Анализ рассказа Е. И. Носова «Кукла»

Соотнесенность художественного пространства и времени
в рассказе Е. И. Носова «Кукла»

Время и пространство в художественном мире зависят друг от друга.

Время воплощается и передается через образы пространства и прежде всего через такие его виды, как пейзаж.

«Созерцание живописного пейзажа позволяет зрителю услышать исповедь самого художника, заразиться его настроениями, обрести его зоркость, увлечься его фантастическим вымыслом – здесь художник и зритель остаются наедине, а природа служит словарем того языка, на котором они говорят друг с другом» (К. Г. Богемская. Пейзаж. Страницы истории. М., 1992).

Вдумчиво созерцая пейзажи, изображенные в этом рассказе, мы на самом деле слышим исповедь автора, проникаемся его настроениями, обретаем его зоркость, но... «увлечься фантастическим вымыслом» нам не удается, т.к. перед нашим взором предстают жуткие картины суровой действительности. И сердце читателя, обретшее зоркость автора, наполняется печалью...

В рассказе «Кукла» несколько пейзажных зарисовок. Обращаясь к словам К. Г. Богемской о пейзаже, говорим о роли пейзажа в ХТ.

Начинаем разговор с художественного времени (ХВ).

– Сколько временных пластов обнаруживается в этом рассказе?

Какие? (Недавнее прошлое, давнее прошлое и современность).

• Какие слова в самом начале текста указывают на четкое деление времени? («Теперь», «раньше», «в не так далекое время»).

• Сколько встреч с Акимычем изобразил рассказчик?

/Три: 1 – когда Сейм был сильной, полноводной рекой, 2 – когда «не стало делов», 3 – когда Акимыч начал работать в школе).

Каждая встреча – отдельный сюжет, со своими композиционными особенностями.

Читаем эпизоды первых двух встреч. Определяем завязку, кульминацию, развязку, изображаем на доске и в тетрадях в виде линейной схемы.

• Что предшествует в тексте описанию каждой встречи? (Описание омута, реки).

• Чем могут быть эти описания по отношению к эпизодам встреч? (Экспозицией).

Изображено в этих экспозициях одно и то же пространство.

Но – в разное время.

Рассмотрим характер пространственных оппозиций (учащиеся дома делали выписки из текста): прочитаем словосочетания, характеризующие предметный ряд, которым заполнено это пространство:

– Что произошло с рекой, с омутом?

Обратите внимание на эмоциональную роль знаков препинания, абзацы. Какое чувство выражает многоточие во втором предложении: «Вот, говорят, раньше реки были глубже...»? (Грусть.) Абзац из одного предложения: «Поехал и не узнал реки». (Потрясение.)

Обратим внимание на время глаголов: в первом описании гла- голы в форме настоящего времени (раньше); во втором описании – глаголы в форме прошедшего времени (теперь). Странно?

Почему, говоря о прошлом, автор употребляет глаголы настоящего времени, а говоря о настоящем, – глаголы прошедшего времени?

(Наверное, потому, что в прошлом – река и омут жили, а теперь они мертвы.)

Также обращаем внимание на звуковой рисунок этого фрагмента текста (описание омута, реки). В описании прежнего омута доминирует энергичный, победно звучащий, наполненный жизненной силой звук [р], многократно усиленный соседством звуков [т], [к], [п], [ш], [з]: «несокрушимая глина; река делает поворот с таким норовом; полоснёт по воде хвостом поднявшийся из воды матёрый хозяин-сом; буравили речную гладь литые, забронзовелые язи; охватывал азартный озноб при виде крутых, беззвучно расходящихся кругов; язевое приволье, 6-7 метров чёрной кипучей глубины». Читатель буквально кожей чувствует этот «азартный озноб», который охватывает человека (и не только любителя хорошей рыбалки) «при виде этой кипучей глубины» и «язевого приволья». А вот это повторяющееся полногласие -оро- в словах «делает поворот с таким норовом» очень ярко, объемно и выразительно передает ту несокрушимую жизненную силу, которой была полна эта река в свое время, и тот восторг, который ощущает человек, глядя на это приволье. Но, увы, эта «несокрушимость» оказалась не вечна, и мы видим, как нагло и бесцеремонно присвоили этот рокочущий, энергичный звук [р] обитатели второй колонки (см. наши выписки): «русло сузилось, затравянело, пески затянуло дурнишником; много мелей и кос, не стало тягунов-быстрин; ощетинилось кугой; всюду прёт черная донная тина, раздобревшая от избытка удобрений, сносимых дождями с полей; горбом выпер грязный серый меляк, похожий на большую околевшую рыбину; зарастающая река, едва сочившаяся присмиревшей водицей; обгорелые останки шалаша...» Тот же звук [р], те же его товарищи, помогавшие ему победно звучать в первом отрывке, но... Звучат они уже совсем по-другому... Отчего же? А посмотрите-ка: всюду рядом с этим вибрирующим [р] норовит влезть его антипод – вялый и слабый [л]. В поддержку себе он выбрал те же звуки, что и прежде звучали, но теперь они не твердые, а преимущественно мягкие, покорившиеся судьбе... И эту мягкость подчеркивают ударные Я, Ю, Ё, И: прёт, чёрная, тина, околевшую, сочившаяся, присмиревшей водицей, ощетинилось... Теперь вторую и едва ли не главную партию в этом хоре поют другие звуки: «ощетинилось», «водицей»... И даже звук [ш] (вспомним: «несокрушимая») теперь тоже на службе у победителя [л] – «обгорелые останки шалаша»... Особенно поражает фраза «горбом выпер грязный серый меляк, похожий на большую околевшую рыбину». Здесь мы слышим, как вначале звук [р] еще продолжает звучать так же энергично, упруго в словах «горбом», «выпер», но мы чувствуем, что эта сила – другая, чужая, не свойственная этому звуку. Почему же? А вот почему: «горбом выпер ГРЯЗный СЕРый МЕЛЯК, похожий на боЛЬшую окоЛевшую РЫбину». Да, «Р» все-таки прорвалось в конце, но в образе «околевшей рыбины». «Не стало делов...» Или вот эта фраза: «Всюду прёт чёрная донная тина, раздобревшая от избытка удобрений, сносимых дождями с полей». Здесь мы также слышим силу и мощь звука [р] в слове «прёт». Но это прёт «чёрНая доННая тиНа, раздобревшая от избытка удобреНий, сНосиМых дождями с поЛей». Мы видим, как эта грязная донная тина своими утроенными сонорными [н] безжалостно поглотила звук [р]. В конце фразы он и вовсе исчез, на прощание грустно и безнадежно мелькнув в слове удобрений.

В самом начале рассказа упоминается «древний обезглавленный курган». Подумаем, какое значение имеет образ этого кургана.

(Согласно толковому словарю Ожегова, курган – это надмогильная насыпь из земли или камня, полусферической или конической формы. Древние относятся к 4-3 тысячелетию до н.э., поздние – к 14-15 вв. н.э.).

Может быть, курган – это свидетель времени, символ времени. Он древний – значит, чего только не произошло за это время. Он как бы неподвластен времени, но и он – «обезглавлен». Чем? Кем? – ветрами времени? И он – могильный холм. Может быть, этот образ – напоминание о том, что ничто не вечно, ничто над временем не властно?..

• Обратимся к третьей встрече с Акимычем. Что является своеобразной экспозицией к этому эпизоду? (Со слов: «Вскоре не стало и самого Акимыча» до слов «Уж не помер ли?»)

• Для чего так подробно описано физическое нездоровье Акимыча? Для чего автор вставляет здесь подробный рассказ о его военной, фронтовой жизни? Как связано это описание с дальнейшим повествованием? (Травма физическая и травма душевная.)

• Итак, какое пространство изображено в третьей истории? Какие признаки и приметы говорят о том, что это цивилизованное, благополучное пространство? (Перечислим предметный ряд, образы-предметы, образы-звуки). Обратим внимание на уменьшительно-ласкательные суффиксы и другую оценочную лексику: «новенькая белокирпичная школа, ладно занявшая пригорок над Сеймом». Также обратим внимание на восклицательные знаки. И все-таки чувствуется какая-то тревожность. Почему? Потому что, с одной стороны, восклицательные знаки, уменьшительно-ласкательные суффиксы, а с другой – Акимыч – бледный, с мучительно одеревеневшими губами. Что же произошло?

Чтение описания пространства Наблюдение над текстом. Какие наречия здесь указывают на время? (Ещё, уже.) Обратим внимание на союз а («а из-за ограды»): он указывает на противопоставление, которое дополняется наречием «где-то там». Автор подчеркивает разделенность пространства, его нецельность, + ограда (то, что разделяет).

Что создавало ощущение праздничности и радости бытия? Но верится ли в это ощущение? Все ли благополучно в этом мирном пространстве? Что создает недоверие к праздничному настроению? (Поведение Акимыча – «сдавленно обронил» и т.д. до слов «опять заклинило». Обращаем внимание на многоточия.) Кроме того, первые две истории и экспозиция к третьей встрече подчеркивают нарастающий драматизм ситуации.

Так что же произошло?

Кукла в кювете. Читаем онисание куклы. Четко виден контраст с предыдущим «благополучным» описанием: «в грязном придорожном кювете валялась кукла».

• Почему так подробно описано тело куклы? (Сопоставление с тем, как уродует война человеческое тело.) В этой связи становится понятнее, зачем автор включил сведения из фронтовой биографии Акимыча.

• Что делает война с людьми? А мирная жизнь – она что калечит?

• Что угрожает миру? (Человеческое равнодушие, отгороженность от внешнего мира. Школьный забор как символ того, что люди не видят всего, что происходит в жизни; идут мимо – не видят. Компрометация мира).

Чтение последнего эпизода. Образ ямы. Семантика и символика этого пространственного образа (нижнее пространство, противопоставлено кургану). Слово «глубина» повторяется дважды. Назначение ямы. Яма скрывает плоды человеческих деяний. НО: «Всего не закопать». «Вынырнуть» надо всем из глубины.

Над ямой вырастает холмик. Могильный холм как пространственный образ соотносится с другим образом-пространством – курганом. Можно увидеть в тексте рассказа признаки циклической композиции.

Итак, на первый взгляд, рассказ «Кукла» делится на три самостоятельных эпизода. Какой образ объединяет все эти истории? Образ Акимыча? Да. Но почему автор меняет первоначальный заголовок?

Учащиеся обращают внимание, что третий сюжетный эпизод по объему больше двух первых, – значит, он важнее в рассказе. Но тогда зачем первые две истории? Чтобы усилить драматизм рассказа. Верно. Но и не только.

Давайте разберемся, как изменился идейный и ңравственный смысл рассказа после изменения названия. Что автор хочет сказать названием рассказа «Кукла»?

Название «Акимыч» – более узкое, оно говорит об одном человеке, о его «частном» отношении к действительности, как бы отстраняя рассказчика от героя. А название «Кукла» переносит смысловые акценты с образа Акимыча на факт вандализма, совершенного людьми (или детьми, что всего вероятнее и потому еще страшнее), и тем самым обращает внимание читателя на первые два эпизода, где главными героями выступают река и омут, потерявшие былую силу и величие... Кто же виноват в этом? И при чем здесь первые две истории?

Сокрушаясь над изуродованным тельцем куклы, Акимыч называет тех, кто это сотворил, словом «они». Автор же вовсе избегает номинаций...

Мы уже упоминали о цикличности композиции рассказа. В нем нет эпилога, но автор возвращает нас к началу повествования. Прочитаем 1-ое предложение – глаголы в безличной форме: «занесло, затянуло, заилило, забило песком последние сеймские омута». Повторение приставки «за-» передает градацию чувства боли за то, что случилось с рекой и омутом.

Да, глаголы безличные, но само ли по себе произошло все это? Вновь обратившись к описанию омута, мы увидим приметы человеческого присутствия, участия в разрушении: бутылки, пенопласт, удобрения.

Чья же вина в том, что происходит с природой? С человеческой душой?

Выводы. Интерпретация смыслов рассказа: буквальный смысл, иносказательный, социальный, философский, экологический.

Это рассказ-предостережение.

Когда произошла последняя встреча с Акимычем? – Прошлой осенью. Значит, автор обратился к описываемым событиям почти через год. Почему? Что заставило его взяться за перо?..

Курган – что-то еще предстоит ему увидеть на своем веку?.. А сколько будет таких холмиков – «всего не закопать»?..

От чего же предостерегает автор?