Крым при Золотой Орды.

ИСЛАМ В КУЛЬТУРНОЙ ЖИЗНИ В КРЫМУ

В ПЕРИОД ЗОЛОТОЙ ОРДЫ

Наука и образование в Крымском улусе

Деятельность Берке и дервишей Сары Салтука приводит не только к появлению условий для распространения в Крыму исламского культа, но и, что естественно, мусульманской учености. Чрезвычайно интересное указание на это присутствует в образце крымской историографии того времени – так называемой «Истории Тохта Бая», средневековом крымскотатарском историческом произведении, которое зафиксировано Эвлиёй Челеби в его «Книге путешествия»: «Затем в 665 (1266/67) г. [Берекет Хан] с 80 000 воинов направил лошадей из Крыма в Балх, Бухару, Туран, Чин-Мачин, Хата, Хатан, Фефгур и Туркестан и заставил подчиниться всех непокорных падишахов. И собрав около тысячи восьмисот учёных-шейхов, привёл их с почестями в остров Крым, построил всем учёным соборные мечети и медресе…»¹.

Усилия не проходят даром, со временем количество ученых, способных издавать фетву, возрастает до трех тысяч. «С их помощью Берке хан обретает славу!». В этом фрагменте обращает внимание ряд моментов. Во-первых, нельзя не отметить общий дух глубоко почтительного отношения к ученым кругам. Представители движения бабаи ассоциируются не только со славными борцами за распространение мусульманской веры на полях сражений, но и с улема – представителями учёного сословия. Именно с их деятельностью связывается распространение в Крыму ислама, и в частности, становление на территории полуострова мусульманской учености.

Во-вторых, не может не обратить внимание чувство гордости автора за количественный состав ученых – даже если цифры и увеличены на порядок и касаются Золотой Орды в целом. Количество ученых действительно было велико, об этом свидетельствуют современные исследования². В-третьих, именно посредством деятельности ученых, по Тохта Баю, Берке обретает славу. Красноречивая оценка места и значимости науки в глазах мусульманского историка! Этот дух уважения к знанию, во-многом, сохранится на протяжении всей дальнейшей истории Крыма. Спустя несколько десятилетий после Берке хан Узбек (1312–1342) провозгласит ислам государственной религией в Золотой Орде. При нем и его сыне Джанибеке (1342–1357) государство переживет период значительной интеллектуальной и творческой активности, особого внимания к науке, образованию, литературе и искусству. В Крымском улусе продолжится формирование образовательной инфраструктуры и ряда научно-религиозных и суфийских центров. Об этом свидетельствуют, в частности, данные крымской археологии и эпиграфики. Вокруг этих центров будет протекать деятельность многочисленных представителей крымского ученого сословия улема и духовных наставников шейхов. Прежде всего, это касается столицы улуса – города Кырым.

Возникший в середине XIII в. и в короткий срок превратившийся в один из наиболее крупных и значительных торговых и культурных золотоордынских центров, город Кырым станет и одним из центров золотоордынской науки и литературы. В 1333 полуостров навестит известный арабский путешественник Ибн Баттута, который отметит в столице Улуса целую кагорту местных религиозных авторитетов: шейхов Музаффереддина, Музхиреддина и Хорасанизаде, кадиев Шемседдина Саили и Хызыра, факихов Шерефеддина Мусу и Аляэддина эл-Аси, хатиба Эбу-Бекра, имама улус-бея Тёлек-Темура – Садеддина и др.³. В адрес указанных ученых путешественник не скупится на хвалебные характеристики.

В год визита Ибн Баттуты в г. Кырым завершится строительство одного из наиболее ранних крымских медресе – его внушительные живописные развалины до настоящего времени сохраняются в центре города, возле т.н. «Мечети Узбека» (1314 г.).

Особый интерес вызывает то, что основательницей этого учебного заведения была женщина – Инджи-бек Хатун (ум. 1373/74), по некоторым сведениям, супруга Крымского улус-бея того времени Тёлек-Темура и мать еще одного, не менее известного, наместника Крыма – «великого эмира» Кутлуг-Темура⁴. Этот факт может свидетельствовать о достаточно высоком статусе просвещенной женщины-мусульманки в крымском обществе первой половины XIV века. Надпись с именем Инджи-бек Хатун на роскошном портале при входе в медресе будет в свое время приведена в «Книге путешествия» Эвлия Челеби, в ней Инджи-бек будет фигурировать как дочь «эмира эмиров», бея Кылбуруна. Этот портал сохранится, по меньшей мере, до конца XVIII в., его можно видеть, в частности, на одной из акварелей М.М. Иванова, посетившего Крым в 1783 г. Известно также, что после своей смерти, Инджи Хатун будет удостоена чести быть похороненной на территории медресе. Мавзолей с ее надмогильным камнем будет обнаружен во время археологических раскопок 1928 г. и описан известным крымскотатарским ученым О. Акчокраклы⁵.

Добавим, что рядом с могилой Инджи Хатун (у О. Акчокраклы: «Ильчи хатун») будет обнаружено еще одно женское захоронение, вернее еще одна мраморная надмогильная плита «прекрасной работы» – некоей Ир (Эр) - Султан (ум. 1429), по поводу чего О. Акчокраклы предположит возможную родственную связь между обеими женщинами. Инджи Хатун и Ир (Эр) - Султан были не единственными представительницами слабого пола времен Золотой Орды, занимавшимися проблемами образования и науки.

Так, известно о строительстве медресе в г. Укек (на Волге) супругой хана Узбека и матерью хана Джанибека – знаменитой Тайдулой (Таг Туглуг Хатун, ум. 1361). Можно предположить круг научных дисциплин, преподававшихся в медресе Инджи Хатун. Он, безусловно, не ограничивался узко богословскими дисциплинами, такими как чтение и комментирование Корана (тефсир), хадисоведение, спекулятивная теология (калам). Преподавались исламское право (фикх), логика (мантык), наука о нравственности (ахлак), филологические дисциплины, астрономия (хейэт), каллиграфия (хатт) и многое другое. Более того, последние находки свидетельствуют о развитие в это время в Крыму и точных наук.

Так, в апреле 2005 г. на Международной конференции «Золотая Орда и ее наследники», прошедшей в Стамбуле, известным турецким исследователем Ихсаном Фазлыоглу был зачитан доклад, посвященный анализу обстоятельств написания и содержанию рукописного трактата по математике, преподнесенного неизвестным автором вышеупомянутому крымскому улус-бею Тюлек-Темуру. Два списка трактата хранятся в рукописных архивах Турции, один из них содержит сто семь листов, труд был написан в развитие идей всемирно известного математика Мухаммеда аль-Хорезми (ум. ок. 850 г.)⁶. Эти примеры свидетельствуют о весьма широком спектре интеллектуальной деятельности крымских мусульман того времени (богословие, право, мистицизм, точные науки), что было так характерно для ислама в классический период его развития.

Говоря о масштабах мусульманской учености и духовного наставничества в столице Крымского улуса, к вышеуказанному можно было бы добавить и многочисленных религиозных авторитетов, имена которых присутствуют на надмогильных памятниках XIII–XV вв., исследованных в 1920-е гг. Особо велико число имен шейхов – носителей духовно-мистического, суфийского знания, или же членов их семей. Вчитаемся в скупые строки эпитафий некоторых из них (орфография оригинала). «Могила ученого Сейида »⁷. «Могила покойного астролога Урус-Ходжи, сына Хасана». «Мавзолей гордости шейхов, шейха Хайреддина. Да осветит Бог могилу его!»). Вопросы крымскотатарской филологии, истории и культуры. Выпуск 1’2015 37 «Могила покойной и благородной женщины Иззун-Ниса, дочери Шейха Мушеррефа. Месяца Джемади ахира 672 г. (1273)». «Эта гробница Рабиа Хатун, дочери Шейха. 812 г. (1409)». «Могила шейха Хасана, сына Хусейна в […] г.». «Могила шейха сына Исляма, да будут прощены Богом». «Умер глава духовных подвижников Эмир Омер Халепский, да будет земля его приятной. Месяца Ребиуль-эввеля, 756 г. (1355)»). «Могила […] сына Шейха Ахмеда, да освятит Бог его могилу»⁸. «Могила Бик-Несеб (?), дочери Шейх-Хасана». «Могила покойного прощённого Ток-Суфи, сына Хусейна». «Могила служителя бедных шейха Хусам-эд-дина, да будет он прощён».

Относительно последней надписи, О. Акчокраклы замечает: «… тут важно то, что, по- видимому, это один из видных представителей суфийского ордена, являющийся под именем «служителя бедных» проповедником-агитатором мусульманства в крупном торговом центре золотоордынского государства»⁹. Отрадно, что этот камень, в отличие от большинства других, сохранился до наших дней, ныне его можно видеть во дворе «Мечети Узбека». Увы, все эти имена пока еще мало что говорят нынешнему поколению любителей истории и даже специалистам. Город Кырым был не единственным крымским центром мусульманской духовности и науки. Еще одного из известных в свое время религиозно-суфийских центров коснулся в одной из вышеуказанных брошюр все тот же О. Акчокраклы.

В с. Отузы (ныне с. Щебетовка Феодосийского р-на), на территории древнего крымскотатарского кладбища, ученым был обнаружен и описан комплекс памятников над могилами, пользовавшимися у местных жителей славой святых – азизов. Из трех могил, датированных XIV в., две принадлежали шейхам – Якубу эль-Коневи (Конийскому, ум. 729/1328) и Хаджи Яхйе бин Мухаммеду эль-Ираки (ум. 782/1380), третья – «мученику» Идрису бин Хаджи Яхйя Отузи (Отузскому, ум. 763/1361), судя по имени, сыну одного из упомянутых шейхов. В связи с шейхскими захоронениями, О. Акчокраклы замечает: «Судя по званиям шейхов, можно сказать, что в Отузах в XIV веке существовали текие – монастырь дервишей и прибывали сюда шейхи из Сельджукии (Кония и Ирак)»¹⁰.

Не можем не обратить внимания и на нисбу «Отузи»: во-первых, она демонстрирует образец быстрого укоренения выходцев, в данном случае, из неблизкого Ирака, во-вторых, использование ее может свидетельствовать о достаточной известности крымского поселения (что и было на самом деле). Увы, время не пощадило большинство из памятников, описанных О. Акчокраклы, как и многие тысячи надмогильных комплексов с сотен/тысяч других старинных крымских кладбищ. Это увеличивает ценность любой эпиграфической находки. В этой связи, трудно передать ощущения, пережитые автором этих строк, когда чуть более года назад во время очередного посещения Отуз, среди чудом сохранившихся фрагментов старинных мусульманских надмогильных камней, им был обнаружен фрагмент камня, описанного О. Акчокраклы. Речь идет о надмогильном камне шейха Якуба эль-Коневи, датированном, повторимся 1328 г. Остается надеяться, что дополнительные сведения о шейхе будут обнаружены в письменных источниках. Из других научно-религиозных и суфийских центров Крыма анализируемого периода отметили бы Кырк-Ер и Эски-Юрт – два важнейших золотоордынских городских центра Крыма, нынешних пригородов бывшей столицы Крымского ханства – Бахчисарая.

Экспедиции довоенного времени выявили здесь многочисленные элементы городской инфраструктуры, культовые сооружения, а также фрагментов больших кладбищ (отчасти сохранившихся до настоящего времени), в том числе с могилами представителей ученого сословия улема¹¹.

Еще одним, практически неисследованным до сих пор религиозно-образовательным центром было селение Шейх-кой (ныне с. Давыдово) в окрестностях Симферополя (Акмесджита). Все тем же О. Акчокраклы в 1928 г. здесь было обнаружена старинное купольное культовое сооружение внушительных размеров – «мечеть-обитель» («текие-джами»), как она была известна среди местного населения. Надписи на каменных плитах при входе указывали на год возведения сооружения – 760/1358 г., а также содержали имена правителей Золотой Орды и Крымского улуса в этот период: хана Бердибека и его крымского наместника – «великого эмира, султана Кутлуг-Темур-бека, сына Тюлек-Темур-бека». Здесь же присутствовало и указание на функциональное предназначение здания – дар-уль- хуффаз, т. е. школа хафизов (чтецов и знатоков Корана).

Увы, история учебного заведения осталась ненаписанной. В 1950-х гг. здание было несколько раз взорвано с целью уничтожения, однако его южная сторона с михрабом (нишой, указывающей на Мекку) так и осталась стоять посреди огромной груды каменных обломков. Обращает внимание соседство селения Шейх-кой (в названии, переводимом как «селение шейха», в свое время присутствовало, надо полагать, и имя шейха!) с селением Чоюн - джы (ныне с. Урожайное) – еще одним из «четырех очагов», широкоизвестных религиозно - суфийских центров Крыма, что позволяет предположить связь двух населенных пунктов между собой. В этой мысли укрепляет обстоятельство присутствия сел с топонимическим элементов «шейх» в непосредственной близости с основным поселением в случаях со всеми четырьмя «очагами». Все эти важнейшие суфийские центры (третий «очаг» – селение Качы (или Эфендикой, ныне с. Айвовое) в долине одноименной реки, в Бахчисарайском районе, четвертый – селение Ташлы-Шейх-эли (Едилер) в степном Крыму), характеризуемые крымскими средневековыми историками как «четыре столпа государственного трона и блюстители окна правительственных дел Крымской области»¹², по старинным крымскотатарским преданиям, также были основаны в начальный период распространения ислама в Крыму и, по всей видимости, имели непосредственное отношение к движению бабаи, о котором речь шла выше. Обращает внимание, что, по меньшей мере, три из них располагали, помимо суфийских обителей, и своими медресе. Возвратимся к персоналиям. В отличие от большинства крымских религиозных авторитетов, известных, главным образом, по именам на их надмогильных камнях, крымским ученым, жившим и получившим известность вне Крыма, повезло значительно больше. В настоящее время имеются сведения о, по меньшей мере, двух десятках имен, получивших известность в различных центрах мусульманского мира того времени – Каире, Дамаске, Иерусалиме (Кудус), Бурсе, Эдирне и т.д. Среди них Эмир б. Осман Суфи (ум. 1329/30, Дамаск) и Мевляна Реджеб б. Ибрахим (1392, Бурса) получили известность как искусные специалисты (курра) в искусстве чтения (рецитации) Корана, Мевляна Реджеб даже получил почетный титул наставника чтецов-рецитаторов – «шейх-уль-курра»¹³.

Нельзя не вспомнить в этой связи чуть выше упомянутую школу хафизов в селении Шейх-кой – Мевляна Реджеб вполне мог быть одним из ее знаменитых выпускников. Эмир б. Осман же, судя по дате смерти, был ровесником событий времен Берке и одним из наиболее ранних известных религиозных авторитетов Крыма. Еще один крымец – суфийский шейх Мухаммед эл-Кырыми (2-я пол. XIV в., Кудус) получил большую известность среди мусульман Иерусалима.

О некоторых крымских ученых имеются и более подробные сведения. Так, выдающийся авторитет в сфере таких исламских наук, как комментирование Корана (тефсир), хадисоведение, исламское право (фикх), спекулятивная теология (келям), риторика (маани, бейан) и др. – Зияэддин б. Садуллах Кырыми (ум. 1378/79, Каир), стал одним из наиболее известных шейхов и мудеррисов Каира, воспитал целую когорту известных ученых Египта того времени, и даже удостоился почетного титула «шейха шейхов» («шейх-уш-шуйух») – этот титул присваивался наиболее известным специалистам в той или иной области исламских наук. Известно, что он был сыном кадия из рода третьего Праведного халифа – Османа, начальное образование получил, в том числе, от отца, обладая блестящим умом, достиг в Крыму высокого уровня знаний, осуществил хадж. По прибытии в Каир, Зияэддин эль - Кырыми с «весьма большим почетом» был принят султаном Зейнеддином Эшрефом Шабаном (1363–1377), который предложил крымскому ученому место шейха в известной обители (ханках) Бейбарсийе, а также должность мудерриса в медресе Шейхунийе и Мансурийе. Крымский ученый стал преподавать здесь фикх и хадисы.

Медресе Мансурийе вызывает особый интерес. Во-первых, это было учебное заведение, основанное султаном эль-Малик эль-Мансуром Калавуном (1279–1290), как известно, кипчаком по происхождению, в период правления которого на финансовые средства («2000 динаров») и строительные материалы, отправленные из Египта, в городе Кырым была возведена мечеть, ныне известная как «мечеть Бейбарса». Во-вторых, именно в Мансурийе столетием ранее тот же фикх преподавал знаменитый ученый-универсал, талантливейший врач, первооткрыватель системы малого кровообращения – Ибн Нефис (ум. 1288). Позже, получив титул «шейха шейхов», Зияэддин эль-Кырыми возглавил новое медресе, основанное непосредственно султаном Эшрефом Шабаном.

Современники и последующие источники не скупились в похвалах в адрес крымского ученого. Особо отмечали его высокие моральные качества, а также готовность всегда помогать многочисленным своим ученикам, благо, нужды в материальных средствах, в силу особой близости к султану, он никогда не испытывал.

Еще одним известным крымским ученым Каира в эти же годы был Мевляна Рукнеддин Ахмед б. Мухаммед б. Абдульмумин (ум. 1382, Каир) – мудеррис, муфтий, после тридцати лет деятельности в должности судьи (кадия) в Крыму переехавший в Каир и удостоившийся чести, в том числе, преподавать в широко известном исламском университете «Ал - Азхар».

Мевляна Рукнеддин является автором ряда трактатов, по поводу одного из которых, а именно неоконченного комментария на классическое произведение исламского богословия – фундаментальный сборник хадисов «ас-Сахих» Мухаммеда ал - Бухари (ум. 870), в свое время разгорелся своего рода скандал в научных кругах Египта. В центре его оказались два наиболее известных ученых-комментаторов ал-Бухари – Ибн Хаджер эль-Аскалани (ум. 1449) и Бедреддин эль-Айни (ум. 1451). Источники сообщают, что Ибн Хаджер, на слова о том, что комментарии Айни с некоторого времени стали более популярными, нежели составленные им, заявил о том, что все положительные стороны труда Айни были заимствованы им, без должных ссылок, из комментария крымского кадия Рукнеддина эль-Кырыми. Он же, Ибн Хаджер, изучив трактат Рукнеддина даже раньше, нежели аль-Айни, проявил в этом деле осторожность и, поскольку трактат крымского ученого остался незавершенным, он не стал его цитировать и не включил в круг своих источников. Данный пример может свидетельствовать о высоком уровне квалификации крымских ученых, приобретенном ими на родине. К сожалению, сведений о крымском периоде их жизни в настоящее время крайне мало.

Об уровне крымской учености в этот период может свидетельствовать и такой факт. В описываемые годы в Крыму присутствуют следы пребывания целого ряда известных исламских ученых – арабов, персов, тюрков. Так, в середине столетия, в гг. Крым и Каффа провел несколько лет известный ученый-факих Ахмед Ходженди (ум. 1400, Медина). В те же годы в Крыму находился еще один в свое время известный ученый – Аляэддин Ахмед Сейрами (ум. 1388). Наконец, в начале XV века Крым привлек, пожалуй, наиболее именитого мусульманского религиозного авторитета того времени – факиха Хафызуддина Мухаммеда эль-Беззази (ум. 1424), который, как отмечают источники, нашёл в Крыму достаточно компетентную в вопросах исламской науки среду и воспитал целый ряд в будущем известных учеников¹⁴.

Помимо этого, нет никаких сомнений, что в Крыму часто бывали (а может, и длительное время проживали) такие знаменитые столичные (т.е. из г. Сарая) ученые авторитеты, как Кутбеддин ар-Рази (ум. 1364) и Садеддин ат-Тафтазани (ум. 1390), а также многочисленные другие, менее известные золотоордынские ученые. Добавим также, что в 1412 г. Крым посетил известный ученый, историк и поэт Ибн Арабшах (ум. 1450), впоследствии, в одном из биографических трудов отметивший свои встречи с местными учеными и поэтами: Ахмедом Буйруком, Мевляна Шерефеддином, Мевляна Махмудом эль-Булгари и Абдульмеджидом эль-Кырыми. Впрочем, это было уже начало следующего, XV века, обернувшегося великой драмой для Золотой Орды.

Политические потрясения негативно отразились на состоянии науки и культуры в государстве – расцвет золотоордынской науки, образования и литературного творчества остался в прошлом. Тем не менее, ученые продолжают творить, хоть и будучи вынужденными покидать родные края. Одним из таких крымских ученых первой половины XV в. был известный правовед-факих Мевляна Шерефеддин б. Кемаль эль-Кырыми (ум. 1443, Бурса). Получив на родине прекрасное образование, и даже диплом (иджазет) из рук самого эль-Беззази, в результате политических волнений он покидает Крым и оказывается при дворе османского султана Мурада II (1421–1444). Заслужив расположение султана, Мевляна Шерефеддин начинает преподавательскую деятельность, совершает хадж. «По настоянию сирийских ученых» завершает работу над произведением, которое приносит ему большую славу, – комментарий на классический труд по фикху Хафызуддина ан - Насафи (ум. 1310) «Менар» («Маяк светочей») – «Шерх-уль - «Менар”», признанный одним из лучших среди двух десятков известных комментариев на это широко известное произведение. До наших дней дошло несколько списков этого трактата Шерефеддина, в том числе датированный 1422 г. – временем жизни автора.

Еще одним крымским ученым этого периода, правда, хронологически перешагнувшим в несколько иную эпоху, был Сеййид Ахмед б. Абдуллах эль-Кырыми (Мевляна-и Кырыми, ум. 1474, Стамбул) – известный крымский богослов, еще один ученик Хафызуддина эль-Беззази, ученый-правовед, филолог и поэт. В период правления османского султана Мехмеда II Фатиха (1451–1481) Мевляна-и Кырыми приехал в Стамбул и, добившись особого расположения правителя, удостоился чести преподавания в наиболее престижных османских медресе. Имя Сейид Ахмеда эль-Кырыми часто фигурирует в османских источниках, в частности, в связи с примечательным диалогом, имевшим место между ним и Мехмедом Фатихом. В одной из бесед, на вопрос султана о том, «что же происходит в Крымской стране, славящейся обилием ученых, являющейся родиной 600 религиозных авторитетов (муфти) и 300 авторов различных произведений (мусанниф)», Сеййид Ахмед ответил, что в его стране появился некий визирь, который позволил себе грубо обойтись с местными учеными. В результате этого, люди науки стали покидать родные места, а поскольку ученые являются душой и сердцем государства, болезни же сердца передаются всем другим частям организма, исход ученых нанес Крымскому государству непоправимый урон.

Данный диалог интересен тем, что, помимо указания на кризис, охвативший Золотую Орду в этот период, – под «Крымской страной», судя по всему, подразумевался не только Крым, но все государство Золотая Орда в целом, – он, и это особо важно, свидетельствует о масштабе распространения исламской культуры в регионе, о внушительном количестве представителей ее науки, образования и литературы, а также о том значении, которое придавалось развитию исламской учености в Золотой Орде и особенном статусе ее, этой учености, представителей. Показательно в этом отношении и то, что, несмотря на кризис, ученые, как и в случае с Шерефеддином эль-Кырыми, не оставляют научного творчества. У того же Сеййид Ахмеда Крымского присутствует целый ряд трактатов по различным отраслям исламских наук, логике, филологии и мистицизму, в многочисленных списках хранящихся ныне в рукописных собраниях Турции. К тому же, несмотря на вынужденную разлуку с родиной, душа ученого продолжала оставаться в Крыму: как отмечают источники, «в его представлении Вселенная состояла из Крыма, а Крым был целой Вселенной».

Добавим еще один, весьма любопытный сюжет, проходящий в османских источниках и имеющий отношение к Сеййид Ахмеду эль-Кырыми. Касается он одного из поэтических собраний (мушааре) с участием того же султана Мехмеда Фатиха (писал стихи под псевдонимом «Авни»), в течение которого более тридцатью участниками дивана, включая садразама, шейхульислама, кадыаскеров и других высокопоставленных чиновников и представителей ученого сословия улема, были предложены стихотворные ответы на поэтическую строку, сочиненную султаном. Источники передают подробности этого собрания, приводят тексты указанных ответов, среди которых один принадлежит и Мевляна-и Кырыми.

В XV в. по-прежнему наблюдается присутствие крымцев в Каире и других центрах исламского мира. Одна лишь энциклопедия персоналий известного арабского библиографа Мухаммада ас-Сахави (конец XIV – конец XV вв.) содержит сведения, по меньшей мере, о пятнадцати ученых крымского происхождения¹⁵. Абдуллах б. Мухаммед эль-Кырыми, Али б. Мухаммед эль-Кырыми, Махмуд б. Омер эль-Кырыми, Юсуф б. Хусейин эль-Кырыми, Эфзаледдин эль-Кырыми, Омер эль-Кырыми, Неджмеддин Исхак б. Исмаил эль-Кырыми, Бурханеддин Ибрахим эль-Кырыми (все XV в.) – лишь несколько имен в свое время известных крымских богословов, духовных наставников и ученых этого периода. Из них Неджмеддин эль-Кырыми (ум. 1475/76, Каир), переехав из Крыма в Каир, занял место кадыаскера Египта, одновременно исполняя обязанности мудерриса и шейха в известном каирском медресе султана Кайытбая.

Следует отметить, что большое внимание развитию образования уделялось не только во времена Золотой Орды, но и в Крымском ханстве. Во всех значительных городах были построены высшие духовные школы — медресе, к концу XVIII века их насчитывалось 25¹⁶, и содержались они за счет вакуфов. По сведениям И. Гаспринского, в медресе Крымского ханства изучали арабский язык, философию, логику, риторику, мусульманское право; входили в программу и медицина, астрономия, история, физика.

Начальное образование крымские татары получали в мусульманских школах — мектебе («место, где пишут»). Главной целью обучения там считалось чтение Корана на арабском языке, однако преподавались не только коранические науки, но и начала математики, географии, мусульманского права. При этом главное внимание уделялось воспитанию на основе исламских традиций. Общественные (джемаатские) мектебе содержались на средства приходских общин, частные коранические школы — на средства богатых и влиятельных в общине мусульман, а мектебе при мечетях нередко существовали на вакуфные средства. Должности учителей мектебе исполняли не только представители местного мусульманского духовенства, но и члены их семей. Могли преподавать гам и люди, совершившие паломничество в Мекку (хаджи), сохты (студенты медресе) и просто образованные члены местной мусульманской общины.

Крымская литература периода Золотой Орды

Несмотря на немногочисленность сохранившихся источников за этот период, у нас имеются сведения о создании в Крыму, по меньшей мере, трех весьма значительных поэтических памятников, могущих составить золотой фонд не только, собственно, крымской и, шире, золотоордынской литературы, но и всей литературы тюркских народов в целом. Речь идет о двух поэмах на сюжет коранической легенды о Юсуфе и Зулейхе, принадлежащих перу крымских поэтов Махмуда Кырымлы (XIII в.) и Абдульмеджида Кырымлы (кон. XIV – нач. XV в.), а также 800-страничном суфийском поэтическом трактате на фарси – «Календер-наме» Эбу-Бекра Календера (кон. XIII – первая пол. XIV в.). Из них первый памятник известен в настоящее время в нескольких списках перевода (судьба оригинала не ясна), второй пока не обнаружен, третий же только сейчас входит в широкий научный оборот. Поэма Махмуда Кырымлы о Юсуфе и Зулейхе в настоящее время считается наиболее ранним памятником крымскотатарской литературы. Произведение сохранилось в нескольких списках перевода, – по словам переводчика, с «крымского» (или же «дештского») языка на «тюркский», – осуществленного, как предполагается, младшим современником Махмуда Кырымлы – поэтом Халиль-оглу Али¹⁷.

Рядом исследователей была высказана мысль о возможном отношении Махмуда Кырымлы к последователям выдающегося среднеазиатского духовного наставника и поэта – шейха Ахмеда Есеви (ум. 1166). Несмотря на чрезвычайную значимость памятника и даже наличие посвященных ему диссертационных исследований (в Турции), проблематика датировки, авторства и особенностей языка произведения еще не стала темой широкого научного обсуждения и сохраняет свою крайнюю актуальность. В частности, рядом европейских, турецких и крымскотатарских ученых была высказана мысль о том, что существует определенная связь между вышеупомянутым поэтом-переводчиком Халиль-оглу Али и широко известным поэтом Кул Гали. Думается, решение этих проблем является делом недалекого будущего, ясно одно: у поэмы Махмуда Кырымлы есть все шансы быть признанной наиболее ранним опытом поэтической обработки известной коранической легенды в истории всей тюркоязычной литературы¹⁸.

Сюжет о Юсуфе и Зулейхе (Зелихе) является одним из наиболее любимых в литературе исламских (и не только) народов. Он присутствует в Коране, где соответствующему преданию посвящена отдельная сура (№ 12, «Юсуф»). История любви Юсуфа и Зулейхи охарактеризована здесь как «прекраснейшая из историй» – «ахсен-уль-касас». Поводом этому послужила личность главного персонажа – пророка Юсуфа, по религиозным преданиям считающегося самым прекрасным человеческим созданием: Аллах одарил Юсуфа 99-ю из 100 частей своей божественной красоты, и лишь одну распределил среди оставшегося человечества. Разумеется, речь идет не только лишь о красоте внешней – Юсуф является обладателей и внутренней красоты, т.е. комплекса высоких нравственных качеств, сделавших его образцом для всех верующих-мусульман. Опять же, по преданию, Юсуф, руководимый Аллахом, проходит многочисленные испытания и, каждый раз демонстрируя свои высокие моральные качества, становится правителем Египта. Что касается Зулейхи, то, юной девушкой влюбившись в Юсуфа во сне, она также преодолевает многочисленные лишения, однако, несмотря ни на что, сохраняет верность возлюбленному. В конце концов, спустя многие десятилетия, по воле Аллаха, Юсуф и Зулейха находят друг друга и сочетаются счастливым браком.

В российском литературоведении первым поэмы Махмуда Кырымлы (в переводе Халиль-оглу Али) коснулся П. Фалев в статье «Староосманский» перевод «крымской» поэмы», опубликованной в 1925 г. в журнале «Записки коллегии востоковедов при Азиатском музее РАН». Ученым был кратко представлен список 908/1502–1503 гг., хранившийся в Герцогской библиотеке г. Гота (Германия), со значительным арабографичным фрагментом. В 1960 г. текст поэмы (факсимиле) был опубликован в Стамбуле известным турецким литературоведом И. Х. Эртайланом. Публикация была осуществлена на основе другого списка (1235/1819–1820 гг.), обнаруженного в частной коллекции известного турецкого библиофила Раифа Елькенджи. Текст предваряет статья И.Х. Эртайлана под броским названием – «Первая тюркоязычная поэма о «Юсуфе и Зулейхе», произведение содержит 1406 четверостиший, написанных семисложным стихом¹⁹.

В последние годы в Турции были обнаружены дополнительные списки поэмы, проведена определенная текстологическая работа, предложены гипотезы относительно авторства, языка поэмы и других вопросов. Однако проблема датировки памятника по-прежнему остаётся. Начиная с XIII в., к сюжету о Юсуфе и Зулейхе в литературах тюркских народов будут обращаться достаточно часто и весьма известные поэты. Всего же на тюркских языках на этот сюжет будет написано около восьмидесяти поэм. В том числе, и еще одним крымским автором – поэтом конца XIV-го – начала XV века Абдульмеджидом Крымским. Его поэма в форме месневи будет называться «Друг влюбленных» («Мунис-уль-ушшак»), указание на нее присутствует у Ибн Арабшаха, встречавшегося с крымским поэтом на его родине в 1412 г.

Интересно, что поэма Абдульмеджида в свое время была признана лучшей на соответствующий сюжет – именно так о ней отзывался известный османский библиограф XVII в. Кятип Челеби. Судьба памятника остается неизвестной. Говоря об Абдульмеджиде, добавим, что, помимо сведений о вышеуказанной поэме, источники донесли до нас и одну из его газелей. Она присутствует в рукописном томе, содержащем текст известного литературного памятника периода Золотой Орды – тюркского перевода «Гулистана» Саади, завершенного в 1392 г. в Египте выдающимся золотоордынским поэтом Сейфом Сараи. Рукопись в настоящее время находится в библиотеке Лейденского университета (Королевство Нидерланды)²⁰. После непосредственно текста «Гулистана» в ней приведены отдельные стихотворения ряда золотоордынских поэтов, с подражаниями назире Сейфа Сараи на каждое из них. Одним из таких стихотворений и является газель Абдульмеджида Крымского. Что же касается «Календер-наме» Эбу-Бекра Календера, единственно, надо полагать, из-за географии написания этого, вне всяких сомнений, весьма значительного памятника, а написан он был, по свидетельству самого автора, в Крыму (судя по всему, в г. Кырыме) в период 1320–1340-х гг., он до сих пор не стал открытием в мировой науке. Хотя в момент обнаружения, в 1966 году в г. Намангане, рукопись и был охарактеризована сотрудниками Рукописного фонда Института Востоковедения им. Абу Райхана Беруни АН УзССР (Ташкент) как «бесценная» и «уникальная»²¹.

Предварительное исследование показало, что автор Эбу-Бекр Календер (вариант имени, указанный в произведении: Пир Календер Руми аль-Аксарайи), был, судя по всему, анатолийского происхождения – выходцем из Аксарая (в окрестностях Коньи), однако проведшим жизнь и, возможно, упокоившимся в Крыму, о чем может косвенно служить отсутствие упоминаний о нем в известных ныне биобиблиографических справочниках. Произведение было написано, по словам самого автора, в форме ответа на знаменитое шеститомное собрание суфийских притч и отдельных стихотворений выдающегося духовного наставника и гениального поэта Джеляледдина Руми (Мевляна, 1207–1273) – «Месневи-и манави». Из текста также явствует, что автор считал Руми своим духовным наставником, а также был знаком с его сыном – то же суфийским наставником и поэтом Султан Веледом.

Директор Фонда рукописей ИВ АН РУЗ, кандидат исторических наук Махмуд Хасанов (Хасаний) осуществил перевод глав этой книги, а также составил список личных имён, встречающихся в ней. Вот названия некоторых из глав: «Душа», «Любовь», «Разум», «Мир», «Человек и человечность», «Терпение», «Великодушие», «О слове», «Беседа и собеседник», «Наставления народу», «Ученые, придерживающиеся своих знаний», «Ученые, не придерживающиеся своих знаний», «Уважение к чтецам Корана и ученым», «Что такое справедливость и благодеяние», «Достоинство добродетельного человека», «Величие человеческого разума», «Основа стыда – совесть», «Что такое благородство и кто такие благородные люди», «О чувстве собственного достоинства», «О скромности», «О надменности», «О верности» и др. Обращает внимание уклон в этическую проблематику, являющийся хорошей иллюстрацией для одного из наименований суфизма как «науки о нравственности». Что касается личных имен, то он представляет собой длинный перечень правителей прошлого и современности, известных ученых, духовных наставников и святых (в том числе, и крымцев): Султан Мухаммед Узбек хан, Султан Махмуд Джанибек хан, Эмир Тюлек- Темур, Шейх Хасан Басри, Фахриддин Аттар, Мансур Халладж, Шейх Шибли, Мевляна Джеляледдин Руми, Султан Велед, Шейх Салтук, Хаджи Мухаммед Кырыми и др.

О развитии поэтического искусства в Крыму в период Золотой Орды могут свидетельствовать и данные крымской эпиграфики, а именно сохранившиеся до наших дней в городе Старый Крым образцы поэтических эпитафий на вышеупомянутых надмогильных памятниках XIII–XV вв.²². Причем, речь идет о поэтических фрагментах, исполненных на местном, используя терминологию Халиль-оглу Али (см. выше), «крымском» или же «дештском» языке. Еще одним интересным свидетельством оживленных литературных процессов на полуострове может служить любопытный эпизод, имевший место в 1427 г. в дипломатических отношениях между Крымом и Каиром. В известной летописи аль-Айни, в части описания царствования султана аль-Ашрафа Сайф ад-Дина Барсбея (1422–1438), присутствует следующий фрагмент: «В месяце джумади-эль-эввеле 830 года (март 1427 г.) прибыло письмо от завладевшего Крымом лица, по имени Даулетбирди, состоявшее из прекрасных фраз, которые заключали в себе двустишия и (более) длинные стихотворения и поговорки, переполненные разными риторическими затеями, оборотами и украшениями. Оно было прочтено султану и (ваш) слуга нижайший присутствовал при этом в собрании. Но ни читавший, ни другой кто не понимал содержавшихся в нем (письме) тонкостей»²³.

Этот пример может свидетельствовать об однозначном присутствии в Крыму того, что можно назвать придворной литературой. Действительно, принимая во внимание множество примеров внимания к искусству слова со стороны представителей правящих кругов и аристократии Сарая, Хорезма и других золотоордынских центров (об этом можно судить, в том числе, и по целому ряду произведений золотоордынской литературы, посвященных различным высокопоставленным особам), трудно представить отсутствие такого же интереса к поэзии и при дворе крымского улус-бея, а также представителей крымской аристократии и ученого сословия. К слову, вышеупомянутым «завладевшим Крымом лицом» был Девлет-Берди – родной дядя основателя Крымского ханства Хаджи Герая, брат его отца Гыйаседдина. Поэтические успехи же самих Гераев будут достаточно красноречивыми: в настоящее время известно о соответствующих пристрастиях, более того, часто – однозначных поэтических талантах около тридцати представителей династии.

Вхождение Крыма в состав Золотой Орды, с параллельным распространением на полуострове ислама, привело к чрезвычайно благотворным последствиям для культурного развития региона. Крымский улус превратился в регион, в котором получает развитие наука (как религиозные, так и условно говоря, светские дисциплины, – с появлением первых известных крымских ученых), формируется сеть образовательных учреждений, создаются условия для создания значительных литературных памятников. По своему масштабу, данная деятельность не имела аналогов в обозримом прошлом полуострова (и должна быть соответствующим образом оценена специалистами и любителями истории Крыма). В контексте же более широком, Крым, воспитав целую плеяду духовных наставников, ученых и поэтов, имевших отношение к созданию значительных произведений мусульманской научной мысли, богословия, мистицизма и литературы, внес свой весомый вклад в научную, образовательную и литературную сокровищницу не только культуры Золотой Орды, но и всей мусульманской культуры в целом.

Признанным центром культурной жизни была столица Крымского ханства — Бахчисарай. Главную роль в развитии крымско-татарской науки и литературы на протяжении XVI—XVIII столетий играли Зинджирли медресе — центр мусульманской учености в Крыму — и Бахчисарайский дворец крымских ханов, куда привлекались лучшие ученые, поэты и где собиралась обширная библиотека. Именно в Зинджирли Медресе работали крымско-татарские историки Роммал Ходжа (XVI век), Абдул вели-Эфенди и Хейр-заде-Эфенди (XVII век), Мухаммед Риза (XVIII век), известный философ Абдул Азис-Эфенди (XVII век).

Литературным языком крымских татар вплоть до 1783 года был турецкий (османский или староанатолийский тюрки); на нем же велась вся официальная документация. Образованный крымский татарин читал и писал и на арабском — языке мусульманской учености. Наиболее значительной фигурой в крымско-татарской литературе стал выдающийся поэт, ученый и политический деятель, один из самых могущественных крымских ханов — Бора Гази Герай II (в русской традиции — Газы-Гирей или Казы-Гирей; 1554—1608 годы). Он создал целый пласт так называемой диванной поэзии — поэзии ханского двора светского содержания.

Культовая архитектура

Города Крымского ханства украшали оригинальные архитектурные ансамбли. Анализируя особенности крымско-татарской архитектуры, исследователи отмечают ее самобытность, высокоразвитые формы и стилистическое многообразие. В ранних памятниках сохранялись тюркско-монгольское, греко-византийское и готско-мангупское влияния, а затем добавилась османская традиция. Целый ряд прекрасных монументальных сооружений — Эскидюрбе в Бахчисарае, дюрбе Хаджи Герая на некрополе Кырк Азислер, дюрбе Джанике-ханум, дочери хана Тохтамыша, в Кырк Ере — были построены по общей конструктивной схеме: увенчанный плоским куполом восьмигранник с порталом, имеющим килевидную арку. В качестве декора использовались рельефные арабески, бордюры из геометрически переплетающихся лент и растительного орнамента²⁴.

К рубежу XV и XVI веков относится возведение по приказу Менгли Герая в Салачике (предместье Бахчисарая) крымского духовного и учебно-научного центра — Зинджирли медресе. Замкнутое пространство с прямоугольным внутренним двором создавало атмосферу уединения, способствовавшую успешной учебе. Совершенство пропорций и осевая симметрия конструкции медресе свидетельствуют о проникновении в Крым некоторых ренессансных тенденций.

Архитектура Крымского ханства XVI столетия тяготела к концепции центрально-купольных сооружений, которая выражала доминировавшую в ту эпоху идею национального единства. Образцом купольных мечетей этого периода является Хан-Джами (Джума-Джами), построенная в 1552—1562 годах по приказу Девлет Герая в Гезлёве. Строил ее знаменитый османский архитектор Ходжи Синан. В дальнейшем в купольных мечетях древние сельджукские и османские элементы сочетались с греко-византийской традицией — что придавало своеобразие крымской ветви искусства ислама.

Вершиной же крымско-татарского зодчества стал комплекс построек ханского дворца в Бахчисарае, описание которого сохранилось у Эвлии Челеби. Это был не только зримый символ могущества его владельцев. Многие представления и творческие стремления, свойственные крымским татарам, нашли воплощение в этом сооружении. Замкнутая композиция ансамбля вокруг прямоугольного внутреннего двора подчеркивала созидательную идею единого государства. По мусульманским представлениям рай — это прекрасный сад, и здания дворца буквально утопали в пышных деревьях и кустарниках. Растительный орнамент служил неотъемлемым элементом декора, как бы продолжением сада внутри дворцовых помещений, он присутствовал в росписи стен, в многочисленных ажурных деревянных решетках, в резных каменных деталях. Ощущение гармонии с природой усиливалось множеством разнообразных фонтанов — элементов, характерных для исламской архитектуры.

Ко времени возникновения Крымского ханства на его территории сложилось два основных типа мечети: центрально-купольный и колонный, воспринятые из более ранней золотоордынской традиции (центрально-купольные – мечеть в Судакской крепости²⁵, 1222 г.; Куршун-Джами; колонные – мечеть Бейбарса, 1287–1288 гг.; мечеть-медресе Узбека, 1314 г.; мечеть в Кырк-Иери (позднее Чуфут-Кале), 1346 г.) зальные – мечеть Тахталы Джами в Бахчисарае, 1707 г.; а также купольно-базиличные (Хан-Джами в г. Кезлев, 1552 г. и др.). Новые торговые, ремесленные центры полуострова XVI–XVIII вв. Бахчисарай, Кезлев, Карасувбазар, Ор активно застраивались общественными и культовыми сооружениями при поддержке и покровительстве крымских ханов. В Бахчисарае, по описанию турецкого путешественника Эвлия Челеби, в 1666 году насчитывалось 24 мечети. Карасувбазар в 1666 году располагал 28-ю мечетями. В городе Кезлев в XVII веке находились здания 26 мечетей²⁶.

Итак, общее количество мечетей сооруженных за пять с половиной столетий в 6 городах и в 1474 деревнях Крыма к 1786 году составило свыше 1600. Центрально-купольные мечети представляли собой, как правило, кубический объем, перекрытый куполом на парусах, опирающимся на 8–16-гранный уплощенный барабан. К зданию могли примыкать разнообразные пристрои (сени, галереи, медресе). Над углом здания возвышался 10–16- гранный минарет на квадратном в плане вытянутом вверх ярусе, обычно в османской традиции. В их числе Кебир-Джами в Ак-Мечеть (Акмеджит), 1508 г. (7 х 7 м), домовая мечеть Гиреев в Бахчисарайском дворце, мечеть Муфтий-Джами в Кафе). Здания могли иметь скатные покрытия с черепичной кровлей или металлические (свинцовые) прямо по поверхности внешнего купола.

Колонные мечети представляли собой прямоугольное строение, часто двусветное, с вытянутым вдоль кыйблы молельным залом и тремя продольными нефами, образованными каменными аркадами. Над боковыми нефами размещались антресоли. В литературе их называют хорами, а саму планировку мечети – базиличной, хотя, строго говоря, базиличная конструкция предполагает освещение зала через выступающие стены центрального нефа, чего в татарских мечетях не наблюдалось.

Здание перекрывалось 1–4-скатной крышей с черепичным покрытием и могло увенчиваться полумесяцем рогами вверх в османской традиции. Таковы реконструкция мечети в Чуфут-Кале, 1455 г.; Хан-джами в Бахчисарайском дворце, 16 в.; небольшая мечеть Ешиль-Джами близ Бахчисарайского дворца, 1764 г. Зальные мечети прямоугольной в плане конфигурации представляют широко распространенный в татарской архитектуре тип, встречающийся в разнообразных вариантах по всей территории России, в Средней и Малой Азии, на Кавказе и др. К ним относится мечеть Тахталы Джами в Бахчисарае, 1707 г. и др.

Купольно-базиличные мечети являют собой прямой перенос османского типа джами, появились в середине XVI века усилиями великого османского зодчего Синана. Образцом мечети этого типа является Джума Джами (Хан-джами) в г. Кезлев, 1552 г. Вероятно, к этому же типу относилась и самая большая в Крыму мечеть, сооруженная в честь султана Селима, в г. Кефе (Феодосия), творение знаменитого турецкого зодчего Ходжа Синана, разобрана в 1833 году. Кроме них упоминаются «Шор Джами», «Буюк Джами» ²⁷.

После завоевания Крыма Россией развитие архитектуры здесь пошло по схеме, уже отработанной двумя столетиями ранее в Поволжье и Сибири. Лишившись государственного финансирования и государственной поддержки, мусульманская культовая архитектура прекратила свое поступательное развитие, резко сократив масштабы, типологическое разнообразие и качество строившихся зданий.

Вывод .

Следует отметить, что большое внимание развитию образования уделялось не только во времена Золотой Орды, но и в Крымском ханстве. Во всех значительных городах были построены высшие духовные школы — медресе. Там изучали арабский язык, философию, логику, риторику, мусульманское право; входили в программу и медицина, астрономия, история, физика. Должности учителей мектебе исполняли не только представители местного мусульманского духовенства, но и члены их семей. Могли преподавать гам и люди, совершившие паломничество в Мекку (хаджи), сохты (студенты медресе) и просто образованные члены местной мусульманской общины.

Вхождение Крыма в состав Золотой Орды, с параллельным распространением на полуострове ислама, привело к чрезвычайно благотворным последствиям для культурного развития региона. Крымский улус превратился в регион, в котором получает развитие наука (как религиозные, так и условно говоря, светские дисциплины, – с появлением первых известных крымских ученых), формируется сеть образовательных учреждений, создаются условия для создания значительных литературных памятников.

Интенсивно развивалась архитектура. Города Крымского ханства украшали оригинальные архитектурные ансамбли. Анализируя особенности крымско-татарской архитектуры, исследователи отмечают ее самобытность, высокоразвитые формы и стилистическое многообразие. Ко времени возникновения Крымского ханства на его территории сложилось два основных типа мечети: центрально-купольный и колонный, воспринятые из более ранней золотоордынской традиции.

1^ Сейтягъяев Н. Резюме “Историй” Тохта Бая / Н. Сейтягъяев / транcкрипция и перев. на рус. яз. // Научный бюллетень (Орган НИЦ КГИПУ). – 2002. – № 2. – С. 7

2^ Абдульвапов Н.Р. К истории науки, образования и литературы в Крыму в период Золотой орды. / Н.Р. Абдульвапов // Вопросы крымскотатарской филологии, истории и культуры. - 2015. - № 1. - С. 33

3^ Тизенгаузен В. Сборник материалов, касающихся к истории Золотой Орды / В. Тизенгаузен. Извлечения из сочинений арабских. – Т. I. – СПб., 1884. - С. 280

4^ Крамаровский М.Г. Гуланшаро и Солхат. Население золотоордынского города по результатам раскопок 1994–1996 гг. и кладовым материалам / М.Г. Крамаровский // Отчетная археологическая сессия за 1996 год (Государственный Эрмитаж). Тезисы докладов. – СПб., 1997. – С. 30–37.

5^ Абдульвапов Н.Р. К истории науки, образования и литературы в Крыму в период Золотой орды. / Н.Р. Абдульвапов // Вопросы крымскотатарской филологии, истории и культуры. - 2015. - № 1. - С. 37

6^ Абдульвапов Н.Р. К истории науки, образования и литературы в Крыму в период Золотой орды. / Н.Р. Абдульвапов // Вопросы крымскотатарской филологии, истории и культуры. - 2015. - № 1. - С. 38

7^ Акчокраклы О. Старо-крымские надписи. (По раскопкам 1928 г.) / О. Акчокраклы. – Симферополь, 1929. – С.8

8^ Там же

9^ Там же

10^ Акчокраклы О. Старо-крымские надписи. (По раскопкам 1928 г.) / О. Акчокраклы. – Симферополь, 1929. – С.14

11^ Акчокраклы О. Новое из истории Чуфут-Кале / О. Акчокраклы. – Симферополь, 1928. – С.9

12^ Смирнов В.Д. Крымско-ханские грамоты / В.Д. Смирнов // ИТУАК. – № 50. – 1913. – С. 144

13^ Абдульвапов Н.Р. К истории науки, образования и литературы в Крыму в период Золотой орды. / Н.Р. Абдульвапов // Вопросы крымскотатарской филологии, истории и культуры. - 2015. - № 1. - С. 40

14^ Абдульвапов Н.Р. К истории науки, образования и литературы в Крыму в период Золотой орды. / Н.Р. Абдульвапов // Вопросы крымскотатарской филологии, истории и культуры. - 2015. - № 1. - С. 42

15^ Абдульвапов Н.Р. К истории науки, образования и литературы в Крыму в период Золотой орды. / Н.Р. Абдульвапов // Вопросы крымскотатарской филологии, истории и культуры. - 2015. - № 1. - С. 42

16^ Памятная книга Таврической губернии. Вып. 1. Симферополь, 1867. - С. 21.

17^ Конурат К. К истокам крымскотатарской литературы / Кемал Конурат // Qasevet. – 1996. – № 1(25). – С. 8–14.

18^ Абдульвапов Н.Р. К истории науки, образования и литературы в Крыму в период Золотой орды. / Н.Р. Абдульвапов // Вопросы крымскотатарской филологии, истории и культуры. - 2015. - № 1. - С. 42

19^ Абдульвапов Н.Р. К истории науки, образования и литературы в Крыму в период Золотой орды. // Вопросы крымскотатарской филологии, истории и культуры. - 2015. - № 1. - С. 43

20^ Там же, - С. 44

21^ Муниров К. Бебахо хисса / К. Муниров, А. Жувонмардиев // Общественные науки в Узбекистане. – 1966. – № 11. – С. 33–36.

22^ Акчокраклы О. Старокрымские и Отузские надписи XIII–XV вв. / О. Акчокраклы. – Симферополь, 1927. – 15 с.

23^ Абдульвапов Н.Р. К истории науки, образования и литературы в Крыму в период Золотой орды. / Н.Р. Абдульвапов // Вопросы крымскотатарской филологии, истории и культуры. - 2015. - № 1. - С. 45

24^ Засыпкин Б.И. Памятники архитектуры крымских татар / Б.И. Засыпкин // Крым. 1927. № 2 (4). - С. 116—118.

25^ Опочинская А.И. Судакская крепость / А.И. Опочинская // Архитектурное Наследство. М.: Гос. издательство литературы по строительству и архитектуре, 1986. - № 34. - С.255–265.

26^ Халит Н.Х. Архитектура Крымского ханства. / Н.Х. Халит // Крымское историческое обозрение. - 2014. - №2. - С. 259

27^ Халит Н.Х. Архитектура Крымского ханства. / Н.Х. Халит // Крымское историческое обозрение. - 2014. - №2. - С. 261