"Вершы аб вечным" (Паэтычная спадчына Вячаслава Казакевіча)

Вячаслаў Казакевіч нарадзіўся ў 1951 годзе ў г.п. Бялынічы. Скончыў філалагічны факультэт Маскоўскага дзяржаўнага ўніверсітэта. З 1993 года жыве ў Японіі, прафесар універсітэта Таяма. Аўтар пяці паэтычных зборнікаў і кнігі прозы “Паляванне на майскіх жукоў”, якія ў розныя гады выйшлі ў Маскве. У Токіа ў перакладзе на японскую мову выйшла кніга эсэ “Праслаўленне заходу”. Нядаўна ў выдавецтве “Рубеж” г. Уладзівастока выйшаў у свет зборнік “Сэрца-карабель”, які ўключыў у сябе выбраныя вершы з папярэдніх выданняў.

* * *

В темницах сапог стук,

В тамбурах стонут пары,

Тамтамы бегут от росы…

Но темнее всего волосы

У царицы Тамары.

ВЕСНА

Со стуком кукушка чистит

О справочники перо.

Взяли её работать

В справочное бюро.

Я подойду и на блюдце

Черствых насыплю монет.

— Здравствуй, тетя кукушка!

Сколько осталось мне лет?

И заведется птица

Серьезная куковать,

Смерть мою без обмана

Клювом отодвигать.

ПОСЛЕ УРОКОВ

Скребется мышь

за белой печкою,

Томится фикус на окне…

А я мечтаю стать разведчиком

И действовать в чужой стране.

На кухне мать и тетка ссорятся,

Отец выходит их мирить.

И вот уже святая троица

За стенкой стала говорить.

Я отложил учебник химии,

Пошел из дома в огород.

А там рябину нашу хилую

Коза соседская грызёт.

Мне хочется купить гитару,

Но не умею я играть!

На одноклассницу Тамару

Глаза не смею я поднять.

И потому зеленым вечером

И даже ночью, при луне,

Я всё мечтаю стать разведчиком

И действовать в чужой стране.

ВОСПОМИНАНИЕ ОБ АРМИИ

Полгода я носил шинель

И лейтенанта званье…

И залетел гражданский шмель

В казарму на прощанье.

Передо мной в последний раз,

Гремя, сбежалась рота.

И я уволился в запас

И вышел за ворота.

Махнул фуражкой облакам,

Противогазам и штыкам,

Каптерке и оркестру

И полковым невестам.

Молчат невесты… Поезд в пять.

Отрезал я погоны.

Мне никогда уже не стать

Министром обороны!

МАРСИАНЕ

А в Белыничах моих

Наблюдали этим летом

Залетевшую на миг

Марсианскую ракету!

Говорят, что проплыла

Над сапожною артелью

И горело три окна

На её хвостатом теле.

«Это зрительный обман, —

отвечали из газеты, —

Не бывает марсиан,

Ведь на Марсе жизни нету».

Но выходит в полисад

Ефросинья Полевая

И глазеет в небеса,

А цветы не поливает.

Возле ведер и корыт,

В полинялом сарафане

В небеса она глядит…

Прилетайте, марсиане!

СЕМЬЯ

Поселок городского типа.

К забору притулилась липа.

Под липой шаткая скамья,

На ней сидит моя семья.

Отец с трескучей сигаретой

И мать с районною газетой,

Сестра с тетрадкою для нот

И толстый безучастный кот.

Кругом растет трава сырая,

Сверкают звёзды в вышине…

И я бы сел на лавку с краю,

Но не осталось места мне.

СОПЕРНИК

Мы с ней встречались возле стадиона,

Где чей-то конь потряхивал уздой…

Она была красавицей районной,

Отличницей с медалью золотой.

Я посвящал стихи ей о ромашках,

Но их никто печатать не хотел,

А мой соперник — Вася Деревяшко

В газете возглавлял сельхозотдел.

И почтальоны часто разносили

В рассыпанные по холмам дома

Его статьи про сенокос и силос,

Про грубые и нежные корма.

Под пылкою луной я с ней слонялся,

Читал ей новый стихотворный цикл…

А Вася с гонораром появлялся

И говорил, что купит мотоцикл.

Красавица не долго колебалась

И очень скоро браком сочеталась

С приезжим представителем властей:

Он не писал ни виршей, ни статей!

Брожу я руки в брюки по ромашкам,

Ищу слова о родине своей…

Как тихо тут!

Лишь Вася Деревяшко

Сигналит мне из пыльных «Жигулей».

* * *

В северной моей державе

Есть деревня Запокулье,

Там изба под крышей ржавой,

В ней – поломанные стулья.

На одном из этих стульев ветхих

Я сижу, как бы на троне.

Дуб в окно засовывает ветки,

Но меня он никогда не тронет.

Видит дуб, что я здесь занят делом:

Не корплю над рифмами нелепо,

А забыв друзей и девок,

Целый день смотрю на небо.

Знаю всё, что ни случится,

Но сказать вам не могу я:

По кому заплачет птица,

По кому заплачет пуля.

* * *

Я у родителей старший сын.

Светит в окно луна.

Жалко, что брат у меня один

И сестра одна.

Было б отлично

на этой земле

Десять братьев иметь!

С легкой улыбкой

в вечерней мгле

На десять сестер глядеть.

Слышу я радостно, как меня

Десять глоток зовут!

Это, белый свет потесня,

Братья мои идут.

А на скамеечке в лопухах,

Плотно усевшись в ряд,

Об ухажерах и пирогах

Сестры мои говорят.

Встану я вечером у ворот,

Гляну вокруг виновато…

Кто меня братом своим назовет?

Кто назовет меня братом?

* * *

Хватит пить вино в больших количествах,

Шествовать нетвердо под луною

И ругать японское правительство

Так, будто бы оно уже родное!

Стану дрыхнуть в парке над газетой –

В ней, в «Зары над Друццю», всецело я.

Всё равно, Марго, из жизни этой

Уведут меня под руки белые.

* * *

Если бы да кабы я в Москве остался,

То подсчетом ворон уже не занимался,

А лежал бы давно под крестом и кочкой,

И возила бы жена для меня цветочки.

Сам твержу: «Это бред!», но как назад ни гляну –

Ни стихов, ни долгов, ни великих планов.

Вижу остовы венков, жухлых лент тряпицы,

Знаю даже, что за сон под землей мне снится.

Снится мне, будто я не валяюсь в яме,

А в Японии живу в городе Тояме.

ОБЪЯВЛЕНИЕ

Стоял у развилки зеленый ларек,

И в нем семена продавали.

Потом на ларьке появился замок

Из рыжей увесистой стали.

Фанерную вывеску ветер унес,

Расквасили стекла мальчишки.

На стены накинулся въедливый трос,

И двинулся трактор с одышкой.

Отныне торгует лишь в сердце моем

Исписанный именами,

Квадратный, дощатый,

с туманным окном

Зеленый ларёк с семенами.

* * *

Моего младшего брата зовут Валентин,

Он трясется на тракторе в деревне Вишово.

На фоне шипучих берез и осин

Вспоминает мать через каждое слово.

Никакому начальству не верит наперед,

Но даже с магазинщицей держится, как проситель,

А уж участковому улыбается во весь рот,

Потому что три раза попадал в вытрезвитель.

Руки в ссадинах, будто мучил сотню котов,

Грязный чуб над гитарой убогой…

На месте водокачка и коллектив кустов,

Лежнем оказалась в облака дорога.

Где же пацаненок, что капустниц гонял,

Таскал на свитере значок парашютиста?

Я для него сказки с энтузиазмом сочинял,

И дубасились рати за взгляд его чистый.

А сейчас ворона залетает ему в глаза

И скисает, будто в метели…

Какую сказку выдумать и рассказать,

Чтобы у всех опять глаза заблестели?

ЯРМАРКА

Ровно двадцать восемь лет прожил я, того не зная,

что на ярмарке в Москве есть хорошая пивная.

Там с метлой наперевес бродят важно две старухи,

и брезентовый навес не дается ветру в руки.

Под надзором двух старух, под взволнованным навесом

оглянулся я вокруг с очень сильным интересом.

Вот трава. Цветок в траве.

Рядом с ним стоит цыганка.

Спит какой-то человек.

Рыба жмурится таранка.

Ничего, что над пивной

мощный ветер тучу гонит.

Ничего, что дом родной

обо мне уже не помнит.

Я и сам в чудной толпе

за столом шероховатым

забываю о себе

и плыву, плыву куда-то.

Расстегнул я воротник

мимоходом на рубашке.

Дорогие вы мои,

люди, рыбы и ромашки!

* * *

Кирпичная дорожка,

открытая калитка.

Еще совсем немножко.

Ползи, ползи, улитка!

Уже прохладу стелет

тебе навстречу сад,

и сочные растенья

об отдыхе шумят.

А в синеве высокой

уже навис каблук,

который ненароком

тебя раздавит вдруг.

* * *

Все ушли, а дверь закрыть забыли,

и стоит в ней синий и густой,

с ослепительной крупицей пыли,

будто с леденцового звездой,

пылкий свет. И в душу мне сияют

всех ушедших яркие глаза,

всех умолкших к сердце подступают

бодрые живые голоса.

Кажется, подай ладонь неловко,

и тебя цветами поведут

то ли за поселок на маевку,

то ли к Господу

на Страшный Суд.

* * *

Однажды в сумерках Леша,

уличный наш орел,

чью-то степенную лошадь

к нам на пустырь привел.

Ругался у чайной возница…

Дрогнул расшатанный воз.

Конь, как косматая птица,

нас за поселок понес!

Черная шумная воля

ветки шатала рябин.

Елки мелькал треугольник.

Пылью объелся люпин.

Песни мы громко орали.

Шлях расстилался прямой.

Темные звездные дали

явственно пахли тюрьмой!

Літаратурны крытык Аляксандр ЛОБЫЧАЎ: “У другой палове васьмідзясятых гадоў, калі з’явіліся першыя кнігі Казакевіча, вершы паэта, які раз-пораз успамінаў родны беларускі пасёлак Бялынічы Магілёўскай вобласці, радасна здзіўлялі, выклікалі міжвольную ўсмешку, нібы гасцінец з тваіх уласных дзіцячых месц, няхай нават гэтыя месцы за трыдзевяць зямель ад Магілёўшчыны – на паўднёвых берагах Японіі. Вершы былі падобныя на ранішні прамень, які адплюшчваў вочы юным вершаплётам краіны на сенавалах, дачных верандах і гарышчах, дзе гэтак добра праводзіць ночы сам-насам з першымі любоўнымі і творчымі мукамі ў час летніх канікул”.

Васіль ДЗЕРАВЯШКА. “У свой час Слава Казакевіч працаваў у нашай раёнцы карэспандэнтам, і мы займалі з ім адзін рэдакцыйны кабінет. Тут ён і зрабіў першую спробу пяра. Вершы аб вечным – справа не новая і не вельмі ўдзячная. Тут ужо немагчыма сказаць штосьці адметнае, адзінае і блізкае кожнаму чытачу. А Слава Казакевіч з нейкай лёгкасцю і грунтоўнасцю мудраца выказваецца непасрэдна і разам з тым глыбока”.