Петербургские зарисовки Отакулова Эмиля

Пролог

С 28 октября по 7 ноября две делегации из лицея посетили культурную столицу нашей страны – город Санкт – Петербург. В этой статье в виде небольших дневниковых зарисовок изображены мои Петербургские каникулы. Эти записи носят чисто субъективный характер и могут не отражать всей действительности, к тому же, многое в повествовании я намеренно опустил, иначе статья вышла бы за рамки (а вы, мои дорогие читатели, понимаете, что я ограничен некоторыми рамками). Надеюсь, что все мои попутчики испытали то же наслаждение и те же эмоции от созерцания этого города.

28 октября: Отъезд.

Какое-то странное чувство некоторой растерянности постигло меня. Поездка "в ночь" существенно отличается от утреннего путешествия. Ожидание. Ожидание нагнетает обстановку. Решил выйти на улицу - подышать свежим воздухом. Небо цвета свежего гноя с ватными лоскутами черных туч. Воздух теплый как парное молоко. Ветра нет, а ведь еще днем я шел из школы, пробиваясь сквозь вихревую пляску крупных снежных хлопьев. Лишь тихий гул со стороны дороги…

31 октября: «Ну здравствуй, Петербург…»

Двери вокзала распахнулись, и сотни детей гурьбой повалили на выход. Крики, разговоры, тихое ворчание доносилось со всех сторон. Я поднял глаза и увидел обычный город: спичечные коробки многоэтажек, огромные баннеры с рекламой бесполезных товаров и машины - хромированные звери на колесах, которые бороздили все пространство до самого горизонта. Помню, подумал о том, что я попал в кошмар Керуака: сотня дорог, а по какой следует идти- неизвестно. Но нас уже взяла под свое руководство, в фавор по-питерски статная и очень интеллигентная дама – Людмила Васильевна. Из ее рассказов стало понятно, что она всю жизнь прожила на «подоконнике в Европу» и знала историю даже самого темного закутка этого города. А мы все приближались к исторической части города, и по мере приближения, мои глаза расширялись, а внимание расфокусировалось (слишком много объектов притягивали его к себе): панельные коробки сменила целая полифония различных архитектурных стилей и мосты, мосты, мосты! Аничков! Банковский! Благовещенский! Дворцовый! Египетский! Всех не перечесть! Да и смог бы хоть кто-то, когда их три сотни? На Васильевский остров я приехал совсем изможденный новыми явлениями и ощущениями. «Ни страны, ни погоста не хочу выбирать. На Васильевский остров я приду умирать.…» - протяжно, нараспев начала цитировать Бродского Людмила Васильевна. В последствие эти строки всплывали у меня в сознании всякий раз, когда я пересекал Благовещенский мост. К слову, наша группа въехала в гостиницу в минуте ходьбы до побережья Финского залива, но сегодня это уже не важно. Важно лишь лечь спать и как следует выспаться!

1 ноября: «Мимо храмов и баров…»

Всадник, нет, не медный, а бронзовый стоит предо мной. Парадный мундир его окислился и приобрел мятный оттенок. Нетрудно было узнать во всаднике царя Николая Первого, уж очень приметная у него борода. У пьедестала сидят четыре женщины. В отличие от образа Николая их образы не так прозрачны. Позже я узнал, что они являются аллегориями, олицетворяющими «Силу», «Мудрость», «Справедливость» и «Веру». Надеюсь первых трех качеств у Палкина было в достаточной мере, а вот в наличии огромной и непоколебимой веры я не сомневаюсь: памятник его обращен лицом к крупнейшему храму Санкт-Петербурга – Исаакиевскому собору. И пусть я атеист, но подобные произведения искусства вызывают у меня восторг, а здесь четыре тысячи квадратных метров восторга. Храм построен в стиле «Классицизм», но, являясь православным, больше напоминает католические храмы Рима. По фасаду собора расположены скульптуры апостолов Христа, чьи немые силуэты контрастно выделяются на фоне пепельного неба. Я заметил, что небо здесь всегда серое, даже ночью и лишь варьирует оттенками. Вернемся же к храму. Интерьер перенасыщен всевозможными панно, картинами, витражами, скульптурами и барельефами. Кажется, что можно ходить по храму вечно, разглядывая каждую деталь, каждый штрих мастера, и в итоге сойти с ума, ведь рассмотреть все физически невозможно. Одна картина медленно перетекает в другую, и возникает ощущение, что ты сам находишься в картине и наблюдаешь за происходящим, этакий эффект «гонзо»: вот Богоматерь в окружении святых, а если чуть опустить взгляд и свести его влево, то можно увидеть тайную вечере Иисуса. В этот день мы побывали в Казанском кафедральном соборе, в храме Спаса-на-Крови, даже смогли лицезреть базилику Святой Екатерины Александрийской, но Исаакиевский собор больше всех запал мне в душу. Нет, не потому что он лучше остальных – они все великолепны и уникальны; некий труднообъяснимый шарм и величие притягивают меня. Храм будто живой, будто отдельная личность, человек. Скажите, можете вы объяснить, почему некоторые люди западают вам в душу?

2 ноября: «…когда защищены от ветра только голые деревья, а все необнаженное дрожит…»

Холод – это первое, что приходит на ум. Неукротимый северный ветер бросил нам вызов. Он будто назойливый сквозняк из преисподней. Укутанные как немцы под Москвой мы пробирались на Сенатскую площадь. И вот уже показался ангел с верхушки Александровской колонны. Мне кажется, что этот ангел когда-то был жив. Он слетел на колонну, чтобы секундочку полюбоваться Зимним дворцом да так и застыл навечно: настолько изящно и искусно он выполнен. А по площади гуляет и завывает свои диссонансные мелодии ветер. Холод – он бесцеремонно медленно забрался под одежду и запустил костлявые пальцы меж ребер. Благо мы уже влились шумным потоком в залы Эрмитажа. Золото на стенах, на полу, на потолке, мебель из золота - даже не знал, насколько утомительно смотреть на все это «золотое» великолепие. Через полчаса глаза начали уставать, что несколько омрачило итак довольно короткую экскурсию. Кажется, что мы лишь приоткрыли дверцу и с любопытством заглянули в щелочку, потому что в Эрмитаж можно приезжать на все каникулы, быть может, даже жить там и все равно не пройти и половины залов. Екатерина Вторая имела слабость к искусству и с драконьим рвением собирала всю эту сокровищницу. Чего там только нет… Экспонаты с самых древних времен. От иероглифов и саркофагов египтян, до картин постимпрессионистов.Особое место в Эрмитаже занимают картины – они везде. Винчи, Брейгель, Босх, Тициан, Ван Гог, Ренуар, Матисс, Пикассо… Их можно перечислять до бесконечности. Мне кажется, отличительной чертой коллекции живописи Эрмитажа является отсутствие «громких» жемчужин. Здесь собраны полотна великих художников, но они не имеют широкой известности, они не приелись зрителю, поэтому воспринимаются свежо и с большим интересом. Но вот прошли заветные часы экскурсии, и наша группа вновь оказалась на Сенатской площади, где уже поджидал своих жертв промозглый питерский ветер.

3 ноября: «В огромной зале всё дрожало, паркет трещал под каблуком…»

Легкий шелест платьев гладил слух. Дамы и Кавалеры самых разных эпох собрались в Елагинском дворце. Все обеспокоены своим внешним видом и боятся прийтись не по вкусу собравшемуся обществу. Да начнется бал! Я веду под руку саму Наталью Гончарову. Она неразговорчива и мрачна настолько, что кровь в жилах стынет. Раздаются первый аккорды полонеза и сложный механизм приходит в движение. Механизм отнюдь не точный: все задевают друг друга, наступают на ноги, жмутся к стенам. Танцмейстер успевает наградить каждую «комплиментом»,указав на определенные ошибки. Танец кончается. Партнеры сменяются. С кем я только не танцевал в этот час: Анна Керн, Наташа Ростова, Анна Каренина, Татьяна Ларина. Границы реальности стерлись, осталась лишь зала и вереница кружащихся пар. И вот в моих объятьях сама Елизавета Первая, такая крохотная и хрупкая, но в ней чувствуется шарм грядущего могущества. Этот день должен был кончиться дуэлью. К счастью, не моей; К сожалению, дуэлью Пушкина. И вот мы уже на мойке двенадцать – последнем пристанище солнца русской поэзии. Улыбки, еще совсем недавно сиявшие на лицах, вдруг исчезли. Да и неудобно как-то, улыбаться и шутить там, где истекал кровью в агонии автор строк, известных каждому русскому человеку с детства. Обстановка более чем скромная, никакой излишней роскоши, свойственной для дворцов и шикарных апартаментов – все только самое необходимое. Пожалуй, роскошью и величием может похвастаться лишь библиотека Александра Сергеевича: более четырех тысяч томов собраны в ней. Книжные стеллажи в его кабинете заменяют стены, на корешках виднеются витиеватые слова на французском языке. А вот и вольтеровское кресло, в котором так любил дремать или сочинять свои произведения великий поэт. В нем он и умер - невольник чести – пал оклеветанный молвой. С свинцом в груди и жаждой мести, поникнув гордой головой…

4 ноября: «Отечество нам Царское село»

Небольшой класс. Амфитеатр ученических столов, отдаленно напоминающий современные студенческие аудитории. За трибуной стоит преподаватель и громко диктует первый закон Ньютона, - «Существуют такие системы отсчета…». На последнем ряду сидит Саша Пушкин и выводит пером на полях тетради заветные строки, - «Навис покров угрюмой нощи на своде дремлющих небес…». Через два месяца он будет декламировать это стихотворение перед самим Державиным. Более двухсот лет прошло с тех времен, многое изменилось, некоторое до неузнаваемости, но дух первого набора Царскосельского лицея витает в каждой зале. Учебники, альбомы в рисунках и дружеских шаржах друг на друга, тетрадные листы, испещренные записями – все это ожидает посетителя, а также собрание статуй и картин, выполненных руками учеников лицея. Я выглянул в узкое окно и увидел переливающиеся на солнце купола церкви Воскресения Христова – это правый флигель Большого Екатерининского дворца. Сам дворец напоминает сказочную резиденцию и ничуть не уступает Петроградским собратьям. Он выполнен в стиле позднего барокко и, по моему мнению, излишне красив, витиеват и вычурен, поэтому он и служил резиденцией Екатерине I, Елизавете Петровне и Екатерине II. Но наш автобус уже выезжает из Пушкина и двигается в сторону Петербурга – туда - на Ладожский вокзал.

Эпилог

Я сижу в поезде. В наушниках Александр Васильев протяжно запевает, - «Нева, великолепный вид…». Я слушал эту песню и раньше, но не мог до конца понять все великолепие Невы, не только ее вида. Прочувствовать ту атмосферу. Вдыхать тот воздух. Бродить по следам Бродского, Достоевского, Блока… Этот город способен свести с ума, но в хорошем смысле этого слова; он сдвигает парадигму прежнего мышления и направляет его в новое, поэтическое ( в широком смысле этого слова) русло. Мне печально возвращаться домой, в тривиальное существование. Благо, оно не будет таким же тривиальным как прежде, ведь я стал чуточку другим, чуточку сумасшедшим.