«Барбаросса» начиналась с Польши.

«БАРБАРОССА» НАЧИНАЛАСЬ С ПОЛЬШИ.

На рассвете 1 сентября 1939 года Гитлер напал на Польшу. Через два дня он обратился к Сталину за военной помощью, а 10 сентября просьбу свою повторил — как-никак с 23 августа 1939 года они считались партнерами, и Польша уже была обречена на раздел между ними. Правда, когда в два часа ночи 17 сентября сорок дивизий Украинского и Белорусского фронтов двинулись в "великий освободительный поход" на Польшу, даже ближайшие к фюреру штабисты Кейтель и Йодль не знали что и подумать, поскольку Гитлер не сообщил им о договоренности со Сталиным. Многие советские танки и бронемашины шли на марше под белыми флагами, и красноармейцы, искренние в своей вере, кричали польским солдатам: "Не стреляйте в нас, мы пришли помочь вам в вашей войне с немцами! Теперь мы зададим этим "колбасникам"! Солдаты не стреляли, но стреляли офицеры, уланы, жандармы и ксендзы, и Красная Армия потеряла в скоротечном походе 737 человек убитыми и 1862 ранеными. Но ей нужно было спешить — немцы уже выходили на ранее согласованную демаркационную линию, и вечером 18 сентября ее передовые части вошли в соприкосновение с 4-й полевой армией Германии. Но они не стреляли друг в друга, они. братались, и только теперь Гитлер растолковал своим генералам: "Мы со Сталиным решили разделить Польшу".

А через несколько дней в Бресте прошел военный парад победителей — советские и германские танки и маршевые батальоны вермахта с развернутыми нацистскими стягами шагали вслед за пушками на конной тяге и кавалерийскими полками Красной Армии. Очевидцы увидели, сколь разителен был контраст между советскими старомодными, тихоходными и уязвимыми для огня машинами Т-26 или 50-тонными "сухопутными дредноутами-гигантами" Т-35 и скоростными поджарыми немецкими танками Марк-Ш и Марк-IV и их мощными тягачами; и насколько боевая выкладка красных бойцов, шагавших с неуклюжими винтовками образца 1930 года, уступала выкладке немецких солдат с легкими скорострельными автоматами Шмайсера. Некоторые конноармейцы пулеметных тачанок шли на лошадях без седел!

Теперь, с выходом на новую западную границу, Советский Союз обрел и нового соседа — Германию: за пограничным Бугом лежало ее генерал-губернаторство Польша, а за Неманом — Восточная Пруссия, так называемая "линия Сталина", костяк нашей обороны на старых рубежах страны, осталась далеко в тылу, за 400 километров к востоку. Новая граница, понятно, не была обустроена; более того, она была предельно "прозрачна", так как все карты и планы ее укреплений, аэродромов и крепостей достались немцам в качестве военных трофеев. Это сильно тревожило Сталина. На ее укрепление уйдут годы, тысячи тонн металла и бетона, арсеналы оружия, которого и так не хватает. И, скрепя сердце, как вынужденную меру он издает приказ: снимать вооружение со старой границы и переносить на новую и стягивать на местные аэродромы как можно больше авиации, одновременно отдав распоряжения всячески избегать обострения отношений с Германией, чтобы оттянуть неизбежную войну на максимально возможный срок: сейчас страна и армия не готовы к ней.

Тем временем Германия и Советский Союз вели бесконечные совместные военные игры и учения. Хотя ощущение приближавшейся настоящей войны между ними уже не покидало профессиональных военных. Москва полнилась слухами. И не напрасно.

Вечером 19 июля 1940 года в Берлинской опере Гитлер вручал маршальские жезлы своим генералам, отличившимся на Западном фронте. В фойе он отвел в сторону новоиспеченного фельдмаршала Браухича и наклоняясь к его плечу, сказал: 'С Англией все ясно — мы покончим с ней не сегодня-завтра. Теперь нужно подумать о русской кампании и начать ее этой же осенью".

Германский генеральный штаб с головой ушел в работу, и к 1 августа появились наметки начального плана операции на востоке: Разбить Красную Армию. захватить как можно больше русских территорий. Теперь Гитлер часами смотрел военную кинохронику с полей недавно закончившейся "зимней кампании" в Финляндии, изучая по ней тактику боя и новое оружие Советов — тяжелые танки КВ, истребители Поликарпова и 152-миллиметровые гаубицы. Увиденное фюрером на экране не поколебало его уверенности: слабость Красной Армии, в течение многих недель безуспешно таранившей линию Маннергейма, удручающая примитивность тактических приемов боя и страх командиров перед беспощадными приказами, пославшими на смерть 50 тысяч солдат, были очевидны. "Русский офицерский корпус производит худшее впечатление, чем в 1933 году,— подытожил он. — России потребуются годы, чтобы достичь его прежнего уровня". Гитлера насторожили лишь непролазные снега и лютые морозы Севера: а если он не успеет закончить войну до начала русской зимы, что тогда? И перенес срок вторжения на май 1941 года: "Тогда у армии будет пять полных месяцев для разгрома России".

Очередные военные игры Гитлер открыл 17 декабря, а днем позже подписал секретную директиву №21: "Советская Россия должна быть сокрушена в молниеносной кампании". Он самолично присвоил ей имя жесточайшего средневекового императора Фридриха I Барбаросса (Рыжебородого). По поверьям немцев, тот по-прежнему спал вечным сном где-то в горных кавернах Тюрингии, окруженный своими рыцарями. Но однажды, в час тревог, он проснется и явит Германии золотой век мира и процветания. Гитлер был иного мнения: « Когда Барбаросса восстанет от сна, мир в ужасе затаит дыхание".

Как ни был засекречен план "Барбаросса", но в тот же день, 18 декабря, он уже лежал на столе американского президента — доставленный военно-морским атташе США в Берлине капитаном 3-го ранга Шредером. Рузвельт не захотел тогда поделиться со Сталиным этой информацией. Но советские разведчики работали не хуже: о планах нападения на СССР он знал еще за полтора месяца до Рузвельта. Поток шифровок с деталями плана шел в Москву из многих источников. Из Японии: "Германия нападет на СССР весной 1941 года". Из Англии: "Войну ожидают после весеннего сева". Из Швейцарии: "Против СССР выступит до 4 миллионов немецких, румынских и финских войск". И снова из Японии: "Война начнется 20 — 22 июня. Десять армий будут наступать на широком фронте", из Югославии 7 июня 1941 года И. Тито информирует Г. Димитрова о том, что нападение Германии на СССР состоится в ближайшие дни.

Никогда еще в истории войн ни одна страна не знала так много о планах врага и его силах. Но Красная Армия продолжала жить по распорядку мирного времени. Многие командиры в приграничных гарнизонах ночевали в семьях. Артиллерия проводила учения на полигонах. Танки, многие из них разобранные, стояли в ремонте. Самолеты, переброшенные из глубины страны на новую западную границу, были скучены на тесных гражданских аэродромах. А Германия уже полным ходом перебрасывала свои войска на восток. "То-то удивятся русские, когда увидят наши маршевые батальоны у себя под носом»,- заметил как-то Гитлер. И правда, разведка в приграничных округах с удивлением обнаруживала немцев там, где их еще не было вчера. Тогда Сталин обратился с личным письмом к Гитлеру: почему это вермахт оказался вблизи советских границ в Польше и Финляндии? Не собирается ли Германия воевать против СССР? Гитлер ответил Сталину письмом — тоже личным! В нем фюрер "доверительно" писал: англичане, мол, бомбят Германию, и он отвел своих солдат на восток, подальше от английских бомб; там они передохнут и подготовятся к решающей фазе, борьбы со своим извечным врагами. По свидетельству маршала Г. Жукова, текст письма Гитлера едва не полностью вошел в сообщения ТАСС от 14 июня 1941 года. Об этом ему сказал сам Сталин. "Все уже устали предупреждать русских, — жаловался один секретный агент. — Почему они не реагируют на наши сигналы?" Но Сталин реагировал. Упорно отказываясь верить в возможность нападения Германии на СССР и войны на два фронта, он жестоко карал всякого, кто смел возражать ему. "Накажите этого провокатора", — черкал он красными чернилами на очередной шифровке.

Генерал Голиков, начальник разведки Красной Армии, на докладах Сталину искажал показания разведчиков. Он подгонял их под схему, переданную ему югославским атташе в Москве и известную Сталину. По ней, вдоль западной границы СССР было разбросано всего 35—40 немецких дивизий, вовсе не сбитых в единый кулак и не объединенных единым замыслом". Это была чистейшая дезинформация, и ее опроверг полковник Новобранец, сотрудник контрразведки. На свой страх и риск он приготовил сводку об истинном положении дел на границе. Начальник штаба Мерецков и генерал Василевский изучили составленную им карту.

— Это война! — наконец сказал Мерецков.

— Это война! — доложил он Сталину.

Через некоторое время Мерецков был снят с должности, а Василевский тяжело заболел.

За Бугом по ночам ревели танковые моторы. Немецкая артиллерия на польском берегу занимала позиции почти у всех на виду. Самолеты-разведчики безнаказанно вторгались в наше воздушное пространство. Диверсанты абвера из 800-го полка "Бранденбуржцы" — со знанием русского языка и в форме красноармейцев — переходили границу, резали проводную связь, обстреливали штабные машины, охотились за фельдъегерями, сеяли панику и распускали слухи в приграничных городках. Солдаты вермахта уже листали путеводитель по Москве и с помощью разговорника упражнялись в русском языке: "А ТАСС тем временем уполномочен был заявить: "Германия так же неуклонно соблюдает условия Советско-германского пакта о ненападении". Всего за восемь дней до начала войны!

В приграничных районах только и разговоров было, что о предстоящем нападении немцев. Местное население раскупало соль, спички и мыло. Немецкие перебежчики переплывали Буг с известием о скором вторжении — их под усиленным конвоем отправляли в Москву. В самой Москве, в германском посольстве, сжигали документы, готовили к уничтожению шифры и рассчитывали советский обслуживающий персонал. Жены иностранных дипломатов упаковывали чемоданы, готовясь к отъезду домой. Немецкие торговые суда поспешно покидали советские порты, увозя своих специалистов, в том числе и тех, кто работал на сборке крейсера. А Сталин тем временем заявил, что враги и мнимые друзья СССР пытаются стравить его с Гитлером в своих интересах. В Кремле он выговорил адмиралу Кузнецову за самовольный приказ обстреливать немецкие самолеты, облетавшие корабли Черноморского флота. А через несколько дней выпроводил его, когда тот заикнулся было о выводе советских торговых судов из портов Германии. Потом отменил приказ генерала Воронова о введении затемнения на морских базах и аэродромах Прибалтики. И пригрозил генералу Кирпоносу, который выдвинул свои войска на боевые позиции. "Войны не будет!" — заверил он командующего Киевским военным округом.

Между тем в Германии уже "пришивали последнюю пуговицу к мундиру последнего солдата". 6 июня Гитлер подписал директиву о начале операции по плану "Барбаросса": "День вторжения — 22 июня. Время — 3 часа 30 минут утра". 15 июня директива поступила в войска: "В день летнего солнцестояния великая армия нападет на Советский Союз, и задолго до зимнего солнцестояния тот исчезнет с карты мира".

С этой минуты силы вторжения ждали только условный сигнал "Дортмунд", который поднимет их в атаку. Этот сигнал передали по связи около часа дня 21 июня. Одновременно послу Германии в "СССР графу Шуленбургу было велено сжечь шифровальные книги, после чего телефонную связь с Москвой отключили. В самой Москве только к исходу того дня Жуков убедил Сталина направить в западные округа приказ о приведении войск в полную боевую готовность. Он ушел туда лишь в половине первого ночи 22 июня, и многие части его так и не получили — "Красный пакет" опоздал. Поэтому большинство гарнизонов отходило ко сну в полном неведении о готовившемся нападении немцев. Даже увольнения в город на воскресенье не были отменены.

В половине второго ночи Гитлер прибыл в свою новую ставку "Вольфсшанце" ("Волчье логово") под Растенбургом в Восточной Пруссии. А фельдмаршал фон Бок, командующий группой армий "Центр" — в свою в Варшаве, поближе к Минску, первой цели вермахта. Здесь он вручил фон Кессельрингу, командующему вторым воздушным флотом, перечень городов — первоочередных целей его налетов: Кобрин, Волковыск, Лида, Слуцк, Барановичи, Минск, Гомель, Могилев, Орша, Смоленск.

Владимир БЕЛЯКОВ.