Мир погряз во зле, кого мы пошлем на страдания, чтобы искупить грехи человеческие? Троица

В Ветхом Завете есть рассказ о том, как праотец Авраам принимал у себя Господа. В полуденный зной девяностодевятилетний Авраам сидел возле своего шатра под зеленью Мамврийской дубравы. Вдруг он увидел трех путников, в которых быстро узнал Всевышнего и двух ангелов. Хозяин пригласил странников отдохнуть и подкрепиться. Слуги омыли гостям ноги, а жена Авраама Сарра напекла хлеба. Сам же хозяин дома выбрал лучшего теленка и велел заколоть его. За трапезой Господь предсказал Аврааму, что через год у того родится сын, от которого пойдет народ иудейский — «великий и сильный». В христианстве этот сюжет, получивший название «Гостеприимство Авраама», был трактован несколько иначе: к Аврааму явился не единый Господь Яхве (иудаизм не знает троичного божества) в сопровождении двух спутников, а вся Святая Троица: Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой, — и не в образе странников, а в образе ангелов. Поэтому трапезу в доме Авраама христиане называют также «Ветхозаветной Троицей». Этот сюжет был весьма популярен у средневековых иконописцев: три ангела, фигуры Авраама и Сарры, накрытый стол, слуга, режущий теленка, — в общем, иллюстрация к библейскому тексту. В начале XV века к теме обратился и Андрей Рублев: его попросили написать образ для Троицкого собора Троице-Сергиевого монастыря (в настоящий момент икона хранится в Третьяковской галерее). Однако из-под кисти вышло нечто совершенно особенное. Рублев отказался от изображения бытовых деталей и сосредоточился на фигурах ангелов, олицетворяющих три божественных лика. Художник изобразил их беседующими: мир погряз во зле, кого мы пошлем на страдания, чтобы искупить грехи человеческие? Этот вопрос центральный ангел (Бог Отец) задает левому ангелу (Святому Духу). «Я пойду», — отвечает правый ангел, Христос. Так на наших глазах разворачивается сцена благословения на искупительную жертву ради людей. Петербургский историк искусства Владимир Фролов уверен, что так Рублев хотел раскрыть вечный закон мироздания — жертвенность божественной любви. «Отсутствие дополнительных деталей, — говорит ученый, — обнажило замысел и не дает отвлечься на сюжет библейского события».