Статья о творчестве Чехова

М.Д.Данчинова

Природа человеческого ничтожества, ненужности в рассказах АП.Чехова

Предметом чеховского рассказа не случайно является совокупность повседневной жизни, действительности. Создаваемая в видении писателя жизнь оказывается обыденной, будничной, простой Намеренность данного художественного представления очевидна: за внешними обманчивым благополучием автор обнаруживает трагические противоречия и диссонансы в человеческой жизни..

В раскрытии незаметных, маленьких проблем, на первый взгляд, писатель необычайно краток. Однако в самых разнообразных произведениях («Хамелеон», «Маленькая польза», «Припадок», «Человек в футляре», «Крыжовник», «Толстый и тонкий», «Смерть чиновника», «Тоска» и др.) данная краткость вбирает в себя определенную эпичность, которая раскрывается множеством невероятных ситуаций, стечением ряда обстоятельств в жизни одного человека.

Причины зла Чехов видит в примиренности самого человека с подобными явлениями. Главное, по Чехову в том, что ежеминутно разыгрывающиеся трагедии, преступления никого не беспокоят, не потрясают, не мешают спать людям удовлетворяться маленьким животным счастьем. Так, герой рассказа «Припадок», человек душевный, совестливый, умеющий не просто чувствовать чужую боль, но и способный разделить ее с попавшим в беду испытывает глубокое потрясение, посещая публичные дома. Ситуация рассказа незатейлива. В произведении нет особых драматических событий. Никто не страдает, не испытывает боль, не терзается угрызениями совести. Плачущая женщина оказывается просто пьяной. Однако это-то и страшно для героя. Для автора – трагична сама будничность зла. Поражающее равнодушие к нему со стороны, казалось бы, умных, культурных людей (спутников Васильева), а также самих публичных женщин. Это дает толчок к глубоким размышлениям о существующем в жизни социума неблагополучии. Приятие обыденности, будничности зла человеком сокрушает писателя, угнетает до боли в груди.

В этом отношении в произведениях Чехова закономерно отсутствует ставка на счастливое разрешение сложившейся проблемы. Именно «мелкость» - эпизодность жизни важны Чехову. Так как только в таком художественном плане высвечивается весь процесс душевной эволюции человека. При этом Чехов, в отличие от Толстого, представляет не весь процесс душевного становления, а лишь главные его этапы, особые переломные моменты.

Данные моменты, внешне неожиданные, но тонко мотивированные, приводящие к сдвигу в сознании героя, прозрение им новых истин и составляет кульминацию произведения. «Неожиданное» для героя, но закономерное, с точки зрения психологии и автора, прозрение человека выливается в определенное действие субъекта произведения, в его резкий разрыв со средой («Невеста»), в горькое позднее осознание того, что жить по-прежнему невозможно («Учитель словесности»).

Чем меньше в человеке человеческого, тем суровее делается Чехов, беспощаднее к личности. Стороннее наблюдение со стороны, ирония, уступают место сатире, злой карикатуре на человека. Тогда Чехов представляет взору не человека даже, а некое существо, в котором каким-то образом еще теплится жизнь, но лишь для того, чтобы совершать только естественные физиологические процессы – дышать, ходить, разговаривать, иногда плакать или улыбаться – бездумно.

Внешне наделенный человеческими свойствами, живущий нормальной человеческой жизнью персонаж чеховской сатиры мертв именно как личность: ««Иван Дмитриевич Червяков сидел во втором ряду кресел и глядел в бинокль на «Корневильские колокола». Он глядел и чувствовал себя наверху блаженства»». Герой живет по принципу как бы чего плохого не случилось и доволен своей жизнью. Нелепое происшествие в театре вносит непоправимые изменения в жизненное поле героя. В данном случае это могла быть не только ситуация с генералом, а и любая другая. Для Чехова внесение в сюжет подобного сатирического момента важно тем, что он высвечивает человека сразу, в целом, не позволяя личности скрыть в свои человеческие уголки какие бы то ни было тайны. Повторяемая героем фраза: «Как бы чего не вышло» - это обобщающая формула обыкновенного, обывательского страха человека перед жизнью вообще, своего рода панцирь, в который прячется подобный индивидуум, переставший быть таковым (как тут не вспомнить щедринского пескаря).

И главное для Чехова в том, что чем нелепее человек в подобных ситуациях, тем он мельче, ничтожнее даже самой малой разумной жизни на земле. Оттого он, человек, не достоин быть таковым – называться не только личностью, а и человеком. Он – всего лишь живое существо, живая бездумная оболочка плоти. Почему бы тогда не посмеяться от души над такой субстанцией? Однако Чехов не только смеется, больше – в данных рассказах не звучит и «смех сквозь слезы». Его просто нет. Так как писатель не щадит человека подобного рода по праву не сильного, знающего смысл жизни человека. Здесь кроется глубинное знание о человек самого писателя как врача в своей профессии – постановка диагноза и пути оздоровления больного. Не случайно в одном из писем И.И.Островскому Чехов писал: «Медицина – моя законная жена, литература – незаконная. Обе, конечно, мешают друг другу, но не настолько, чтобы исключать друг друга» [А.П.Чехов. Собрание сочинений. М., 1964, с.12] В этом плане именно профессия врача позволила Чехову заглянуть в бездны человеческой души так глубоко, как до него это в русской литературе совершил Достоевский

Путь, диктуемый Чеховым, довольно-таки прост: избавить человека от какого бы то ни было страха, страха перед жизнью, страха за жизнь, перед самим собой, перед другими и т.д. Разновидностей природы страха Чехов представляет достаточно много и полно. Но в градации данной природы превалирует страх человека перед человеком. С точки зрения, писателя, это главная беда человека, человека – социального, пораженного болезнью общественных отношений.

В этом плане герой Чехова унтер Пришибеев, внешне наводя страх на окружающих, сам живет под тем же ежеминутным испытанием страха. Герой, преследуя всех и вся, сам боится всего живого. Отличие героя от Червякова в том, что унтер Пришибеев портит жизнь не себе, а другим - и этим страшен. Проявление авторской иронии в том, что человек, стоящий на позициях защиты закона («нешто в законе сказано…» - главный его аргумент), законом же и наказывается. Уже в этой нелепости – своеобразие чеховской сатиры. Здесь вновь идет художественная перекличка автора с рассказами Щедрина. Но особенность Чехова не в чистой сатире, а в юмористическом ракурсе. В конечном счете Пришибеев не столько страшен, сколько смешон. И когда арестованный, вопреки здравому смыслу он опять кричит свое: «Народ, расходись!» - ясно, что этот человек – какой-то психологический курьез. Фигура, близкая к гротеску.

И здесь в действие вступает сложный по своей внутренней квинтэссенции смех Чехова, природа которого чрезвычайно богата и непредсказуема. Понимание русской философией природы смеха дано в трудах С.С. Аверинцева. Ученый, исследуя теорию «карнавальности» М.М.Бахтина, приходит к выводу, что русское понимание смеха неразрывно сопряжено с понятием «грех». В отличие от Бахтина Аверинцев в природе смеха находит не выражение свободы, а неуправляемую стихию. Если для европейца допустимо понятие «святой пошутил" ("The saint made a joke"), то для православного посмеяться – значит согрешить. Больший грех, если он вызван поведением юродивого. Аверинцев пишет: «..лишь по прискорбному заблуждению и греховному безумию, в меру помрачения нашего ума мы можем дерзнуть ему посмеяться. Мы смеемся, когда должны были бы вздыхать, плакать и трепетать» [С.С.Аверинцев. Бахтин и русское отношение к смеху. /От мифа к литературе. М., 1993, с. 301]. Сложность чеховской смеховой природы состоит в этой странной сочетаемости: выражать и собственно смех, и иронию, и слезы, и страх, и грех.

Так в рассказе «Хамелеон». Чехов откровенно смеется над героем - простодушно и откровенно. Свою минутную неловкость, проявляющийся страх, растерянность и одновременно желание выглядеть важно, выше окружающих людей герой прикрывает все новыми приказами нижнему чину снять с него шинель или накинуть. Все новые и новые распоряжения позволяют Очумелову скрыть минутную слабость, почувствовать себя нужным, необходимым, разрешающим важную государственную задачу. В нем автор воплощает классический тип человеческого хамелеона. Готовность такого человека ежеминутно меняться, по замыслам Чехова, является не просто смешной ситуацией, иронией над человеком, а самым настоящим злом, губящим самую жизнь вообще.

Большинство рассказов Чехова обнаруживает «хамелеонство» героя не случайно. Хамелеоны встречаются поодиночке или целыми группами намерено с особой художественной заданностью существующей жизненной проблемой. Так в рассказе «Маска» чертами хамелеона наделена целая группа людей, казалось бы «интеллигентных» посетителей общественной читальни. Чехов меняет в художественном плане ракурсы данного превращения, нежели в предыдущих произведениях. Если ранее в отдельных рассказах сам главный герой поминутно менялся, то здесь герой остается статичным, но люди вокруг него меняются. Пока герой был в маскарадном костюме и бушевал, раздавались смелые, осуждающие, гневные реплики и оценки: «Очевидно, этот самодур не понимает, что он не в хлеву!». Когда же он сбросил маску и оказался миллионером Пятигоровым: «Не прикажете ли вас домой проводить… или сказать, чтобы экипаж подали?». Циничное объяснение «превращению» дается в последних строчках рассказа: «Негодяй, подлый человек, но ведь - благодетель! Нельзя!». И тогда открывается картина не единичного превращения отдельного человека, поминутно меняющегося, а целая серия превращений или подмен, или выявлений истинного лика целой группы людей, всего общества, а возможно и мира. Страшнее подобной ситуации придумать, вообразить невозможно. В этом, скорее всего, кроется загадка чеховского таланта. Всех, все человечество, а не отдельного человека призвать к ответу, высветить весь мир, своего рода в особом снимке (наподобие рентгеновского), для полного очищения, выздоровления (?).

Стихийная сила страха, лишающая человека человеческого начала нашла в Чехове своего главного художника. Рассказы Чехова создали целостную картину нравственного ущерба обыкновенного человека – обывателя. То, что произошло с Червяковым от страха (умер) и Пришибеевым (хотел других наказать), - типичные явления. Чаще, как видно из сотен чеховских сюжетов, страх перед властью и сильными людьми заставлял обывателя приспосабливаться к обстановке. Так родилась почва для типа хамелеона – одного из художественных открытий Чехова. Смешно, иронично, более всего страшно, по Чехову, то, что подобные люди, такие ситуации становились нормой жизни. Человек по-настоящему превращался в обывателя, далекого от человека-творца, человека-деятеля.

Поэтому звучащий смех Чехова направлен против человеческих пороков независимо от чина, культуры, сословия героя. Мелкость души и низость побуждений он презирал и в «маленьком человеке», угнетенном чиновнике. Гоголь жалел такого человека, едва ли не плакал над судьбой Акакия Акакиевича, Достоевский глубоко переживал, печалился, тосковал по поводу униженных и оскорбленных. Тогда как молодой Чехов смеялся над ним, высвечивая в таком типе все дурное, что пробуждало в «маленьком человеке» само жестокое время. Ничтожность человека, его невостребованность, ненужность Чехов подчеркивал тем, что показывал огромное значение в жизни всего социума мелочей, пустяков. Кроме того, писатель стремился не просто высветить в человеке его стихию греховности, но желание, сопряженное с глубокой печалью увидеть в личности естественное проявление добра. [Днепров В. Д. Идеи, страсти, поступки. Из художественного опыта Достоевского.- Л. 1978. – с.381.]

. Это есть вера в основное и «естественное» добро человеческой природы, в «естественную» возможность подлинного и всецелого «сча­стья», устраиваемого «естественными» же путями. Это есть пря­мое и решительное отвержение учения о «радикальном зле» человеческой природы, говоря терминами Канта, — отвержение доктрины первородного греха и доктрины искупления и спасения, во Христе принесенного людям» Днепров В. Д. Идеи, страсти, поступки. Из художественного опыта Достоевского.- Л. 1978. – с.381.

Так Чехов через восприятие рефлексирующего интеллигентного героя разоблачал проблемность реальной действительности и вместе с тем развенчивал тип маленького человека за его неумение жить, за капитуляцию перед обстоятельствами. Неудачи личной жизни героя вытекают из его идейного банкротства, из стихийности и бесперспективности его бунта.

Психология Чехова не самоцель, а «диагноз» болезни, раскрывающий «внешние влияния» - объективную действительность. В этом отношении можно говорить об эпичности чеховских произведений, в которой представлена всесторонность человеческой судьбы, характера, психологии людей, порожденных общественной средой в определенном времени. Обращение к быту, к непосредственному окружению раскрывает истоки душевного конфликта. Необыкновенная чуткость Чехова к пошлости, к фактам унижения, обесчеловечивания человека вытекает из необыкновенно высоких требований самого писателя к жизни, самому себе как личности, человеку, безусловно, высокому по своему природному началу.

Литература

1. Аверинцев С.С. Новое в современной классической филологии. М., 1979

2. Бунин И.А. О Чехове. – М., 1989, с.15

3. Белый Г.А. Чехов и русский реализм. Очерки. Л., 1981

4. Громов М.П. Книга о Чехове. М., 1989

5. Днепров В.Д. Идеи, страсти, поступки. Л., 1978

8