

Вы, конечно, заметили антонимичные противопоставления в первой и третьей строфах: трудную – легко, теснится грусть – бремя скатится.

От первой к последней строфе меняется и «одежда» слов – звуки. Звуковой фон первой строфы создаётся повторяющимися «у» (их здесь целых 13!). Как бы вы ни воспринима­ли этот звук (для некоторых он – тёмный, ночной), – существование этого звукового фона вы не можете не заметить (ведь даже во всех четырёх рифмах – ударный «у»). Трёхстопный ямб этого стихотворения в первой строфе тоже самый «тяжёлый»: в четырёх строках не пропущено ни одно из двенадцати ударений.

Но как всё преображается под действием «слов живых»! В последней строфе сильнее всего звучат совсем другие гласные – открытые «а», «э»; изменился и ритм: во второй и третьей строках не по три, а по два ударения – строчки стали «легче», они как бы «взлетают». Всё это позволяет нам не только понять, но и пережить вместе с поэтом чувство облегчения, покоя, и ощутить почти физически это расстояние – от «до» до «после» молитвы.

Даже синтаксические конструкции подчинены общему движению и передают его. Сначала это несколько личных предложении – они описывают состояние души и силу и прелесть (какое замечательное сочетание качеств!) слов, обращённых к Богу. Но глагол в форме первого лица всего один – я твержу. Это и есть единственное действие лирического героя: он твердит молитву, он обращается к богу, – всё остальное происходит с ним: действие живых слов, силы благодатной – вне его воли. Две последние итоговые строчки – предложения 6езличные: и верится (ср.: «я стал верить»), и плачется (ср.: «я плачу»), и – как дважды повторенный заключительный аккорд – так легко, легко (в научной грамматике слова типа легко так и называются – категория состояния). Немного внимания к синтаксису – и нам передаётся авторское ощущение существования двух разных сфер, двух разных полей – человеческого и высшего, божественного.

Стихотворение М. Ю. Лермонтова целиком лежит в русле лирической традиции XIX века и бесчисленными нитями связано с поэзией предыдущих и последующих лет. И это тоже нужно знать и помнить, чтобы лучше понять Лермонтова. Как интересно, например, сопоставить «Мне грустно и легко» в любовной лирике Пушкина, где эти два слова слиты воедино, и лермонтовское «легко, легко», которое приходит после молитвы и оставляет грусть где-то далеко. И как не вспомнить афористичные строки Ф. И. Тютчева: «Нам не дано предугадать, Как слово наше отзовётся, – И нам сочувствие даётся, Как нам даётся благодать»…

Источник: «Русский язык в школе». – 1994. – № 3.