Задания школьного этапа олимпиады по литературе, 2017 г. (8 класс)

Всероссийская олимпиада школьников по литературе

2017-2018 учебный год

школьный этап

8 класс

продолжительность олимпиады – 120 мин

Задание 1.

Выполните целостный анализ ОДНОГО из предложенных текстов.

Андрей Степанов

Руководство по наблюдению кучевых облаков

Жизнь имеет смысл, только если человек лежит в траве и смотрит в

небо. Желательно, чтобы это было на берегу реки. Также желательно иметь в

зубах травинку.

В одном городе был белый собор. Он стоял на самом берегу, высоко на

холме, в окружении приземистых старинных построек жёлтого цвета.

Разговаривать с этими классическими старцами собору было не о чем: они

только и делали, что вспоминали те времена, когда выше них в городе никого

не было, да ругали собак и машины, от которых становились всё желтее и

желтее. Поэтому собор беседовал с облаками. А облака в этом городе были

особенные — мощно-кучевые, белые и огромные. Они громоздились до

самого неба, а их слои и струи слоились и струились, принимая

удивительные формы. Правда, формы эти быстро менялись — а вместе с

ними и характеры облаков.

— Доброе утро! — обращался только что проснувшийся собор к

добродушному носатому фламандцу, наплывавшему на него со стороны

восхода.

— Добрейшее! — хохотал фламандец, распахивая толстенькие ручки

для объятий. — Душ, душ, душ, и никакие протесты не принимаются!

— Конечно, конечно, самое время, — охотно соглашался собор.

— Как славно жить в мире и помогать друг другу! — радовался

фламандец, пуская первую струю.

— Да чем же я-то вам помогаю?

— А вы думаете, легко таскать по небу такое брюхо? А теперь оно

меньше, меньше, меньше…

Собор еле успевал отфыркнуться всеми водосточными трубами, а

никакого фламандца уже и в помине не было. На его месте болтался тощий

джинн с узкой головой, словно только что выпущенный из бутылки кока-колы.

— Так. Выполняю желания в течение трёх секунд! — объявлял джинн.

— Думать некогда, быстренько решайте, что вам нужно от жизни! Время

пошло. Раз…

Вопрос был серьёзный, и собор всё-таки морщил купол в

задумчивости, а тем временем джинн, закинув бороду за плечо, превращался

в небольшого ангела в хитоне.

— Тяжело вам, наверное, всё на одном месте стоять? — сочувствовал

ангел.

— Да уж, не весело, — вздыхал собор. — Но зато есть, знаете ли,

некоторая стабильность…

Кому это он говорит о стабильности? Ангел давно исчез, и на его месте

чистое небо.

«И вот так, — думал собор, — будет всю жизнь. Ни одного друга,

только случайные знакомые. Сколько их уже было! Мне и половины не

упомнить. А как бы мне хотелось иметь постоянного собеседника… Вот

взять фабричные трубы: у них есть свой постоянный дым. Грязный,

удушливый, безусловно вредный, но свой. Почти семья. А у меня никого нет

и никогда не будет, один только звон».

И собор вздыхал так тяжело, что его колокола вздрагивали и начинали

гудеть, а люди, слыша это, принимались сочувственно втекать ему внутрь.

«Ну что ж, пора за дело», — думал собор. Он любил свою несложную

работу: открывать и закрывать двери, запускать гулкое эхо при песнопениях

и осторожно подпевать органу. Слух у него был абсолютный, но голос

тяжеловатый.

В пять вечера над ним пролетал самолёт.

— Ну, как там в Бомбее? — интересовался собор.

— Забомбеить бы его, — каламбурил старый боинг. — Жарко, душно и

ни одной родной души.

— Устал?

— Устал. В ангар бы поскорее. И маслица мне, маслица…

— Слушай, а это трудно — летать?

— Летать не трудно, а скучно. Особенно если внизу ни черта не видно.

Но ты, браток, извини, спешу я, завтра поболтаем, ладно?

— Ну, пока, пока.

Поздно вечером его закрывали и оставляли наедине с грустными

мыслями. Он никак не мог заснуть и считал в небе молчаливых слонов почти

до самого утра. А зимой и вовсе было не с кем поговорить, потому что

облачность становилось тяжёлой, густой и бесформенной, как на Юпитере.

Собор принимался перебирать прошлое, но и оно было туманным. С трудом

вспоминалось, как его строили, как освящали. А потом потянулась долгая

череда дней, заполненных службой и беседами с мимолётными облаками. За

всю свою жизнь он мог припомнить не больше десятка особенных дней:

редкие северные сияния, несколько рок-концертов на площади да ещё

жемчужно-голубые светящиеся облака, которые за сто лет жизни ему

довелось видеть всего три раза.

Жёлтые старцы его ругали:

— Ты, брат, витаешь в облаках. Ты, брат, предаёшься несбыточным

мечтам, не замечая окружающие тебя культурные ценности. Не соборное это

дело, несерьёзное, не тем у тебя купол занят. Все к тебе с уважением

относятся, иностранцы приезжают на нас с тобой посмотреть.

— Беседовать с облаками — самое серьёзное дело, — возражал собор.

— Это ещё почему?

— Да потому, что мы с вами вечные, а у них каждая минута последняя.

Им тоже поговорить хочется.

— Он совсем свихнулся, — вздыхали старцы. — С мёрзлым паром

разговаривает.

— Да пошли вы все! — сердился, наконец, собор. — Наплевать мне на

вас с четырёх колоколен!

— Эх, ты! А еще кафедральный. Ты бы о Боге подумал!

На это собор ничего не отвечал. Отношения с Богом у него были

сложные. С одной стороны, кафедральное положение, конечно, обязывало

верить. А с другой — в небе всё так быстро менялось, что собор чувствовал:

никакому Богу там всё равно не удержаться. Поэтому, чтобы не запутаться,

он предпочитал совсем не думать о вечном. Его купол был заполнен только

воздухом и светом, и лишь изредка туда залетала какая-нибудь шальная

ласточка и проносилась быстро, как мысль, от окна к окну.

Но однажды осенью случилось нечто необычайное.

Накануне вечером он простудился. День был холодный, с самого утра

дул пронзительный ветер, потом небо обложило, и стал накрапывать дождь.

Собору нездоровилось, у него поднялась температура, запотели стекла,

заныли старые трещины, и ближе к ночи он стал бредить. Вся облачная

жизнь пошла кувырком. То ему чудился профиль дамы в шляпке, и он

кричал: «Мадам, подождите секундочку!» — но вместо мадам в небе,

раскинув руки, падал безголовый актер. То усатый лопоухий дьявол с

длинной шеей тащил за собой огромное туловище цвета гангрены. Пролетал

самолёт с отрывающимся хвостом, кричал: «Всех забомбею!» — но тут же

исчезал, и на его месте ещё долго тянулся хвост без самолёта.

Ночь прошла без сна, а перед самым рассветом собор вдруг увидел, что

с запада тяжело наползает гигантская чёрная туча — такая высокая, что,

казалось, по ней можно было забраться на самую вершину неба. Что-то в

этой туче казалось очень знакомым, хотя собор и понимал краем купола, что

знакомых туч не бывает.

Туча подползала всё ближе и ближе и, наконец, остановилась прямо

над ним. Рта у неё не было, но где-то посередине было прорезано два

длинных недобрых глаза. Сквозь прорези выглянула пара солнечных лучей,

но, увидев, как внизу всё серо, лучи переглянулись и спрятались обратно.

И тут собор вздрогнул. Он понял: туча в точности повторяла форму

его, собора. Только он был белый, а она — совершенно чёрная. Он вспомнил,

как одно облачко рассказывало ему, что над озёрами в жаркий день иногда

висят облака точнехонько по форме озера.

«Наверное, я всё ещё брежу», — подумал собор, а потом спросил

вслух:

— Ты кто?

В ответ туча громыхнула так, что у собора заложило трубы. С диким

ором рванули вверх вороны, чернившие купол. Они неслись к туче, но на

полпути вдруг чего-то испугались и так же внезапно всей стаей ринулись в

сторону.

И тут полыхнуло огнём. Небо превратилось в собственный негатив, а

озарённый собор почувствовал, что сейчас случится что-то непоправимое.

И действительно, в следующее мгновение он содрогнулся от страха

всеми колоннами: прямо в его купол впилась молния. Она ударила и замерла:

разряд длился и длился, а собор жадно впитывал его до тех пор, пока внутри

у него не стал разгораться ответный пожар.

Одна за другой, как свечи, вспыхнули все четыре колокольни. От

главного купола винтом уходил вверх густой чёрный дым, сливаясь с тучей.

Туча росла на глазах и уже, казалось, накрыла весь город.

«Вот, — думал собор, разгораясь, — сейчас весь мой дым поднимется к

туче, от меня ничего не останется, я сам стану тучей, я стану самой большой

в мире тучей, а потом ударю с такой же силой о землю, прольюсь дождём, и

так кончится моя жизнь».

С грохотом рушились перекрытия. Огонь перекидывался на жёлтых

старцев, в городе разгорался ночной пожар. Люди внизу в панике носились

взад-вперёд, не зная, что делать. А потом рухнул купол.

Верховой ветер, который дует среди облаков, начал уносить

гигантскую тучу в море. Не было видно ничего, кроме звёздного неба

наверху и тёмного моря внизу.

— Кто же я теперь? — думал бывший собор, ставший тучей. — На что

я похож? Похожа? Похоже? Я не знаю.

Он с каждой секундой набирался электричества и становился

грозовым. Им овладело чувство новой силы, и он жадно вбирал в себя

попадавшуюся на пути мелкую облачную россыпь. Он чувствовал, как в нём

копится заряд, зреет новая молния. И вдруг в один миг чернота вокруг стала

ослепительно белой. Это была его первая молния. За ней последовала вторая,

третья, потом ещё. Поливая огнем и водой притихшее море, чёрная туча

неслась, теряя себя, сама не зная куда.

* * *

Он очнулся над морем в ясном синем небе и, оглядев самого себя,

понял, что от него осталось только небольшое облачко тёмно-серого цвета.

Рядом маячило белое облако чуть побольше, похожее на ангела.

— Привет, заяц! — радостно приветствовал его ангел. — Нам по пути,

да?

— А… где мы? Ой, не приближайтесь, пожалуйста, а то вы со мной

сольётесь!

— Да я и не собираюсь. Больно надо! Что я, зайцем никогда не был, что

ли?..

— Почему зайцем?

— Да потому что ты сейчас заяц серый, разве ты не чувствуешь?

Бывший собор прислушался к себе и обнаружил, что внутри у него всё

ещё гнездится страх. Но он решил не подавать виду: заяц так заяц — теперь

ему было всё равно, кто он такой.

— А где мы летим? — спросил он у ангела.

— Уже залив перелетели. Видишь шпили? Значит, город совсем

близко. Я там ещё никогда не был.

— А я тем более. Слушай, а ты знаешь, ты уже не ангел!

— Ну и ладно. Я теперь, должно быть, горный орёл, — беззаботно

отвечал бывший ангел. — То есть сейчас буду. А вот ты уже совсем ни на что

не похож. Так, клякса серая. Боишься, что ли?

— Нет. То есть уже меньше боюсь, — отвечал бывший заяц, следя за

тем, как на горизонте добродушный волк превращается в добродушного

медведя.— А знаешь что? Поплыли вон к тому важному собору, поболтаем?

— Это ещё зачем?

— Ну, так. Наверно, скучно старику.

— Ну, давай, — согласился временный орёл. — Только ты форму

прими какую-нибудь, а то смотреть противно. Да не бойся, это не больно.

— А я уже не боюсь. Сейчас попробую… Вот, например, толстый

такой фламандец подойдет?

— Угу. Только тебе одному не потянуть. Тощий ты.

— А что делать?

— Сливаться надо.

— Ну так давай!

* * *

В одном городе был островерхий собор. Он стоял на берегу залива, у

самой воды, в окружении старинных построек жёлтого цвета. Разговаривать

с этими старцами собору было не о чем, и потому он беседовал с облаками.

— Доброе утро! — обращался только что проснувшийся собор к

добродушному носатому фламандцу, наплывавшему на него со стороны

восхода.

— Добрейшее! — хохотал фламандец, распахивая толстенькие ручки

для объятий. — Душ, душ, душ, и никакие протесты не принимаются!

2008

Андрей Дмитриевич Степанов (род. в 1965 г. ) — доктор

филологических наук, литературовед, писатель, переводчик. Автор книги

«Проблемы коммуникации у Чехова» (2005), сборника «Сказки не для

людей» (2009) и романа «Эликсир князя Собакина» (2011, в соавторстве с О.

Лукас). «Руководство по наблюдению кучевых облаков» — одна из десяти

сказок указанного сборника.

Белла Ахмадулина

Игры и шалости

Мне кажется, со мной играет кто-то.

Мне кажется, я догадалась — кто,

когда опять усмешливо и тонко

мороз и солнце глянули в окно.

Что мы добавим к солнцу и морозу?

Не то, не то! Не блеск, не лёд над ним.

Я жду! Отдай обещанную розу!

И роза дня летит к ногам моим.

Во всём ловлю таинственные знаки,

то след примечу, то заслышу речь.

А вот и лошадь запрягают в санки.

Коль ты велел — как можно не запречь?

Верней — коня. Он масти дня и снега.

Не всё ль равно! Ты знаешь сам, когда:

в чудесный день!— для усиленья бега

ту, что впрягли, ты обратил в коня.

Влетаем в синеву и полыханье.

Перед лицом — мах мощной седины.

Но где же ты, что вот — твоё дыханье?

В какой союз мы тайный сведены?

Как ты учил — так и темнеет зелень.

Как ты жалел — так и поют в избе.

Весь этот день, твоим родным издельем,

хоть отдан мне,— принадлежит Тебе.

А ночью — под угрюмо-голубою,

под собственной твоей полулуной —

как я глупа, что плачу над тобою,

настолько сущим, чтоб шалить со мной.

1 марта 1981, Таруса

Белла (Изабелла) Ахатовна Ахмадулина (1937—2010) — поэт,

переводчик, одна из самых популярных авторов-шестидесятников.

Выпустила сборники стихов «Струна» (1962), «Уроки музыки» (1970),

«Свеча» (1977), «Тайна» (1983), «Сад» (1989) и др. В творчестве

Ахмадулиной большое место занимали поэтические и прозаические

размышления о Пушкине и Лермонтове.

Проведите целостный анализ текста (прозаического или стихотворного Задание 1 оценивается по системе критериев:

Критерии анализа ПРОЗАИЧЕСКОГО текста:

Критерии анализа ПОЭТИЧЕСКОГО текста:

Итого: 100 баллов

16