Требуется няня

21 апреля родилась Арина Родионовна. 250 лет исполнилось со дня рождения главной няни русской культуры. Об Арине Родионовне мы знаем много - и еще больше не знаем. Не осознаем, точнее. Со школы привыкли думать, что именно она взрастила поэтический дар Пушкина, и никого не смущало, что в 70-е годы ХХ века в деревне Кобрино под Гатчиной открыли «Избу-читальню имени Арины Родионовны». Она в этой избе читать бы не могла: не знала грамоте. Неясность и с анкетными данными. Скажем, какова фамилия пушкинской няни? У рабов фамилий не бывает - вот и крепостная Арина Родионовна с такой же степенью достоверности Яковлева (что значится в справочниках), как и Родионова (по имени отца), и Матвеева (по мужу). Имя ее - то ли Ирина, то ли Иринья. Арина - домашний вариант. В общем, достоверно только отчество. Да и его поэт Николай Языков, с нежностью относившийся к няне Пушкина, сумел перепутать в стихах: «Васильевна, мой свет, забуду ль я тебя?.» Стихотворение это было прислано в Тригорское, а там знали, как правильно, и помогли Языкову исправить: «Свет Родионовна, забуду ли тебя?.» - даже народнее получилось. В своем журнале «Северные цветы» эти стихи напечатал Антон Дельвиг, который тоже любил Арину. Известный своей добротой и чувствительностью, он в 1826 году писал Пушкину, который только что покинул Михайловское: «Душа моя, меня пугает положение твоей няни. Как она перенесла совсем неожиданную разлуку с тобою». Князь Петр Вяземский передавал Пушкину: «Родионовне мой поклон в пояс». Арина Родионовна умерла 29 июля 1828 года. Пушкинская сестра Ольга, выйдя замуж за Николая Павлищева, в начале того года взяла свою престарелую кормилицу в Петербург, где та и скончалась в возрасте 70 лет. Хоронил Арину тогдашний ее хозяин Павлищев. Пушкин ни на отпевание во Владимирской церкви 31 июля, ни на похороны на Смоленском кладбище не приехал. Хотя был в то время в Петербурге, где его как раз в эти дни безуспешно разыскивал Вяземский: «Слышу от Карамзина жалобы на тебя, что ты пропал для них без вести, а несется один гул, что ты играешь не на живот, а на смерть». И стихи на смерть няни написал не Пушкин, а все тот же Языков - второе уже посвященное ей стихотворение. Коллизия, современному сознанию диковатая - в духе того времени. Одно другому не противоречит: и хоронить не стал, и ценил высоко. Арина Родионовна была прообразом мамки Ксении из «Бориса Годунова», няни из «Дубровского», мамки княгини из «Русалки», и - главное - «оригиналом няни Татьяны» из «Евгения Онегина». К самой реальной Арине Пушкин искренне был привязан. Писал о ней с теплотой неподдельной - и в стихах («голубка дряхлая», «добрая подружка»), и в письмах. Она была женщина добрая и общительная. Языков: «Ласковая, заботливая хлопотунья, неистощимая рассказчица, порой и веселая собутыльница». Мария Осипова: «Лицом полная, вся седая, страстно любившая своего питомца, но с одним грешком - любила выпить». Грешок - это как поглядеть: поэту и его друзьям нравилось. Хрестоматийное: «Выпьем с горя, где же кружка». Пущин: «Попотчевали искрометным няню». Языков: «Сама и водку нам, и брашно подавала»; а в стихах «На смерть няни А.С.Пушкина» подробно: «Мы пировали. Не дичилась / ты нашей доли. /.Взял свое токай / Шумней удалая пирушка. / Садись-ка, добрая старушка, / И с нами бражничать давай!» Бражничала, даром что еще в 1801 году ее муж Федор Матвеев умер от пьянства. У Пушкина всюду симпатичный образ: «Являлась ты веселою старушкой / И надо мной сидела в шушуне». Не с плеча ли Арины Родионовны позаимствовал Есенин этот самый шушун для своей матери? Короче, Арина была своя. Судя по путанице с ее отчеством у Языкова, ясно, что Пушкин и его друзья звали няню, в основном, по имени, несмотря на то, что ей было в Михайловском уже под семьдесят. Но ведь - не ровня, а раба. Жизнь с прислугой - практически круглосуточно, без перерыва - жизнь «под стеклом». У Пушкина в Михайловском дворни было - 29 душ. Не спрятаться. Нормальный обиход сословия. Единственный способ преодолеть такое бытие напоказ, противное естественной тяге к «прайвеси» - исключить услужающих не просто из числа равных, но, по сути, из рода человеческого. В языке - парадоксальным образом именуя их «людьми», как раз людьми и не считая. Кто из крепостных попадал в дворовые? С одной стороны, наиболее способные, но они же и самые хитрые, пронырливые, лицемерные. Какой-нибудь толстовский Левин косаря и пахаря мог уважать, но лакея - ни за что. Пользовался, но презирал. При этом от тесного общения баре и дворня были в круговой поруке «стокгольмского синдрома» - что позволило Георгию Иванову с иронической правдивостью написать про тургеневские времена: «Золотая осень крепостного права». Такая патриархальность насмешливо, но и трогательно подана Пушкиным в его «Истории села Горюхина», где описывается прибытие барина в свои владения: «Мужчины плакали. Женщинам говорил я без церемонии: "Как ты постарела" и - мне отвечали с чувством: "Как вы-то, батюшка, подурнели"». На чем-то ведь проросла шутка: «Барин, я постель постелила - идите угнетать!» Этому виду угнетения Пушкин предавался охотно, и няня Арина была ему в том, по всей видимости, помощница. Авторитетный пушкинист П.Щеголев считал, что это няня содействовала, не сказать грубее, связи поэта с крепостной Ольгой Калашниковой. «Неосторожно обрюхатив» (его выражение), Пушкин отправил ее в город и писал Вяземскому: «Прошу тебя позаботиться о будущем малютке, если то будет мальчик. Милый мой, мне совестно, ей-Богу, но тут уж не до совести». Иван Пущин вспоминал о швеях в няниной комнате в Михайловском, где он «заметил между ними одну фигурку, резко отличавшуюся от других. Пушкин тотчас прозрел шаловливую мысль мою, улыбнулся значительно. Среди молодой своей команды няня преважно разгуливала с чулком в руках». У Алексея Цветкова есть стихи о таком не замусоленном юбилеями Пушкине: «с этой девкой с пуншем в чаше / с бенкендорфом во вражде / пушкин будущее наше / наше все что есть вообще». Пушкинистика подобной интонации – далекое будущее и знак перемен в сознании и самосознании российского общества. Пожалуй, не дожить. Арина была своя: собутыльница, сообщница, сказочница. Правда, ее сказки Пушкин стал слушать только в 25-летнем возрасте, о чем он писал в 1824-м: «Слушаю сказки и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания». Их общение - два года ссылки в Михайловском. Не Арина выкормила поэта, и не Пушкин создал интеллигентско-советский миф о няне, обучившей его всему. Легенда коренится в народничестве XIX века, потом пролетарское государство подхватило и развило идею: как иначе сделать из Пушкина «наше всё». По сути, это отчаянное неверие в поэта и поэзию: без руководства никак. Пушкин так и остался при народе, при няне. Сам-то поэт был порождением своего времени, и в «Словаре языка Пушкина» слово «няня» встречается 36 раз. Из них 19 - в «Евгении Онегине», а во всем остальном наследии, включая письма и черновики - еще 17. По имени он не назвал ее ни разу.