Гоголь: Рукописи не горят?

— Известно, что Гоголь сжег рукопись второго тома «Мертвых душ». Зачем он это сделал? И что именно он сжег? Что об этом думают современные исследователи? — Сразу скажу: никакой единой позиции ученых по этому вопросу не существует. С середины XIX века и по сей день ведутся споры, выдвигаются разные гипотезы. Но, прежде чем говорить о гипотезах, давайте посмотрим на факты, на то, что твердо установлено и сомнений не вызывает.

Во-первых, мы говорим именно о втором сожжении второго тома, случившемся в феврале 1852 года. А было и первое сожжение, в 1845 году. О причинах его сам Гоголь писал в письме, которое позже включил в книгу «Выбранные места из переписки с друзьями»: «Появление второго тома в том виде, в каком он был, произвело бы, скорее, вред, нежели пользу. Бывает время, когда нельзя иначе устремить общество или даже все поколенье к прекрасному, пока не покажешь всю глубину его настоящей мерзости; бывает время, когда даже вовсе не стоит говорить о высоком и прекрасном, не показавши тут же ясно, как день, путей и дорог к нему для всякого».

Что именно было тогда сожжено? Известно, что когда в январе 1851 года Гоголя спросили, скоро ли выйдет окончание «Мертвых душ», он ответил: «Я думаю, через год». Его собеседница удивилась: разве рукопись не была сожжена в 1845? «Ведь это только начало было!» — ответил Гоголь.

Во-вторых, совершенно точно известно (по свидетельству Семена, слуги Гоголя), что в ночь с 11 на 12 февраля 1852 года Гоголь сжег часть своих бумаг.

В-третьих, до нас дошли черновики пяти глав из второго тома «Мертвых душ» — четыре первые главы и глава, которая, судя по всему, должна была стать одной из последних.

Это факты. А все остальное — это версии, основанные на устных и письменных свидетельствах близких к Гоголю людей, на логических предположениях, догадках.

— Какие же существуют версии? — Во-первых, что Гоголь сжег готовый, набело переписанный текст второго тома. Причину этого видят либо в том, что Гоголь был той ночью в состоянии аффекта и не отдавал себе отчета в своих действиях, либо — была в советское время и такая экзотическая версия! — что он сжег второй том, испугавшись преследования жандармов, ибо, под влиянием знаменитого письма Белинского, пересмотрел свои реакционные взгляды и написал нечто прогрессивно-революционное.

Версии эти, на мой взгляд, не выдерживает никакой критики. Начнем с того, что если бы беловик второго тома действительно существовал, то именно этот беловик Гоголь и показал бы своему духовнику протоиерею Матфею Константиновскому. Между тем отец Матфей, отвечая после смерти Гоголя на настойчивые расспросы, неизменно подчеркивал, что получил на прочтение несколько тетрадей с набросками. Крайне сомнительна и версия аффекта: по свидетельству его слуги Семена, Гоголь вытаскивал из портфеля бумаги и отбирал, что сжечь, а что оставить. Когда видел, что они плохо горят в печи, то ворошил их кочергой. Вряд ли это сочетается с состоянием аффекта. Ну а уж насчет страха перед жандармами за революционное содержание — это просто смешно. Гоголь множеству людей читал вслух главы из второго тома, эти люди оставили свои воспоминания, и ни о какой перемене гоголевских взглядов никто и словом не заикнулся.

Вторая версия — беловика не было, но все запланированные главы были написаны, и именно этот черновой полный вариант Гоголь и сжег. Версия имеет право на существование, но тут возникает вопрос: как же так получилось, что Гоголь никому не читал эти недостающие главы? Известно по воспоминаниям современников, что всего он читал разным людям семь глав. Из которых до нас дошло пять, да и то в неоконченном виде. Зная характер Гоголя, зная, как важен был ему читательский отклик, странно предположить, что часть уже написанных глав он скрывал от всех своих друзей, в том числе и от духовника.

И, наконец, третья версия, представляющаяся мне наиболее достоверной: никакого полного варианта второго тома, ни чернового, ни тем более белового вообще не было. Гоголь сжег те главы, которые читал близким людям, но которыми остался неудовлетворен. Также он, вероятно, сжег какие-то наброски, какие-то письма — словом, всё, что категорически не хотел оставлять потомкам. Между прочим, свое не отправленное письмо Белинскому он, хоть и разорвал, но не сжег. А те дошедшие до нас пять глав — они именно из того портфеля, откуда Гоголь в ночь на 12 февраля вынимал бумаги, предназначенные к сожжению. Как видите, эти главы он не посчитал нужным сжигать.

Кстати, уже само по себе наличие оставшихся глав косвенно говорит о том, что никакого беловика не было. Потому что если бы Гоголь — неважно даже, из каких соображений! — решил полностью уничтожить свой 17-летний труд, то сжег бы всё. И беловик, и все черновики. Но большая часть черновиков осталась!

— В 2009 году пресса писала о сенсационной находке: якобы американский миллионер российского происхождения Тимур Абдуллаев приобрел на аукционе рукопись, которая представляет собой полную версию второго тома «Мертвых душ». Потом ажиотаж схлынул. Что там на самом деле было? Фальшивка? — Нет, это не фальшивка, однако вовсе не полный текст второго тома, а переписанные разными почерками пять сохранившихся глав. Эти главы впервые были опубликованы в 1855 году, но еще раньше друг и душеприказчик Гоголя Степан Петрович Шевырев, занимавшийся разбором его рукописей, позволял почитателям Гоголя снимать копии с еще не обнародованных сочинений, оставшихся после его смерти. Так возникли многочисленные списки уцелевших глав второго тома. Характерно, что все эти списки хоть немножко, да отличаются друг от друга, потому что переписчики допускали ошибки, а порой и намеренно делали какие-то правки.

— Можно ли на основании сохранившихся глав второго тома и различных свидетельств современников реконструировать содержание и посыл второго тома «Мертвых душ»? — Традиционно считается, будто Гоголь сжег главы второго тома оттого, что был не удовлетворен их художественным качеством. На мой взгляд, это мнение ошибочно. Во-первых, нельзя об уровне текста судить по черновикам. Мы же Пушкина, к примеру, не по черновикам оцениваем. Во-вторых, многие, кому Гоголь читал главы второго тома «Мертвых душ», отмечали очень высокий художественный уровень. Скажем, Сергей Аксаков был поражен услышанным, он говорил: «Я понял, что Гоголь справился с той громадной задачей, которую он перед собой поставил». Если мало свидетельства Аксакова — вот свидетельство, так сказать, из другого лагеря. Николай Гаврилович Чернышевский, прочитав в 1855 году опубликованные главы второго тома, говорил, что речь генерал-губернатора в пятой главе — это лучшее из всего, что написал Гоголь. Так что с литературным качеством там все было в порядке.

Но, замечу, что если первый том — это поэма (о чем мы уже говорили), то второй (по крайней мере, в черновом варианте) ближе к классическому русскому роману второй половины XIX века, и герои его — по сути, прообразы более поздних героев русской литературы. Например, Костанжогло, этот положительный рационалист — будущий Штольц, Тентетников — будущий Обломов.

Когда Гоголя спрашивали, чем герои второго тома будут отличаться от героев первого, он отвечал — они будут значительнее. То есть глубже в плане психологическом. Все-таки герои первого тома немножко схематичны, иллюстративны, а здесь Гоголь от иллюстративности отходит.

Например, когда Чичиков сидит в тюрьме и к нему приходит откупщик Муразов, влиятельный, могущественный в губернском масштабе человек, Чичиков бросается к нему с мольбой о помощи: спасите, все забрали у меня, и шкатулочку, и деньги, и документы! А Муразов ему говорит: «Эх, Павел Иванович, Павел Иванович, как вас имущество закабалило! Подумайте о душе!» И Чичиков отвечает гениально: «Подумаю и о душе, но спасите!» То есть он уже вроде готов измениться, готов покаяться — но все-таки остается самим собой. Примерно о том же тонком духовном моменте писал в своей «Исповеди» блаженный Августин: о том, как в юности молил Господа спасти его… но не сегодня, а завтра (то есть чтобы еще немножечко погрешить).

— А что известно о замысле третьего тома? — О нем у Гоголя есть упоминание в «Выбранных местах из переписки с друзьями», где он пишет: «О, что скажет мой Плюшкин, если доберусь до третьего тома!» По некоторым реконструкциям, Плюшкин, самый последний в галерее помещиков, у которого душа уже практически полностью омертвела, должен был духовно возродиться и отправиться в странствия, собирать деньги на храм, и дойти до Сибири, где встретиться с Чичиковым. А Чичиков оказался бы в Сибири по делу, связанному с политическим заговором (тут, конечно, аллюзия на дело петрашевцев в 1849 году). То есть речь о том, что любой человек имеет реальный шанс покаяться, пока жив. Надо только захотеть.

Между прочим, есть в бумагах Гоголя набросок, который чаще всего относят ко второму тому, но мне и моему ученику, а ныне коллеге, доктору филологических наук Игорю Виноградову кажется, что это набросок к окончанию третьего тома. «Зачем же ты не вспомнил обо Мне, что Я у тебя есть? Что у тебя не только земной помещик, но есть и небесный Помещик!» То есть это слова Бога, и тут мы имеем дело с традиционным риторическим приемом христианской словесности — когда священник на проповеди или духовный писатель в своих сочинениях говорит от лица Бога.

Ключ от тайны

— Как восприняли современники Гоголя первый том «Мертвых душ»? Была ли критика? — Вообще полемика вокруг «Мертвых душ» была бурная, спорили и о художественном методе (например, считать ли поэму русской «Одиссеей»), и о смысле. Были люди, которые обвинили Гоголя в очернительстве русской жизни. Например, писатель и журналист Николай Полевой (1796–1846), издатель журналов «Московский телеграф» и «Русский вестник». Также упрекал Гоголя в карикатурном изображении России писатель и редактор Осип Сенковский (1800–1858), основатель первого массового толстого литературного журнала «Библиотека для чтения». У Сенковского, кстати, были и эстетические претензии к языку поэмы, простонародные выражения представлялись ему чем-то грязным, сальным, «не для дам».

То есть люди это были, скажем так, не маргинальные. Они считали, что Гоголь поступил не патриотично, что истинный патриот не должен выносить на всеобщее обозрение язвы своей страны.

Гоголь же по поводу негодующих патриотов язвительно замечал, что «сидят все по углам, а как выйдет книга, где показываются недостатки наши, они выбегают из углов». А еще он писал: «Вовсе не губерния и не несколько уродливых помещиков, и не то, что им приписывается, есть предмет “Мертвых душ”. Это пока еще тайна, которая должна раскрыться в последующих томах. Повторяю вам, что это тайна, и ключ от нее в душе одного только автора».

— В чем для нас, людей XXI века, может быть урок «Мертвых душ»? Не устарели ли они в контексте современной жизни, современных проблем? — Как может устареть книга, говорящая об устройстве человеческой души? В 11-й главе первого тома автор обращается к читателям: «А кто из вас, полный христианского смирения, не устремит на себя взгляд и не скажет: нет ли во мне частички Чичикова?» Чем мы в этом отношении отличаемся от первых читателей «Мертвых душ»? Нам свойственны те же самые грехи, слабости, страсти, что и их героям. И возможность духовного возрождения нам точно так же открыта, как и им. И призыв Гоголя в предсмертной записке: «Будьте не мертвыми, но живыми душами» адресован и людям 1852 года, и людям 2017-го, и людям 2817-го.

И это можно сказать не только о людях. Так ли уж сильно изменился за без малого двести лет характер нашего народа, его менталитет? Разве не видим мы в жизни героев «Мертвых душ» примет нашей сегодняшней жизни? Разве не стоит перед нами та же задача, которую ставил себе Гоголь: понять назначение России в мире, то есть Промысл Божий о ней, и понять, что сделать, чтобы этому Промыслу соответствовать?

Тургенев писал после смерти Гоголя Полине Виардо: «Для нас он был не просто писатель. Он открыл нам нас самих». И это верно для любого времени. В каком бы году читатель ни открывал книги, подобные «Мертвым душам», они становятся для него зеркалом, позволяющим увидеть себя настоящего.

Беседовал Виталий Каплан

Когда приедет ревизор? Как сам Гоголь прочитывал комедию 1 апреля исполнилось 208 лет со дня рождения Николая Гоголя. Его «Ревизора» читали и читают во всех школах страны. Другое дело, что далеко не все видят (или хотят видеть) в пьесе те смыслы, которые были самыми важными для Гоголя. А вы знаете, что существует еще и «Развязка „Ревизора“»? Кого сам автор считал главным ревизором? Или почему сравнивал пьесу с картиной «Последний день Помпеи»? Если нет, то для вас наш рассказ.

Взятки борзыми щенками, унтер-офицерша, которая сама себя высекла, «брат Пушкин, … большой оригинал» — многие выражения из комедии Гоголя «Ревизор» живут в русском языке без малого два века. Пьесу в свое время заслуженно растащили на цитаты. На сцене «Ревизора» ставили по-разному, порой уморительно смешно. Император Николай I посетил премьеру в Петербурге, громко смеялся и, по свидетельствам современников, заключил: «Ну и пьеса! Всем досталось, а мне более всех!» С этого момента началось ее триумфальное шествие по сценам разных театров России. Пьесу охотно, с удовольствием играли и смотрели. Недоволен был, не считая ряда чиновников, пожалуй, только автор. Очень недоволен.

Триумф и развязка

Гоголь написал «Ревизора» в 1835-1836 годах, это был расцвет его творчества. Идею, как известно, подсказал ему Пушкин, который слышал о подобном случае и сам попадал в схожую историю, что его изрядно позабавило. Цензура поначалу строго отнеслась к новому опусу известного писателя, но потом дала пьесе ход. Современники ее полюбили, хотя многое в ней казалось им странным. В приличной комедии ведь должен быть положительный герой, а в «Ревизоре», как ни крути, его нет. Любая уважающая себя пьеса должна была начинаться с завязки и иметь внятный финал. А в «Ревизоре» действие разворачивается буквально с места в карьер: «Я пригласил вас, господа, с тем чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор», — и более ничего. Зато развязок целых две: первая — когда читают письмо Хлестакова, вторая — когда узнают о настоящем ревизоре. Кроме того, раз уж речь идет об уездном городе, в нем должны быть представлены все надлежащие чиновники, а в «Ревизоре» даже исправника нет. Зато есть, например, странный персонаж — попечитель богоугодных заведений… Что все это значит? О чем автор хотел сказать?

Ответить на этот вопрос не так-то легко. Было бы легко, если бы Гоголь написал только пьесу — и не оставил к ней пояснений. Тогда все было бы на поверхности, вышла бы отличная комедия. Но он написал также «Театральный разъезд», «Предуведомление для тех, которые пожелали бы сыграть как следует „Ревизора“», еще ряд замечаний озвучил в письмах актеру Михаилу Щепкину и другим лицам… И, наконец, спустя десять лет после самого «Ревизора» (а пьесу за это время успели сыграть во многих театрах России), он создал произведение, которое окончательно всех запутало. Оно называется «Развязка „Ревизора“», сохранилось аж в двух авторских редакциях. И оно стоит того, чтобы в него вникнуть.

Настоящий ревизор

Но прежде нужно обратить внимание на один тезис, который часто слышится применительно к этому писателю. Тезис о том, что было как бы два разных Гоголя. Первый стал автором, например, «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и «Ревизора», второй — «Выбранных мест из переписки с друзьями». Тот, второй, к тому же бросил в огонь продолжение «Мертвых душ» и уморил себя голодом, вследствие чего сошел в могилу раньше срока. Наверное, тезис этот отчасти справедлив. Ранний и поздний Гоголь на первый взгляд действительно кажутся разными людьми. Первый чрезвычайно весел, второй вдумчив и очень религиозен. Но ведь такие перемены случаются и с обычными людьми, что уж говорить о гениях. Скорее всего, «двух Гоголей» все же не было. А был один — очень умный, тонкий, ищущий человек. Который задавал себе очень важные вопросы. И если зрелый Гоголь переосмыслил свою же более раннюю пьесу, то он имел на это полное право. Так что же он сказал о «Ревизоре»?

Словно отвечая на упреки критиков, Гоголь спустя десять лет взялся за толкование своего авторского замысла. В уста Первого комического актера, героя «Развязки „Ревизора“», под которым понимался артист Михаил Щепкин, автор комедии вложил такие слова:

«Всмотритесь-ка пристально в этот город, который выведен в пьесе: все до единого согласны, что этакого города нет во всей России, не слыхано, чтобы где были у нас чиновники все до единого такие уроды; хоть два, хоть три бывает честных, а здесь ни одного. Словом, такого города нет. Не так ли? Ну, а чтó, если это наш же душевный город, и сидит он у всякого из нас? Нет, взглянем на себя не глазами светского человека, — ведь не светский человек произнесет над нами суд, — взглянем хоть сколько-нибудь на себя глазами того, кто позовет на очную ставку всех людей, перед которым и наилучшие из нас, не позабудьте этого, потупят от стыда в землю глаза свои, да и посмотрим, достанет ли у кого-нибудь из нас тогда духу спросить: „да разве у меня рожа крива?“»

Иными словами, Гоголь предложил читателям символическое понимание своей пьесы. Конечно, возможны и другие ее прочтения. Например, такое: «Ревизор» — это просто очень смешная комедия, фактически комедия абсурда, ведь каждый герой здесь говорит о своем, персонажи не слышат друг друга, отсюда возникает комический эффект. Или же: «Ревизор» — это комедия социального характера, ведь здесь выведены разные типы людей, которые можно найти в обществе. Но все же… Зрелый Гоголь настаивал, что у «Ревизора» есть и более глубокий смысл. Чиновники — это человеческие страсти, которые раздирают на части, разоряют город — человеческую душу. Хлестаков — это ложная, «светская», как говорил Гоголь, совесть. Любая наша страсть способна с ней «договориться», дать взятку, чтобы та закрыла глаза на неподобающие поступки. Ну а настоящий ревизор, который появляется в конце пьесы, — это истинная совесть, которую задвинули в дальний угол души, чтобы не мешала жить. И которая с неотвратимостью катастрофы явится в самый последний момент нашей жизни, когда ничего уже нельзя будет изменить:

«Чтó ни говори, но страшен тот ревизор, который ждет нас у дверей гроба. Будто не знаете, кто этот ревизор? Что прикидываться? Ревизор этот наша проснувшаяся совесть, которая заставит нас вдруг и разом взглянуть во все глаза на самих себя. Перед этим ревизором ничто не укроется, потому что по Именному Высшему повеленью он послан и возвестится о нем тогда, когда уже и шагу нельзя будет сделать назад. Вдруг откроется перед тобою, в тебе же, такое страшилище, что от ужаса подымется волос. Лучше ж сделать ревизовку всему, чтó ни есть в нас, в начале жизни, а не в конце ее» («Развязка „Ревизора“»).

Апокалипсис

С христианской точки зрения Гоголь абсолютно прав. К тому же призывает Евангелие, когда говорит о необходимости покаяния, перемены сердца и ума. Ради этой перемены и спасения каждого человека Христос восходит на Голгофу, умирает и воскресает. О том же пишет апостол Павел, когда напоминает: Вы были куплены дорогой ценой, и призывает оставаться рабами Христу, а не рабами людей или страстей. Да, все это требует огромной внутренней работы. Но проделать ее необходимо, и лучше не тянуть до последнего момента жизни. Иначе… случится немая сцена, как в «Ревизоре». И ничего уже нельзя будет изменить.

Кстати, Гоголь сравнивал свою пьесу с картиной Карла Брюллова «Последний день Помпеи». Это произведение-катастрофа, где запечатлены жители города за миг до смерти. На холсте Брюллова несчастные люди пытаются убежать от раскаленной лавы вулкана — а убежать от нее нельзя. Их лица выражают ужас, они парализованы страхом. Им никуда уже не деться, ничего не изменить. И хотя Помпеи в тот момент наверняка были переполнены громом и криками, у Брюллова тоже запечатлена своего рода немая сцена, как и у Гоголя. То есть апокалипсис.

Смех да и только…

Но тут возникает вопрос: а дает ли автор «Ревизора» какой-то ответ на свои размышления и трактовки? Что делать бедному человеку, раздираемому страстями, который уличил себя во взятках «ревизору», то есть в сделках с собственной совестью? Вообще-то, да, ответ у Гоголя есть. И он такой же, как всегда у этого автора: нужно смеяться над собой. Смех Гоголя — это не только ценная характеристика, которую используют в школьных сочинениях. Это еще и универсальный рецепт по спасению души. Там же, в «Развязке „Ревизора“», есть такие слова:

«Клянусь, душевный город наш стóит того, чтобы подумать о нем, как думает добрый государь о своем государстве. Благородно и строго, как он изгоняет из земли своей лихоимцев, изгоним наших душевных лихоимцев! Есть средство, есть бич, которым можно выгнать их. Смехом, мои благородные соотечественники! Смехом, которого так боятся все низкие наши страсти! Смехом, который создан на то, чтобы смеяться над всем, чтó позорит истинную красоту человека. Возвратим смеху его настоящее значенье! Таким же точно образом, как посмеялись над мерзостью в другом человеке, посмеемся великодушно над мерзостью собственной, какую в себе ни отыщем!» («Развяз­ка „Ре­визора“»).

Гоголь призывает смеяться над собственными страстями. Это не значит — становиться легкомысленными по отношению к ним. Это значит не придавать им того значения, на которое могут рассчитывать важные чиновники в уездном городе. И не служить им. И тогда… эти чиновники просто потеряют в городе власть. Высмеянные за свои дела, они уже не смогут заключить ни одной сделки, будут дискредитированы. А значит, страху перед «ревизором» тоже не найдется места в человеческой душе: ведь чего бояться, когда страсти обезоружены? Такой вот авторский метод.

Возможно, кто-то после такого прочтения «Ревизора» пожмет плечами, возмутится и скажет: «Оно, конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?» Что ж, читатель имеет на это полное право. Михаил Щепкин, среди первых сыгравший в «Ревизоре», тоже, кстати, был не согласен с Гоголем. А пьесу эту и в наше время часто ставят как просто очень хорошую комедию. Однако Гоголь для себя решил иначе. А у автора всегда есть свое глубокое видение и право на трактовку.

Алла Митрофанова Рисунки Валерии Неручевой

«Ревизор» — комедия в пяти действиях Николая Васильевича Гоголя (1809–1852), написанная в 1835—1836 годах. В уездном городе N привычной жизнью — принимая взятки и уворачиваясь от исполнения обязанностей, — живут разные чиновники. Комедия начинается с приезда в город авантюриста по фамилии Хлестаков, которого все принимают за столичного ревизора. Дальнейшее действие показывает, как легко можно договориться с «проверяющей инстанцией» и к чему это приводит.

В наиболее распространенном прочтении «Ревизор» представляет собой сатиру на российскую действительность, а уездный город N — это символическое обозначение всей России.

Премьера пьесы состоялась в мае 1836 года в Александринском театре Петербурга, на спектакле присутствовал император Николай I. В том же месяце «Ревизора» представил московской публике Малый театр, где Городничего играл великий актер Михаил Щепкин.

Автор: Андрей Бузик