Роберт Рождественский — "Баллада о зенитчицах"

Как разглядеть за днями след нечёткий? Хочу приблизить к сердцу этот след… На батарее были сплошь – девчонки. А старшей было восемнадцать лет. Лихая чёлка над прищуром хитрым, бравурное презрение к войне… В то утро танки вышли прямо к Химкам. Те самые. С крестами на броне.

И старшая, действительно старея, как от кошмара заслонясь рукой, скомандовала тонко: — Батарея-а-а! (Ой мамочка!. Ой родная!.) Огонь! – И – залп! И тут они заголосили, девчоночки. Запричитали всласть. Как будто бы вся бабья боль России в девчонках этих вдруг отозвалась. Кружилось небо – снежное, рябое. Был ветер обжигающе горяч. Былинный плач висел над полем боя, он был слышней разрывов, этот плач! Ему – протяжному – земля внимала, остановясь на смертном рубеже. — Ой, мамочка!. — Ой, страшно мне!. — Ой, мама!. – И снова: — Батарея-а-а! – И уже пред ними, посреди земного шара, левее безымянного бугра горели неправдоподобно жарко четыре чёрных танковых костра. Раскатывалось эхо над полями, бой медленною кровью истекал… Зенитчицы кричали и стреляли, размазывая слёзы по щекам. И падали. И поднимались снова. Впервые защищая наяву и честь свою (в буквальном смысле слова!). И Родину. И маму. И Москву. Весенние пружинящие ветки. Торжественность венчального стола. Неслышанное: «Ты моя – навеки!.» Несказанное: «Я тебя ждала…» И губы мужа. И его ладони. Смешное бормотание во сне. И то, чтоб закричать в родильном доме: «Ой, мамочка! Ой, мама, страшно мне!» И ласточку. И дождик над Арбатом. И ощущенье полной тишины… …Пришло к ним это после. В сорок пятом. Конечно, к тем, кто сам пришёл с войны.