Литературно-музыкальная композиция по биографии М.Цветаевой

Литературно-музыкальная композиция по биографии М. Цветаевой

(Урок-моноспектакль)

Оборудование:

1. Портреты М. Цветаевой

2. Кленовые листы с некоторыми датами (перевернуты, чтоб постепенно открывать их на доске)

3. Видеоаппаратура

4. Стол, подсвечник со свечой, листы и перо на столе. Метроном.

Цели и задачи:

1. Познакомить школьников со своеобразием личности, стиля поэзии и прозы Марины Ивановны Цветаевой

2. Познакомить с некоторыми фактами и периодами жизни поэтессы.

Сценарий

1. Ведущая в образе М. Цветаевой запускает метроном и под его стук читает стихотворение «Тоска по родине…»

1. Подходит к доске и переворачивает первый лист с датой – 1892. Читает стихотворение «Красною кистью рябина зажглась…»

1. – Моя точность скучна, знаю. Читателю безразличны даты, и я ими врежу художественности вещи. Для меня же они насущны и даже священны, для меня каждый год и даже каждое время года тех лет явлен – лицом: 1917 – Павлик А., зима 1918г. – Юрий З., весна 19 – Сонечка…

1. Переворачивает лист – 1917

- …Был октябрь 17 года. Да, то самый. Самый последний его день, то есть первый по окончании (заставы еще догромыхивали). Я ехала в темном вагоне из Москвы в Крым. Над головой , на верхней полке, молодой мужской голос говорил стихи.

- Да что же это, чьё же это такое наконец?

- Автору – 17 лет, он еще в гимназии. Это мой товарищ Павлик А. Он очень похож на Пушкина: маленький, юркий, курчавый, с бачками, даже мальчишки в Пушкине зовут его: Пушкин. Он все время пишет. Каждое утро – новые стихи.

Инфанта, знай, я на любой костер готов взойти,

Лишь только бы мне знать, что будут

На меня глядеть

Твои глаза…

- Первое, наипервейшее, что я сделала, вернувшись из Крыма, - разыскала Павлика. Я почему-то попала к нему с черного хода, и встреча произошла на кухне. Ни он, ни я ничуть не смутились кухни, нас толкнуло друг к другу через все кастрюльки и котлы – так, что мы - внутренне – звякнули, не хуже этих чанов и котлов. Встреча была вроде землетрясения. По тому, как я поняла, кто он, он понял, кто я.

Павлик пропал у меня, в Борисоглебском переулке, на долгий срок. Сидел дни, сидел утра, сидел ночи… Как образец такого сидения приведу только один диалог.

Я робко:

- Павлик, как вы думаете, - можно назвать то, что мы сейчас делаем, - мыслью?

…Павлик еще более робко:

- Этот называется – сидеть в облаках и привить миром.

… В благодарственную отместку за его «Инфанту» я одарила Павлика «Метелью»

И будет плыть в пустыне графских комнат

Высокая луна.

Ты – женщина, ты ничего не помнишь.

Не помнишь…

Не должна.

Страннице – сон.

Страннику – путь.

Помни! – Забудь.

1. Идет к доске, переворачивает лист – 1918.

- Читал я вашу книжку, барыня. Все про аллеи да про любовь, а вы бы про нашу жизнь написали. Солдатскую. Крестьянскую.

- Но я не солдат и не крестьянин. Я пишу то, что знаю, и вы пишите то, что знаете. Сами живёте – сами и пишите. (Уходит к столу)

- Денщик Павел – из молодых, да ранний. («Про аллеи да про любовь…» - не весь ли социальный упрек Советов?)

А я тогда сказала глупость – не мужик был Некрасов, а Коробушку по сей день поют. Просто огрызнулась – отгрызнулась – на угрозу заказа. Кстати, беда социального заказа в том, что он всегда – приказ.

(Пение под аккомпанемент гитары «Ох, грибок ты мой, грибочек, белый груздь…»)

(Затем чтение стихотворений «Бури-вьюги, вихры-ветры вас взлелеяли…», «Об ушедших – отошедших…

1. Меняет позицию, берет свечу или чистый лист. Читает «Я страница твоему перу…»

- Сознавала ли я тогда, в 18-м году, что, уподобляя себя самому смиренному (чернозем и белая бумага), я называла – самое великое: недра (чернозем) и все возможности белого листа? Что я, в полной бесхитростности любящей, уподобляла себя просто – всему? Сознавала ли я?

1918 год -1931 год. Одна поправка: так говорить должно только к богу. Ведь это же молитва! Людям не молятся. Тогда я этого еще – нет, знала! – упорно не хотела знать. И – раз навсегда – все мои такие стихи, все вообще такие стихи обращены к Богу. – Поверх голов – к Богу! По крайней мере – к ангелам.

Так: все мои стихи – к Богу если не обращены, то: возвращены.

(Читает стихотворение «Умирая, не скажу: была…»)

1. Меняет лист – 1919

- В Москве 1918-1919 года мне – мужественным в себе и стальным в себе, делиться было не с кем. В Москве 1918-1919 года из мужской молодежи моего круга – скажем правду – осталась одна дрянь.

С Володей я отводила свою мужскую душу. Сразу стала звать Володечкой, от огромной благодарности, что не влюблен, что не влюблена, что всё так по-хорошему: по-надежному. А он меня – М.И.

Разговоры? Про звезды. О чем еще? Об Иоанне д' Арк…

И никогда - о стихах.

- О его жизни (любовях, семье) я не знала ничего. Никогда и не спросила. Он приходил из тьмы зимней тогдашней ночи и в неё, еще более потемневшую за часы и часы сидения, - уходил.

И я даже мысленно его не провожала. Володя кончался за порогом и начинался на пороге. Промежуток – была его жизнь.

- Руку на сердце положа: не помню, чтобы мы когда-нибудь с ним уговаривались: «Когда придёте?» и т.д. но разу не было за зиму, чтобы он пришел и меня не застал, и разу не было, чтобы застал у меня других. И «дней» у нас не было: когда два раза в неделю, а когда и раз в две. «Значит, выв всегда были дома и всегда одна?» - «Нет, уходила. Нет, бывали». Но это было наше с ним чудо, и разу не было, чтобы я, завидев его, не воскликнула: «Володя! Я как раз о вас думала!» Или: «Володя, если бы вы знали, как я мечтала, чтобы вы нынче пришли!». Или просто: «Володя! Какое счастье!»

- Потому что с ним выходило счастье – на целый вечер, счастье надежное и верное, как любимая книга, на которую даже не надо света.

- Счастье без страха за завтрашний день: а вдруг разлюбит? больше не придет? и т.д. Счастье без завтрашнего дня, без его ожидания: выхаживания его большими шагами по улицам, выстаивая ледяными ногами – ледяными ночами – у окна…

1. (Берет свечу, переходит.)

- Да, так было; а между тем через полгода Марина Цветаева напишет «Две песни», это не о нем, Володе А., а о некоем Юрии З.

(Читает стихотворение «Вчера еще в глаза глядел…»)

- О моей завороженности – иного слова нет - Юрием З. Володя, конечно, знал. Но он её не касался, а может быть, она его не касалась. И когда я однажды, прорвавшись:

- Володя, вы меня очень презираете за то, что…

-…он, как с неба упав:

- Я – вас – презираю? Так же можно презирать - небо над головой! Но чтобы раз навсегда покончить с этим: есть вещи, которые мужчина – в женщине – не может понять. Даже – я, даже – в вас. Не потому, что это ниже или выше нашего понимания, дело не в этом, а потому, что некоторые вещи можно понять только изнутри себя, будучи. Я женщиной быть не могу. И вот, то немногое только- мужское во мне не может понять того немногого только-женского в вас.

- А знаете ли вы, Володечка вы, который всё знаете, - что я всего З., и все свои стихи к нему, и всю себя к нему отдам и отдаю за час беседы с вами – вот так – вы на том конце, я на этом…

…Молчит

- Что если бы мне дали на выбор – его всего - и наше с вами только всего… Словом, знаете ли вы, что вы его с меня, с моей души, одним своим рукопожатием как рукой снимаете?

… Все еще молчит.

- Что я вас бесконечно больше?!

- Знаю, Марина Ивановна.

( Пауза, переход)

- Долгие, долгие дни…

Это – нет, но:

Долгие, долгие ночи…

Когда уходил? В четыре? В пять? Куда уходил? В какую жизнь (Без меня). Любил ли кого-нибудь, как я - Юрия З.? Лечился ли у меня от несчастной недостойной любви? Ничего не знаю и не узнаю никогда.

(Гаснет свет. Звучит романс «Мне нравится, что вы больны не мной…»)

1. (Свет зажигается, меняется лист – 1911)

- 1911 год. Я после кори стриженная. Лежу на берегу, рою, рядом роет Волошин Макс.

- Макс, я выйду за уж только за того, кто из всего побережья угадает, какой мой любимый камень.

- Марина! Влюбленные, как тебе, может быть, уже известно, - глупеют. И когда тот, кого ты полюбишь, принесет тебе…булыжник, ты совершенно искренне поверишь, что это твой любимый камень!

- Макс! Я от всего умнею! Даже от любви!

А с камушком-то сбылось!.. Ибо Сергей Эфрон (фото) , за которого Марина, дождавшись его восемнадцатилетия, через полгода вышла замуж, чуть ли не в первый день знакомства отрыл и вручил ей – величайшая редкость! – генуэзскую сердоликовую бусу (портрет обоих)

(Читает стихотворение «Я с вызовом ношу его кольцо…»)

(Подходит к доске, меняет лист – 1939)

А в 39-м я потеряю и мужа, и дочь…

(Звучит композиция «Уж сколько их упало в эту бездну…»)

1. (Стоит посередине, под нежную тихую музыку говорит)

- Я хотела бы лежать на тарусском хлыстовском кладбище, под кустом бузины, в одной из тех могил с серебряным голубем, где растет самая красная и крупная в наших местах земляника.

Но если это несбыточно, если не только мне там не лежать, но и кладбища того уж нет, то я бы хотела, чтобы на одном из холмов, которыми Кирилловы шли к нам в Песочное, а мы к ним в Тарусу, поставили, с тарусской каменоломни, камень:

Здесь хотела бы лежать

Марина Цветаева.

(Читает «Идешь, на меня похожий…»)

(Говорит на фоне мелодии)

- Есть у Блока магическое слово: тайный жар. Слово, при первом чтении ожегшее меня узнаванием: себя до семи лет, всего до семи лет (дальше не в счет, ибо жарче не стало). Слово – ключ к моей душе – и всей лирике:

Та проклянешь в мученьях невозможных

Всю жизнь за то, что некого любить.

Но есть ответ в моих стихах тревожных:

Их тайный жар тебе поможет жить

Поможет жить. Нет! И есть – жить. Тайный жар и есть – жить.

И вот теперь, жизнь спустя, могу сказать: всё, в чем был этот тайный жар, я любила, и ничего, в чем не было этого тайного жара, я не полюбила.

(Читает «Вы, идущие мимо меня…»)

(Меняет дату -1941.)

(Читает со свечой в руке «Веселись, душа…»)

Под слова «Не запаливайте свечу во церковной мгле…» начинают звучать первые аккорды композиции в исполнении Ирины Аллегровой «Я тебя отвоюю…»

и гасит свечи.

(Звучит песня, свет падает на портрет Марины Цветаевой)

****