Наталья Горбаневская. Стихи о русском языке

Наталья Евгеньевна Горбаневская (26 мая 1936, Москва – 29 ноября 2013, Париж) –

русская поэтесса, переводчица, правозащитник, участница диссидентского движения в СССР.

Автор полутора десятков книг стихов;

переводчик с польского, чешского, словацкого и французского

Имя Натальи Евгеньевны Горбаневской для многих прежде всего связано с трудной судьбой правозащитницы.

Напомним: в памятный день 25 августа 1968 года Н. Е. Горбаневская с сыном-младенцем в коляске пришла на Красную площадь в Москве и, спасая честь запуганной страны, вместе с горсткой смельчаков протестовала против вторжения советских войск в Чехословакию. Потом – самиздатовский журнал «Хроника текущих событий», неизбежный арест, допросы и всё остальное: Бутырская тюрьма, Казанская психиатрическая спецбольница, освобождение, угроза нового заключения, эмиграция и право­охранительная помощь России уже из-за границы. Счастливое провидение на многие годы поставило Н. Горбачевскую у кормила двух самых серьёзных зарубежных периодических изданий на русском языке – «Континента» и «Русской мысли», признанных центров вольной русской духовной культуры. В эмиграции развился её самобытный поэтический талант.

… Земля моя, свет мой и сила,

судьба моя, как ты красива,

звезда моя, как ты темна,

туманное имя, Россия,

твоё я носить рождена.

Никакой позы и декламации. Слова совсем простые. Наталья Горбаневская – заметная фигура на поэтическом попри­ще, она – большой Поэт, её имя может быть по праву названо в одном ряду с самыми звучными именами.

Можно было бы ожидать, что жизнь-протест Н. Горбаневской выльется в однотемную поэзию протеста, – ведь такова участь многих. Но Н. Горба­невская – автор стихов и любовно-лирических, и философских, и религиозных. А её стихотворные произведения с политическим содержанием – их, кстати, не отнесёшь к разряду написанных «по случаю» – явление редкое. Рассуждая (в рецензии) о «хлебниковской отрешённой независимости» Геннадия Айги, Н. Горбаневская, очень похоже, выразила и собственное кредо: «„Политика” в стихах почти не появлялась, и не из страха: сама свобода писать аполитичные стихи ощущалась первейшей политической свободой». Во всяком случае у Н. Горбаневской есть органичная потребность писать «вечную» лирику – об отношении к ближнему своему, о бытии с природой и о реальном присутствии Бога.

Обратимся к подборке стихотворений Н. Е. Горбаневской, посвящённых языку и языкам, словам и бессловесию, дару речи и непереносимости немоты. Это не сухие рассуждения и не лишённые смысла восклицания, а – прозрения: смысл постигается как путём сложения значений слов, составивших стихотворение, так и благодаря внешней форме, так сказать, звукосемантике, этих слов.

О процессе своего стихотворчества Н. Е. Горбаневская говорила, что стихи у неё до записи «вертятся во рту»; слова же – «как годы, движутся»; даже мельчайшие слоги «долго в горле полощутся». Стало быть, стихи создаются в произнесении, а раз так, то и воспринимать их надо путём проговаривания-пропевания. Надо приспособиться слышать себя со стороны.

Тогда можно будет услышать Поэта.

*

Не высокой болезнью,

но из бреда ночного,

но позорною казнью

пробивается слово,

пробивается розгой

в пересохшее нёбо,

колесит бензовозкой

по губам, по бумаге и снова

возвращается в бронхи

мокрым кашлем вчерашним,

но уже и не страшным,

как на горизонте

кверх ногами сраженье

и его отраженье

в солонцах гуляй-поля,

выбирай, выбирай,

пока вольному воля,

а спасённому – рай…

*

Жужжание жука, журчание ручья,

язык, звуча, значенье в звуки

влагает так, как в раны руки,

вдыхает так, как душу в глину.

где ничего наполовину,

где тонкая стрела разлуки

застынет, застонав на луке,

но силой меткого плеча

метнётся в небо сгоряча.

*

Безымянные, безъязыкие,

как просыпанная зола,

как растоптанная брусника,

как погода на позавчера…

*

Ну и язык, поехал что пошёл,

а как же «ну пошёл, ямщик, нет мочи»!

Наш беспорядок слов тяжёл, тяжёл,

как произвол, да нам оно привычней.

«Возьми метро»? – нет, выскочи в окно,

как Подколёсин из окна ОВИРа,

и на лету бряцающая лира

пожарное пропорет полотно.

*

Не гонись за призраком чего бы то,

не хватай ладонью пустоту,

в облаке обманчивого опыта

ласточку не словишь на лету.

Ласточку не словишь, и не высловишь

соловья, и не совьёшь сове

в свете дня гнезда, и – и не вызволишь

скрытых сил в словесности своей.

Словеса не станут небесами, как

не добыть ни из какой травы

древесины, и завозим санками,

как и встарь, дровишки на дворы.

Из лесу, вестимо. И не вымолвишь,

на дворе творенье ли, в траве

тварь ползучая ли, только щёку вымоешь

от варенья – ан на рукаве

акварель, утрёшь слезу и вымажешь

ту, вторую, выполнив Завет.

Как в Москве слезам не верят, так и тут

(тут – не «здесь», а тут, в попытке слов).

Только часики так тикают и такают,

словно ждут подсчитывать улов.

*

Чеславу Милошу

И тогда я влюбилась в чужие стихи,

шелестящие так, что иные кривились: «Шипенье…»

И оттуда, наверное, многие проистекли

для меня и несчастья, и счастья. Теперь я

присяжной переводчик, профессионал,

по ночам шелестящий страницами Даля,

поверяющий щебет по русским забытым словам

и бормочущий вслух, как над книгой гадальной.

Но спасибо за то, хоть не знаю, кому,

не себе и не Богу, не случаю и не ошибке,

что, шепча в заоконную парижскую тьму,

я робею по-прежнему, прежде чем выстукать перевод на машинке.

Не себе и не Богу, не случаю и не призванью –

языку, что любовному поверил признанью.

*

Никому ничем не поклянусь,

неверна ни речи, ни призванью,

в языковых трёх соснах запнусь,

балкой лёгши рухнувшему зданью

Но зато, пока мне быть живой,

зубы стиснув, без слезы и стона,

буду биться в стенку головой,

древоточцем в непрогрыз бетона.

*

Некоторые слова

я и вымолвить не смею,

замусолила словарь,

им других ища на смену.

Некоторые стихи

не напишутся и сами,

не затем, что пустяки,

а затем, что словесами.

И отыскиваю по-

прозаичнее, попроще,

как трамвайное депо

вместо вырубленной рощи.

*

Звуку на всем скаку

смысла барьер причален,

не всякому языку

даден такой датчанин.

Быть там или не быть

– мучим принц в Эльсиноре.

Быть – да ещё добыть

слово лесостепное.

Катит кибитка. Мгла

пуще морской и гуще.

Родина прогнила,

но российские кущи

корнесловия дань

дали в дорогу дальнюю,

и иноземная даль

затуманила Данию.

*

В далёком давнем далеке,

но не лишённом смысла,

в том городе, на той реке,

чьё имя… но не Висла,

а – Влага вроде бы, в руке

моей моя повисла

судьба, слезою на щеке,

дугою коромысла,

осою, в марлевом сачке

на том жужжащем языке,

в котором смысла нету,

который больше не язык,

а заунывный ультразвук,

просверливая ланиту.

*

И только нерусское имя за зеленью

саргассовых вёрст

ещё не до донышка ветром развеяно,

и парусный холст,

платком носовым к побережью приложенный,

как хворост, хрустит,

и зарево-марево-морево – Боже мой! –

на стёртую стрит

ложится волной, пеленою, холстиною,

снежком Покрова…

А имя пылит над бетонной пустынею,

над краешком рва.

*

Когда начиняешь спотыкаться на простейших словах,

например, оцепенело задумываешься, что значат «когда»,

когда реченья и речи расползаются в швах

и сыплется ткань языковая, ни на что не годна,

– тогда прикуси язык и отключи телефон,

уставься в стенку и изучай обоев узор,

ибо зачем дар речи беречь, если он

дан на одно заикание да на позор,

да на ловлю созвучий, где их нет и следа,

где одна вода, с самой собою созвучна, журчит,

где всё равно не додумаешься, что значит «где» и «когда»,

а тем более, где и когда «где» и «когда» звучит.

Источник: Русская речь. – 1992. – № 1. – С. 38–44. (Вступительная статья Верещагина Е. М.)

*

См.:

Карта сайта

https://multiurok.ru/blog/karta-saita.html