Автор: Чупрова Екатерина Тимофеевна,
учитель русского языка и литературы.
Республика Коми г. Сыктывкар
Лицей №1
Очерк «Внимая ужасам войны…»
Ах, война, война… Война 1941-1945. Сколько ран она нанесла и душевных, и физических. Брестская крепость, Блокадный Ленинград, Курская дуга… Тысячи убитых и раненых… Но самое больное, самое незащищенное место – это дети. Дети войны… И перед глазами встают детские лица… Дети. Только родившиеся…Дети. Только научившиеся произносить слова: «мама», «папа». Дети, только-только готовившиеся взять в руки букварь. Чтоб прочитать слова: мир, труд, май, родина…
Такими были мои мать и отец…Тимке было восемь лет, когда началась Великая Отечественная война 1941-1045. На всю жизнь запомнился ему ревущий гудок парохода. Он увозил первых мобилизованных. На пристани было шумно, играла гармонь. Все считали, что война скоро кончится, что все обратно придут, целые и невредимые. Но жизнь очень скоро опрокинула их ожидания. А пароход отплыл от пристани и пошёл навстречу войне вверх по течению. И всё надрывно ревел гудок…
Война была далеко-далеко, а в доме всё изменилось. Есть хотелось постоянно. Чтобы хоть как-то заглушить голод, обмануть пустой желудок, мать, замешивая тесто, подкладывала мякину1, чтобы хлеба вышло побольше. Наедались с братом Федей, а потом животами мучились страшно.
В школу ходили. Книг было мало, писать было не на чем и зачастую нечем, но старались, учились. А после занятий в школе работали за мужиков, ушедших на фронт. Шли в колхоз и за трудодни возили на лошадях воду в бочках для скотины, ухаживали за лошадьми, коровами, телятами. Летом на сенокосе работали. Пока маленькие были, кучи2 возили. Тут поневоле вспоминается некрасовское: « Ребенок был так уморительно мал, как будто все это картонное было, как будто бы в детский театр я попал!»3 Но это был не театр, это была проза войны. Вот и многие из детишек были так малы, что, сажая кучевозов на лошадь, взрослые привязывали их к ней верёвками, а не то свалились бы.
Война…На всю жизнь она Тиме на спине ожог такой оставила, что спустя даже годы похож он был на узор. Вся спина была изрисована этими узорами, как стекло оконное в январские морозы. А дело было так. Мать, Степанида Ивановна, на работу ушла, детей одних оставила. А на русской печке много лучины4 было. Хорошо так щепа просохла. Взял Тимка в руки спички. А они на приплечке5 лежали, и стал чиркать. Вот щепа-то и загорелась. Чуть пожар не случился. И спина у него вся обгорела. Повезли в больницу. А доктора рукой машут: «Вези домой, лекарств никаких нет, не выживет, на спине места живого нет». Привезла домой его мать, что делать. Лечить надо. Чем только не мазали, ничего не помогает. Кто-то подсказал, что синей глиной лечить надо. Попробовали, и точно, раны затягивать стало, выжил.
Вот таким было военное детство… И гулять хотелось, и играть. Зимой с горок на лыжах катались. Только лыжи у моего отца были особенные: ни в каком магазине такие не купишь. Сделаны они были из ободов деревянной бочки, которыми она была стянута. Скатиться-то на них можно было запросто, а вот взобраться на горку трудновато. Задники-то у лыж тоже были загнуты кверху. Но ничего. Карабкался в гору, поднимался назло Гитлеру.
Как-то раз катался он вот так же на лыжах возле пекарни. А дух такой хлебный от неё идет. Аж голова кружится. Смотрит, подъехал к пекарне мужик на лошади, на санях ящик здоровый стоит, значит, за хлебом. Сейчас в магазин повезёт. Вот выносит он хлеб, грузит, а не заметил, что буханка-то одна вывалилась. Пошёл в пекарню за другими. Подкатился мальчишка поближе, поднял буханку и за пазуху засунул. Подумал: » Если искать будет, отдам». Но возчик крышку у ящика закрыл и уехал. Покатался Тимка ещё немного, так никто и не пришёл хлеб искать. Принёс его домой, но весь не съел. Матери и брату оставил. И долго вкус этого настоящего хлеба помнил. И себя никогда не корил, что возчику ничего не сказал. Да он, наверное, сам всё понял возчик-то. Подумал: » Пусть пацанёнок хоть раз за войну наестся. Не обеднеет, поди, пекарня-то…»
От голода их с братом частенько спасала бабка Дарья. Жила она вместе с семьёй другого своего сына, Анкудина Семёновича Чупрова, детей его нянчилась, он Тиме и Феде дядей доводился, отцу их, Егору, родной брат был. Воевал отец на фронте, а брат его, Анкудин Семенович, работал председателем колхоза. В семье у них с продуктами полегче было, паёк ему полагался как председателю. Вот бабка Дарья и выручала. Как внуки придут, за пазуху то шанежку сунет, то картофелину вареную. Бабка Дарья была уважаема на деревне: старинную грамоту знала, церковные книги читала, и человеком была очень рассудительным, толковым.
Детство тяжёлым было, как и у всех детей войны. Мать часто на лесозаготовки посылали. Старшего сына, Федю, оставляла с бабкой Дарьей, а младшего, Тиму, забирала с собой. Наколупает сыну серы6 лиственничной, сама на работу уйдёт, а он серу нажёвывает, у костра сидит. Только сытости от этой серы мало было…
Как-то раз мать на лесоучасток взяла обоих сыновей, оба ещё небольшие были. И надумали они домой, в Карпушовку7, вернуться. Лесоучасток находился близ речушки Нерицы. Столкнули братья в воду лодку, взяли весла, да и поплыли домой. Плыли-плыли по Нерице, да и выплыли на Печору-матушку, а там и до домашнего берега добрались. Когда взрослыми стали, часто вспоминали этот случай, и всё удивлялись: как же их Бог спас, ведь запросто утонуть могли.
Как приехали, к бабке Дарье пошли. А дедине8 Анкудинихе не понравилось всё это: тут своих детей куча, да ещё эти добавятся, недовольно так на них взглянула (всего она родила 22 ребёнка, но выжили только четверо). А бабка Дарья невестке перечить не стала. Собрала свои пожитки и вместе с внуками в их дом ушла. Детей одних не бросила. Приходили за ней, звали обратно, в семью. Но она вернулась только тогда, когда невестка Степанида приехала.
Отцу моему и матери, как и другим детям войны, учиться в школе долго тоже некогда было. Четыре класса окончил – вот и вся учёба. Добрым словом он всегда вспоминал свою учительницу, Раису Ивановну Журавлеву. Будучи уже сам отцом семейства, всё говорил: »Я хочу, чтобы у меня все дети стали грамотными. Чтоб старшая дочь учителем стала, а старший сын - инженером». Всё так и вышло, как он хотел. Были в семье и водитель, и тракторист, и инженер, есть учительница, бухгалтер, работник связи, электрик…
Долгих четыре года шла война. Но и ей конец пришёл. Запомнил, сколько радости принёс победный май. Но, оказывается, все трудности ещё впереди были. Этим детям пришлось поднимать хозяйство страны. Тема военного детства эхом откликнулась в стихотворении нашего земляка, поэта Василия Степановича Журавлёва – Печорского «Весенний сев».9
Весенний сев.
Не знают сна солдатки.
Кряхтя, встают за плуги старики.
Без нас толкуют: «Бедные ребятки»,
А нам твердят: «Трудитесь, мужики».
В десять лет пришлось этим парнишечкам за плуги встать. С 14 лет их уже на лесоучастки отправляли, лес валить: и парней, и девок. Обуви, кроме тюней10, никакой не знали. Лошадей запрягут, за лесом поедут, а бревна на подсанки11 закатить сил не хватает. Хоть плачь. Бывало, и плакали. Но работали. По вечерам в баньке намоются, глядишь, и легче станет. Зазвенят после работы балалайки в бараке, ноги сами в пляс идут:
Балалайка, балалайка.
Балалайка-стукалка,
Мой милёнок-цыганёнок,
Я- егова куколка.
На балалайке наш отец играл отменно. У него была своя, непохожая на других, манера игры. Балалайка в его руках и смеялась, и плакала… Очень любил он этот инструмент. А играть научился так. Однажды зашёл он в гости к двоюродному брату Арсюте. Смотрит, а на стене у них балалайка висит. Взял в руки, и игра как-то сама собой пошла, сразу. С первой же зарплаты купил себе балалайку. Вспоминал, что иногда играли они вместе с Петром Герасимовичем Огрызковым.12 Тот на скрипке, а он на балалайке. Красиво получалось. Люди заслушивались. Этот дар достался самому младшему сыну Тимофея Егоровича – Сергею.
Когда Тимофей ещё подростком был, вздумал лодку сделать. Совета ни у кого не спрашивал, сам мастерил. Пришла пора её на воду спускать. А лодка не получилась. В деревне ведь всё на виду, ничего не утаишь. Пришли мужики на лодку посмотреть. Смеяться стали. Сильно он тогда на них обиделся. Но всё равно научился. Пришло время, и лодки у него стали получаться не хуже, а лучше, чем у многих. Одна из них была такая, что под »Вихрём»13 алюминьке14 не поддавалась.
Научился он и сани делать деревянные для колхоза, и детские санки. И плотничать научился, и домов много построил.
Обучился он всякому крестьянскому нелёгкому труду. На сенокосе и своих детей этому учил. Интересно было наблюдать за ним, когда выполнял он эту, будничную, на первый взгляд, работу. Вот, казалось бы, простое дело на сенокосе – сметать стог. Взял вилы в руки, да и кидай себе сено. Но не всё так просто, как кажется. Стог надо сметать так, чтобы овершья15 не было. Для этого стог должен получиться симметричным с обеих сторон. Тут нужен почти математический расчёт. И он у него был. Стог получался ровным и красивым, и сено в таком стоге сохранялось очень хорошо. Помню, как-то сметал он такой стог на Залозной.16 Это была самая настоящая картина: чисто убранный зелёный луг, и посреди его - зарод17, гладкий, словно причёсанный, и аромат от него шёл… Всё в этом запахе смешалось – и зной июльского лета, и тепло рук человеческих, с любовью своё дело творящих… Сам он про такое сено любил говорить: »Ажно запахом своим убивает, хоть сам ешь». Любил зарод после себя чистым оставлять. Сам в руки грабли возьмёт, чисто всё подгребёт, потом смечет. Ещё и скажет: «Вот так раньше чисто подгребали, чтоб ни одной селямины18 не осталось». Это была ещё та, старая выучка.
Это было поколение, взросшее на уроках войны: голодное, холодное детство и тяжкий, и всё-таки такой дорогой крестьянский труд. За этот самый труд он в 1970 году был награждён юбилейной медалью “За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина».
Потом была армия. Служил он под городом Серпуховым, в ракетной части. Служить отцу довелось почти 4 года. Отпуск солдатам тогда так просто не давали. Заслужить его надо было. И он заслужил: все экзамены по боевой и политической подготовке на пятёрки сдал, да ещё и лыжником хорошим оказался. На соревнованиях первым пришёл и был поощрён за заслуги командованием. Армию он всегда с большой теплотой вспоминал. Вспоминал командиров, а они все через войну прошли. В большом авторитете среди солдат были. И увольнительные солдаты получали. В Москве были. Довелось ему в Мавзолее быть, там и Ленина, и Сталина видел. Был и в Ясной Поляне, в имении писателя Л. Н. Толстого. На всю жизнь он эти впечатления сохранил и детям передал…
Вместе со своей женой, Ириной Ивановной, он вырастил семерых детей. Человек он был весёлый, духом не падающий. Когда вышел на пенсию, взял на лето подряд19 – обрабатывать совхозные луга напротив деревни Гарево. Заключили с ним договор в совхозе, выделили ему лошадей, косилку, гребилку, собрал он детей и отправился пожни обрабатывать. Тогда люди домашнего скота ещё много держали. И вот зачастили к нему гости: сено всем на зиму заготовить нужно было, просили:
- Скоси траву на участке.
Он людям не отказывал. Однажды попросили участок скосить за Мачей20. Он согласился, выбрал день. А незадолго за этим, мост тот, по которому за Мачу переезжали, возьми да унеси. Что делать? Ведь он пообещался, люди надеяться будут. Решился: «Перееду вплавь».
Мы пытались его отговорить - глубоко, но ничего не вышло.
Стали смотреть, что будет. Запряг он лошадей в косилку, сел на сиденье и тронулся. А мы смотрим. Вначале лошади шли хорошо. Но вот до середины Мачи дошли и всплыли – глубоко. А течение сильное, косилка по дну идет, и отца под водой скрыло. Мы аж обмерли. Ну, думаем, снесет. Но через минуту лошади вытащили косилку на мелкое место – а на сиденье, как прежде, твёрдо сидит отец, держит вожжи в руках, вода с него - струями, а он, как пророк Илья на колеснице, спокойно заезжает на берег. Вот самообладание-то!
По натуре своей он был человек горячий, но отходчивый. Не признавал никаких авторитетов. Правду-матку в глаза резал.
Жену его, нашу маму, зовут Ирина. Женщины, названные этим именем, обычно несут мир и покой в свои семьи. И она такая же. В молодости она отличалась редкой красотой. Соседка и сейчас вспоминает: » Как увидели её первый раз, поразились. Надо же, какую Тимофей себе жену красивую взял, брови как соболиные». Родила она ему семерых детей: четыре сына, три дочери. Подняли вместе с мужем их на ноги. Но такова её женская доля, что ей пришлось пережить смерть мужа и троих сыновей. Она достойно переносит эти потери. Наверное, так устроены северяне. Ведь она коренная усть- цилёмка, а эти женщины очень сдержаны в проявлении своих чувств.
Наша мама родилась в 1937 году в семье Тороповых Марфы Васильевны и Ивана Кондратьевича. Жили они в Рочевской. Родители её были из одного старинного рода, почитаемого в Усть-Цильме – Демёшкиных. Но они не были родными по крови. Родная мать Ивана Кондратьевича Торопова умерла при родах, сама она была в работницах, родом с Мезени. И вот люди, у которых она работала, стали ему приемными родителями. Дали ему свою фамилию. Женили. Родились дети: сын Финоген и дочери Ирина и Агафьюшка. С первых же дней войны Иван Кондратьевич ушёл на фронт. Воевал на Карельском и Белорусском фронтах. Ему повезло: домой он вернулся живым.
Маме моей было 4 года, когда началась война. Это время смутно отложилось в её памяти. Помнит, что, когда в деревне стало тяжело жить, мать забрала её и сестру Агафьюшку и уехала с ними в Щельяюр21. А сына оставила с бабушкой Анной Андреевной. Бабушка Анна Андреевна была очень хорошим человеком. Любила внуков. А внучку Ирину просто обожала. ( В память о ней одну из своих дочерей мама назвала Анной). Но вскоре Анна Андреевна умерла, и тогда невестка на лошади съездила и за сыном: прибрала всех детей. В Щельяюре она работала в ПУРПЕ: пилила вместе с другими лес на дрова. Детей спасти хотела от голода: работникам ПУРПА полагались продуктовые карточки.
Мама помнит, что в Щельяюре она ходила даже в детский сад. Но приходилось ей там непросто. Коми язык она вначале понимала плохо. Запомнилось, как-то они бежали с ребятишками по мосту, она упала и сломала себе руку. Наложили гипс, но рука срослась неправильно.
Во время войны они потеряли сестренку Агафьюшку. Была она ещё грудная, с ней нянчился Финоген. А он и сам невелик был. Как-то раз она спала в зыбке22, потом проснулась, заплакала. Было уже темно, Финоген начал зажигать спичку, чтоб посмотреть на ребенка, но занавеска, которой была прикрыта зыбка , загорелась. Кто потушил пламя, мама уже не помнит, но у Агафьюшки очень сильно обгорели ручки, она долго болела и потом всё-таки умерла.
Мама помнит, как они ждали письма с фронта от отца. Когда они приходили, обязательно шли к соседям и там читали их все вместе. Помнит она и свои немудрёные игрушки. У неё была тряпичная куколка, но у этой куколки было несколько усть-цилемских нарядов: будничные и праздничные, очень красивые. Всё по-настоящему: рукава, сарафан, фартук, плат... Потом эта куколка исчезла, потерялась. Мама очень долго не могла забыть эту свою игрушку. (В память о военном детстве одна из дочерей на праздник День матери подарила ей куклу в красивом усть-цилемском наряде).
Так они и жили. А потом война закончилась, фронтовики стали возвращаться домой, пришёл и их отец. Она помнит, что был он в военной форме, с наградами и очень красивый. Только прожил-то он недолго. Подхватил воспаление лёгких и умер.
И решили они вернуться домой, в Рочевскую23. Но и тут их война ещё не оставила. Мужчин-то в деревне почти не осталось, всю тяжелую работу за них выполняли женщины. Вот и Марфа Васильевна, моя бабушка, возила фляги с молоком на маслозавод. Сама-то она была небольшая, хрупкая. А фляги здоровенные, больше, чем нынешние. Подняла одну из них. Да и выскочили у неё позвонки. Пришла в больницу, а хирургом был в то время Алексей Генрихович Гинце24. Он ей сказал: «Если хочешь жить, ложись в гипсовую кроватку». Легла. А дети остались одни. Но выжили. Война всему научила. Хоть небольшие мама с братом были, а справились. Сами печку топили, сами готовили. Да и люди деревенские досматривали. Куда без людей? Сильно бабушка за них переживала. Хлеб в больнице не ела. Оставляла на сухари, сушила. А потом им отправляла. Долгие три года длилось её лечение, но поставил её всё-таки на ноги А. Г. Гинце. Дома у нас до сих пор хранится справка о нетрудоспособности Тороповой Марфы Васильевны, подписанная рукой знаменитого хирурга.
Выписалась Марфа Васильевна из больницы, а потом и жизнь налаживаться стала. Но ужас войны она запомнили на всю жизнь. До сих пор помню слова бабушки:
-Беда, говорят, страшна война-то была на фронтах-то, мы-то хошь эту страсть не видели. Но и здесь не сладко было, больше-то старикам да малым детям: хлебнули лиха горького до слез. Не приведи, Господь, снова её пережить.
Мои родители вместе с другими своими ровесниками пережили эту страшную войну, пропустили её сквозь себя: она многое отняла у них, но родились они ещё в довоенное время. Вовсю кипела жизнь, и детская память сохранила в памяти отдельные эпизоды той счастливой довоенной жизни. Конфеты-подушечки, сгущёнку на полках магазинов, игрушки, молодые и счастливые лица родителей – всего этого им будет очень не хватать все военные годы. И даже, наверное, больше – всю жизнь.
9 мая 2020 года мы отметили славную дату: 75 лет Победы нашего народа над фашистским захватчиком. Но гордясь этой победой, восхищаясь военными подвигами, мы не должны забывать, «внимая ужасам» прошедшей войны 1941-1945 гг., какой ценой она нам досталась! Мы должны сделать все возможное, чтобы это никогда не повторилось! А для этого надо помнить, через что пришлось пройти нашим дедам и прадедам, матерям и отцам, братьям и сестрам, и, конечно же, детям войны…
1 Мяки́на (полова) — отброс, получающийся при молотьбе хозяйственных растений.
2 Куча на сенокосе – небольшая копна сена
3 Н. А. Некрасов. Крестьянские дети.
4 Лучина – наструганная щепа от полена
5 Приплечек – выемка на русской печи
6 Сера (диалект.) – смола лиственницы, которую можно было разгрызть и жевать
7 Карпушовка – деревня в Усть-Цилемском районе (Республика Коми)
8 Дедина (диалект.) – жена дяди
9 Василий Степанович Журавлев-Печорский – российский поэт и писатель, уроженец с. Коровий Ручей Усть-Цилемского района Республики Коми
10 Тюни – сапоги из выделанной телячьей кожи
11 Подсанки – добавочные санки, которые прикреплялись к основным для погрузки бревен
12 Петр Герасимович Огрызков работал агрономом на Опытном поле (в настоящее время п. Журавский).
13 «Вихрь» - лодочный мотор(40 л.с)
14 Алюминиевая лодка «Казанка»
15 Овершье – испорченный верхний слой сена
16 Залозная – название сенокосного участка на левом берегу Печоры (Карпушовка)
17 Зарод (диалект.) – стог сена
18 Селямина (диалект.) - скошенная высохшая травинка
19 Подряд – обязательство
20 Мача- речка возле бора на левом берегу Печоры напротив Карпушовки
21 Щельяюр – деревня в Ижемском районе
22 Зыбка – колыбелька для ребёнка
23 22 Рочевская – деревня в Усть-Цилемском районе
24 23 Алексей Генрихович Гинце работал в Кремлевских больницах, был арестован по «Делу врачей», осужден и выслан в на Север, в Усть-Цильму.
13
