Про книги ("Шкаф" Андрея Дорофеева)

Я выросла в доме, где было много книг. Часть осталась от бабушки, какие-то докупал папа. Повзрослев, эту эстафету переняла я. Мама на короткое время потеснила ряды книжных корешков модным когда-то хрусталём, но позже уступила моим просьбам, и книги не только заняли свои места, но и стали захватывать всё больше пространства. После переезда мне не хватало атмосферы моего дома. Я записалась сразу в три библиотеки. Со временем удалось разведать, где в городе есть барахолки, и я стала покупать старые книги. Пытаюсь вернуть в свой нынешний мир то, что было мне опорой большую часть жизни. Считаю, что мне несказанно повезло, ведь долгое время, открывая по утрам глаза, первым, что я видела, были книги. Наверное, поэтому рассказ нашего современника Андрея Дорофеева так меня тронул. Андрей Дорофеев Шкаф Уж не знаю, кого как, а меня всегда, с малолетства, притягивал именно этот шкаф. Хотя имелся и буфет с вареньем. К нему, честно говоря, тоже тянуло, но все же иначе.Совсем другое дело этот шкаф. Нет, он не был запретен, как ближайший пруд с омутами, но влекло к нему с неменьшей силой. Сквозь затуманенные стекла, будто тронутые инеем, угадывалось нечто. Дверцы – когда как – отворялись то безмятежно, то с поскрипыванием, какое можно услыхать в подветренном яблоневом саду, и туман распахивался, унося смутные тени и обнажая сухой горьковатый запах осенних листьев, будто домашнего любовно собранного гербария. Знающий человек, говорят, многое может прочесть по засушенному листу березы, клена или осины. Он может сказать, какую весну и лето прожили листья перед тем, как опасть, из низины они или с пригорка. В шкафу на полках тесными рядами, прикрытые корешками и обложками, находились тысячи листов, из которых составлялись книги. Их молчание напоминало лесную тишину, зовущую прислушиваться. И, наугад вытягивая книгу, я уже ощущал, что именно она меня звала, и было неминуемо раскрыть ее и увидеть черные строчки букв, казавшиеся четкими тенями от проплывавших над страницами видений. Я чувствовал, над этой витает лето, над той – весна, а над следующей – осень. Я плутал в темных аллеях, подходил к толстым дубам и корабельным соснам, видя, как покачиваются среди недвижных облаков их вершины, заглядывал в глубочайшие омуты, пугавшие и манившие. Я листал страницы и рассматривал их, как гербарий. Тогда я еще не умел читать.