Уроки православия. Аскетика для детей с монахиней Марфой (Вифания).

О том, как надо и как не надо воспитывать детей, написано столько, что можно предположить: эта тема исследована и раскрыта со всех сторон. Но почему-то очень часто папы и мамы, учителя и воспитатели не могут применить правильную теорию на практике. Нужно ли учить детей бороться со страстями? Да, и даже необходимо.

Урок 1.

Отчего так происходит? Ответ на этот вопрос известен. Взрослые оказываются бессильны тогда, когда кипарисы в душах детей успели уже вырасти и укорениться. Помните эту притчу аввы Дорофея, когда он сравнивал деревца кипариса со страстями и на этом примере пояснял принципы борьбы с ними. Выполоть молодую поросль легко, а вот вырвать руками из земли взрослое дерево невозможно. Гость наших ближайших уроков — монахиня Марфа (Валль), директор православной школы в Вифании с этими проблемами хорошо знакома, как знакома она и с православной аскетикой. Благодаря этим знаниям работа в школе выстраивается так, чтобы не допускать в душах воспитанниц бесконтрольного и безудержного роста кипарисовых аллей, то есть страстей. О том, как сестрам Гефсиманской обители удается это делать — причем в условиях повышенной сложности, поскольку события происходят на Святой Земле и учатся в школе арабские дети из не всегда благополучных семей, мы узнаем на ближайших «Уроках православия».

— Дети к нам в приют, в интернат поступают чаще всего по трем каналам. Либо их приводят уже сами родители — чаще всего после разводов, или в какой-то сложной ситуации. Либо включается большая семья: дяди, тети, дедушки и бабушки, и так ребенок оказывается у нас. Либо это священник с прихода, который встревает в ситуацию, считает, что ребёнку будет лучше вне семьи. Нас находят — мы ведь нигде не афишируем, что интернат при Вифанской школе в Иерусалиме, существует такой приют для христианских детей, и все равно нас чаще всего как-то находят — земля слухами полнится. Все равно где-то, кто-то, как-то что-то слышал — или знает, или сам побывал. Дети появляются у нас и, конечно, это не так как, в семье — дети уже не наши, и уже понятно, что они с чем-то приходят. То есть такого искушения, что придет «чистый лист», и на нём можно будет очень грамотно, толково и по-монастырски правильно написать — такого искушения даже не возникает.

Понятно, что дети появляются уже из каких-то сложных ситуаций. Чаще всего они уже многое видели, слышали, познали, почувствовали, и у нас уже совершенно другая исходная ситуация. Интереснее другое: что в повседневной жизни все равно у нас другое искушение вспыхивает, встает перед нами — что это дети тех, скажем так – «испорченных родителей» или не совсем правильных, которые уже наломали дров в воспитании, не справились со своей родительской задачей; а мы вот тут вот, в монастыре, со своим уже христианским — более глубоким, если не монашеским опытом, сможем что-то исправить. Ан, нет. Все совершенно не так просто, и более того: в повседневной жизни, чем дольше ребенок остается у нас в интернате, тем больше и четче становится ясно, что дети вдруг, в какой-то момент рефлексируют твои собственные грехи. То есть, они что-то подмечают, видят и передают, что они откликаются на твою неискренность, на твою нетерпимость, на твою неспособность именно глубоко, по-христиански, по-Божески любить, и снова и снова появляются такие ситуации — особенно конфликтные, какие-то разборки, когда ты видишь: вот перед тобой стоит не твой ребенок, но он — твое зеркало. И можно увидеть знакомые облики тех грехов, с которыми ты на самом деле — в повседневной жизни, о которых ты, вроде как знаешь, и с которыми ты, вроде бы как бы уже ведешь борьбу. Но которые вот так вот, убедительным образом прямо перед тобой отобразились на этом ребенке.

Но ребенок — не чистый лист бумаги, он скорее губка, убеждена сестра Марфа. И эта губка способна впитывать в себя если не все, то очень многое из окружающей действительности. А еще ребенка можно сравнить с зеркалом, в котором отражаются все достоинства и недостатки — как родителей, так и педагогов.

— Такой очень острый момент, иногда болезненный момент, очень часто не хочется смотреть правде в глаза, но факт остается фактом. Не только губка — и очень удивительная губка, которая даже то, что ты порой пытаешься сам от себя спрятать, именно это он, как раз на интуитивном уровне, где-то считывает информацию, и иногда, даже очень чётко в ярких образах, опять отдает себе в полном масштабе.

Неумелые действия пап, мам, воспитателей можно сравнить с тем, как решал свои проблемы герой мультфильма «Вовка в тридевятом царстве». Кто смотрел этот мультик, тот, конечно, помнит, что Вовка мечтал о такой сказочной жизни, в которой ему не придется делать ничего, жизнь эта будет царской. Но за такую тунеядскую политику ему приходилось расплачиваться. Захотел, например, Вовка испечь пирожки, но в итоге получились угольки.

— Вот такие пирожки и у нас очень часто бывают.

Но почему же часто так бывает — и не только с воспитанницами сестры Марфы? Почему, несмотря на все усилия взрослых, на все их действия правильные, намерения добрые, дети зачастую ведут себя неподобающе и делают не то, что надо, а только то, что хотят. Откуда в них злое, если учат их доброму. Для христианина ответ на эти вопросы очевиден. Причиной тому является грех. В аскетической литературе святые отцы говорят об этом прямо. Так, святитель Феофан Затворник пишет, что основными возбудителями греха являются: своеумие — в уме, своеволие — в воле и самоугождение в чувствах, а потому нужно приучать силы души и тела преобладать над ними, сколько можно обессиливать и доводить до безвредности. На это и должно быть ориентировано все воспитание, учит святитель Феофан. О том, как обессиливать и обезвреживать таких возбудителей греха, а точнее, как помогать детям бороться со страстями, мы и будем говорить на ближайших «Уроках православия».

Личные наблюдение и опыт работы монахини Марфы могут стать для многих из нас той копилкой, в которой каждый найдет для себя полезный совет, подсказку, а наполнять эту копилку мы будем в той последовательности, в какой святые отцы и советуют начинать борьбу со страстями. Мы начнем со страсти чревоугодия. Она проявляется в привязанности человека к вкусной и обильной пище и является первой из восьми главных страстей — их корнем, потому еще ее называют коренной страстью.

— Я могу поделиться просто нашим опытом. Мы, конечно же, стараемся готовить вкусно, то есть все равно еда должна быть домашней, но нам очень важно, чтобы была какая-то дисциплина в еде, должны быть выдержаны какие-то рамки. В течение нашего учебного дня, когда дети ходят в школу, вне каникул, у них получается пять трапез в день. Завтрак, потом на большой перемене, в школе полдник – по-арабски это «асруна», «snack по-английски», то есть это обычно фрукты, или может быть и бутерброд, когда все дети в школе или приносят свои бутерброды, или покупают в магазине, но наши дети прибегают к нам домой, едят на кухне, обязательно что-то пьют. Потом обед, полдник — перед тем, как они начинают делать домашнее задание, и ужин. У нас установка, что между этими трапезами нет так называемого «кусочничества». Мы заметили, что новоприбывшие дети, особенно те, которые в каких-то формах испытывали голод или недоедание в семьях, они прячут еду и постоянно ее тянут. Некоторые тоже не приучены из дома к такой вот дисциплине, и у них еда продолжается в течение всего дня. Я иногда смеюсь — вот вы тоже похоже выразились,- иногда непонятно, живут ли они для еды, или едят для того, чтобы жить. То есть это у нас тоже тема, они очень любят это и подхватывают, и потом друг другу об этом напоминают — особенно вновь прибывшим — когда одна печенька старается перейти в следующее яблоко или еще в какой-нибудь бутерброд. Это кусочничество мы пытаемся свести на «нет», между трапезами выдерживается пауза. Всегда, а особенно за главными трапезами — обедом и ужином стараемся приучить их, чтобы можно было взять маленькую порцию, съесть ее, и только после этого, если ощущаешь голод, попросить добавки на тарелку. А то тоже всегда искушение: навалить себе гору, а потом не справиться. Тут тоже (это уже из моего детства) правило «чистых тарелок» — оно как-то перешло к нам интернат. То есть если ты что-то положил себе на тарелку, то значит это нужно обязательно и съесть. Хорошо, что у нас много детей — все-таки бывают всякие ситуации, и мы выходим из положения, когда понятно, что это еще от неумения распределить – новенькие, которые только втягиваются, или страсть сыграла плохую шутку, но есть возможность, если кто-то смилостивится, поделится, распределить по нескольким тарелкам то, что сам не можешь съесть. Либо есть возможность то, что ты не доел, за обедом оставить себе на ужин. Но тогда за ужином придется это доесть и чаще всего все-таки не попросить добавку. Это процесс, который занимает какое-то время, детям приучиться соблюдать какой-то самоконтроль. Это и нам порой тяжело. Посты тут играют очень важную роль. Мы их все-таки стараемся соблюдать, готовимся к постам вместе с детьми, объясняем, почему это важно, даем им возможность задать вопросы, расспросить, точно также и читаем об этом, и приводим примеры. Но перед постом, особенно перед Великим, они берут себе еще разные «капельки мужества» — чаще всего на неделю. «Капелька мужества» — это то малое дело, над которым они в течение недели очень интенсивно работают. Одно какое-то дело и это иногда бывает связано и с едой.

Но это мужество в борьбе со страстями вообще, и в частности, со страстью чревоугодия, дети легко теряют, когда оказывается рядом со своими мамами. Ведь для мамы так важно, чтобы ребенок всегда был накормлен – сытно, вкусно. А когда дети возвращаются от таких мам обратно в школу, у них вновь возникают трудности, поскольку им заново приходится входить в режим и обуздывать своеволие, самоугождение. Однако делать это ребенку необходимо, для христианина в любом возрасте такие духовные упражнения должны стать нормой, и формирование таких первоначальных навыков является основанием для борьбы со страстями.

— То есть там, где ты можешь проконтролировать себя и отказать себе в каком-то даже удовольствии, в приеме еды, там, где ты можешь сохранить пост, несмотря на то, что вокруг все едят мясо — там ты тренируешься потом отказаться от того, что тебя — уже в подростковом возрасте, надеюсь, попросит обнять молодой человек, или пойти дальше в каких-то таких взаимоотношениях. Мы тренируемся на еде, но это может помочь воздерживаться нам и в других областях. Где ты научился отказаться от шоколадки, там легче объяснить ребенку, что вот так же точно также можно воздержаться от обидного слова или ругательного слова. Или можно проанализировать ситуацию, посмотреть, когда начинает ребенок гневаться, где это начинается, и точно так же с ним проговорить этот момент — а вот здесь ты должен тоже как-то воздержаться. Тут просто, может быть, отойти, не подходить к холодильнику, а там — что можно сделать в той ситуации. То есть ребенок тоже учится анализировать ситуации, и вот в этом процессе борьбы с собственными страстями приобретает какие-то навыки, нужные ему и потом.

Взять, к примеру, такую проблему современной жизни — а это действительно проблема — как открытый доступ ребенка к холодильнику. Давайте вспомним, что эти замечательные устройства появились в нашем быту всего-то полвека назад, но как же их волшебные дверцы переменили жизни человека! Распахивая их, человек вступает в схватку с едой, и не всегда бывает понятно, кто кому хозяин, кто кого побеждает. А что говорить о ребенке? Конечно, он будет побежден — и мороженым, и пирожным, и прочими вкусностями, таящимися в недрах холодильника. Но воспитанниц православной школы от подобных соблазнов защищают добрые традиции, уверена сестра Марфа, и если от них не отступать, то поведение ребенка удобнее регулировать или выравнивать.

— У нас в интернате уже такая сложившаяся традиция. Во-первых, трапеза принимается вместе — то есть очень важно, что если ребенок где-то заигрался, забегался, не слышал звонка или сознательно не пришел, то трапеза прошла. Трапеза, конечно, начинается с молитвы и кончается молитвой. И очень важно для нас, чтобы эти процессы проходили вместе. У нас даже изменение было, когда я стала старшей сестрой и директором,- до этого сестры и дети трапезничали отдельно друг от друга. Отчасти это было легче — по графику наших послушаний, но в какой-то момент я поняла, что все-таки очень важно детям быть вместе с нами, а нам быть вместе с ними. Это и возможность быть просто примером, это и возможность где-то сделать замечание, это и возможность просто увидеть, что происходит. И поэтому мы изменили весь этот график. Только утром, завтрак у нас происходит отдельно, а после этого обед и ужин проходят вместе, А вот те асруны – полдники, там обязательно кто-то из сестер стоит. И вот такой свободный доступ к кухне и к холодильнику — у нас даже вопроса этого как такового не встает, потому что все знают: если трапезы вместе, время трапезы — есть график, кто-то из детей несет ответственность, если это готовка еды — то ты должен приготовить и для других. Ты никогда не готовишь только для себя одного — это не то, что там вот, я проголодался, подошел к холодильнику, открыл, сделал себе бутерброд, остальные все играют, а я один ем. Конечно, отчасти это связано с тем, что все равно даже с нашим маленьким количеством детей и такой семейной атмосфере большой семьи, где-то мы не перестаем быть приютом. И где-то мы не перестаем быть сестрами, а они — быть детьми из разных семей. Тем не менее, этот момент мне кажется очень важным — даже в те моменты, когда такое происходило, и вот этот один ребенок, особо голодный, сделавший себе бутерброд, выходит на улицу — недоумение в глазах других девочек, которые говорят: как, ты, что один ешь, а мы что? То есть очень быстро становится понятно, что такое невозможно. Это совершенно естественно переходит в знание: трапезы — они всегда вместе. И если, например, приехал родитель навестить, и он привез какие-то сладости, то это понятно, что эти сладости должны быть обязательно разделены на всех. Это такой уже закон, сестры не обязательно должны смотреть, чтобы он должен был выполнен — уже сами дети знают об этом. Как так — я дам половине детей, а другие как? И как им же будет обидно, что мой родитель приехал, привез мне сладкое, а у них ничего нет. Поэтому, конечно же, и родители уже все знают, что если я приезжаю, привожу какое-то вкусности — причем мы стараемся все-таки сократить объем вкусностей и сделать их по максимуму полезными. Пусть это будут лучше фрукты, чем какие-то чипсы и «бамбы» так называемые — к нам вообще уже не привозят. Сладости — это всегда такой большой соблазн. Даже те немногочисленные группы паломников, которые к нам заезжают, зная, что у нас есть дети, обязательно везут сладости. У нас уже это перешло в такую шутку. Я говорю, что принимаю сладости только вместе с деньгами на зубного врача, с пожертвованием. Потому что если столько сладостей есть, то понятно, что зубы очень скоро почти у всех начнут вываливаться.

Но шутки шутками, а сладостями, мы, конечно же, делимся. Дети знают, что даже если группы привозят, то эти сладости чаще всего пойдут на угощение следующей группы. Они у нас очень активно участвуют в повседневной жизни. Обязательно, если приходит следующая группа, значит, кто-то из девчонок бежит искать сестру, которая будет их вести; следующий ребенок бежит искать сестру, которая будет готовить чай; кто-то из детей обязательно сам вызывается, чтобы вытереть стол, протереть стулья, вынести открытки брошюрки про нас, вынести воду подготовить стаканчики — если под чай, то это другие стаканчики и рассыпать сладости, вынести для приема. Если я веду группу, то они знают, что один из них должен быть обязательно «ногами». Я говорю, что кто-то должен быть обязательно рядом, если кого-то послать зачем-то, то должны быть рядом. У нас уже это такой четко отработанный механизм. Эстафету они передают друг другу. Кто-то любит больше быть «ногами», кто-то больше любит готовить угощения, но, тем не менее, сладости перераспределяются, это тоже совершенно четко понимается, принимается, акцептируется и ведется.

Расшифровка видеосюжета телеканала «Союз»