И. А. Бунин. «Одиночество»

https://www.youtube.com/watch?v=aKedrWRVTus

Творчество И. А. Бунина в целом воспринимается как ажурный мост между русской классикой и современным этапом отечественной литера­туры. Такое же место в литературном процессе занимает и его поэзия. Гуманная и элегичная, она близка нам по форме. А лаконичность и ост­роту, даже жёсткость определений Бунина можно назвать признаками поэтики нового столетия.

Стихотворение «Одиночество» (1903) – убедительное тому доказатель­ство. В нём обычные для поэта мотивы деревенской и усадебной жизни, тонкая живопись природы, обогащённая здесь философией самопозна­ния. В «Одиночестве» ощутим привкус горечи узнавания жизни. В нём заложено зерно, из которого произрастут будущие прозаические произ­ведения, такие шедевры, как «Сны Чанга», «Лёгкое дыхание», «Тёмные аллеи» – с их ключевой идеей иллюзорности, непрочности любви как чувства по природе своей стихийного и трагического, построенного на драматических противоречиях между любящими.

«Одиночество» проникнуто сдержанным трагизмом – чувством, обра­тившим на себя внимание Александра Александровича Блока, который прочитал «своё» в этом «безупречном и единственном в своем роде» бунинском стихотворении. И он же уловил в нём нечто родственное и близкое поэтическому миро­ощущению Я. Полонского.

Охват затронутых в «Одиночестве» тем достаточно широк: осенняя не­погода, тоска после ухода любимой, загнавшая лирического героя на дачу. Определённая дань отдана здесь и «барской неврастении», уже устаре­вавшей и для современников Бунина. К слову, его иногда воспринимали как певца «усадебной печали», «оскудения и запустения» «дворянских гнёзд», – характеристика поверхностная и неполная, а по сути неверная. Эти мотивы не являлись данью литературной моде. Как раз в этой исто­рической запоздалости элегических мотивов Бунина заключена их осо­бая, индивидуальная природа, не говоря уже о том, что до подробностей и крайностей в изображении «запустения» добунинская литература просто не добиралась – до периода прожигания и проматывания помещиками всяческих «выкупных», «закладных», денег, вырученных от продажи земель, лесов и наследственных хором, периода афер, прожектов и рис­кованных попыток переустройства хозяйства на «образцовый» уклад.

Но обратимся к стихотворению.

Одиночество

И ветер, и дождик, и мгла

Над холодной пустыней воды.

Здесь жизнь до весны умерла,

До весны опустели сады.

Я на даче один. Мне темно

За мольбертом, и дует в окно.

Вчера ты была у меня,

Но тебе уж тоскливо со мной.

Под вечер ненастного дня Ты мне стала казаться женой.

Что ж, прощай! Как-нибудь до весны

Проживу и один – без жены.

Сегодня идут без конца

Те же тучи – гряда за грядой.

Твой след под дождём у крыльца

Расплылся, налился водой.

И мне больно глядеть одному

В предвечернюю серую тьму.

Мне крикнуть хотелось вослед:

«Воротись, я сроднился с тобой!»

Но для женщины прошлого нет:

Разлюбила – и стал ей чужой.

Что ж! Камин затоплю, буду пить.

Хорошо бы собаку купить.

(1903)

Первое, что сразу же останавливает взгляд, это – строгость рисунка, лаконичность формы и внутренняя драматическая напряжённость чув­ства. В стихотворении нет метафизических условностей, символистских туманностей. Перед нами бунинская русская осень и связанный с ней потаенный душевный мир человека «нового времени».

Бунинские «частности и единичности» порождают у читателя волну ответных ассоциаций. Таков, скажем, образ холодной пустыни воды, ко­торым открывается стихотворение. Это частное, оставаясь частным, вос­ходит к всеобщему и придаёт ему свойства человеческого. Живописная деталь наполнена глубоким психологическим смыслом. Строгая изобра­зительность, предметность здесь необходима для параллелизма мысли, чувства и явлений природы, ибо без неё параллель не стала бы убедитель­ной. Не случайно наиболее чуткие современники увидели в творчестве Бунина совершенно «иной угол зрения» на мир. Пётр Бицилли, напри­мер, отмечал, что «Бунин создал свой метод, который оказался прямой противоположностью методу символистов. Последние шли от слова к ве­щам. Бунин шёл от вещей к словам. Он стал изучать единственное, самые вещи, предметный мир». Да и сам поэт признавал: «Я всё физи­чески чувствую. Я настоящего художественного естества. Я всегда мир воспринимал через запахи, краски, свет, ветер, вино, еду – и как остро. Боже мой, до чего остро, даже больно».

Здесь жизнь до весны умерла. Как художественно уместен этот образ рядом с холодной пустыней воды. Последующее содержание стихотворе­ния, усиливая пространственно-временнýю локализацию, раскрывает смысл обеих метафор. Здесь всё дело в чувстве поэтического творения, в пронизывающей каждую строку тоске одиночества, в стремлении к чьей-то родственной душе. На наших глазах рождается единственная в своей основе эстетика и поэтика «единичного», при которой образ обретает рас­ширяющее значение. Идущие без конца тучи, расплывшийся, налившийся водой след любимой женщины, предвечерняя серая тьма – все эти частности, скупо поданные детали сгущают атмосферу напряжённого, тревожного душевного состояния лирического героя, подчёркивают глу­бину переживаемой им драмы. Брошенная ранее в сердцах нарочито рав­нодушная реплика Что ж, прощай! Как-нибудь до весны Проживу и один – без жены, призванная успокоить себя, ещё сильнее оттеняет душев­ную драму. Теперь он откровенно признаётся себе: И мне больно глядеть одному В предвечернюю серую тьму. «Смятенность» его чувств, внешнее спокойствие, но, по существу, глубокое отчаяние с большой силой худо­жественного мастерства переданы в последнем дистихе стихотворения:

Что ж! Камин затоплю, буду пить.

Хорошо бы собаку купить.

Эти две строчки, ради которых, скорее всего, и было написано стихо­творение, выполняют важную ассоциативно-психологическую роль, пере­страивая весь поэтический текст. Стоит вынуть из него эти стихи, и стихотворение померкнет.

Подчёркнуто бытовая, прозаическая концовка пронзительно передаёт тоску покинутого героя. Сложные и неуловимые душевные переживания Бунин выражает «посторонней» фразой, оставаясь при этом предельно философичным. Там, где иному поэту XIX века понадобился бы целый мо­нолог, Бунину хватило двух строчек, – несомненная примета новейшей поэтики.

Столь же глубокий смысл заключён и в двустишии: Но для женщины прошлого нет: Разлюбила – и стал ей чужой.

Стихотворение Бунина являет собой своеобразный ритмический обра­зец – оно написано трёхсложным размером, сочетающим анапест с ам­фибрахием. Такая метро-ритмическая организация рождает приглушён­но-разговорные интонации. Бунинский стих тяготеет к разговорному, смыкаясь с прозаическим. Несоответствие единиц синтаксических и сти­ховых – так называемые переносы – усиливает впечатление непринуж­дённости, повествовательности. По виду это своего рода стихотворная «но­велла», страничка прозы. Переносы создают в речи, внутри синтаксичес­кого целого, дополнительную, неграмматическую паузу, благодаря кото­рой отдельные слова внутри фразы интонационно выделяются, акценти­руются и тем самым обретают особую значимость:

Мне темно / За мольбертом; Как-нибудь до весны / Проживу; / Твой след под дож­дём у крыльца / Расплылся.

Наконец, переносы вызывают ощущение неровности, ритмической ра­зорванности стиха. Гармония кажется нарушенной. Но гармония нару­шена не только в ритме стихотворения. Изменения ритма в полной мере отвечают движению поэтической темы, движению сюжета.

Таким образом, обыденность жизненной ситуации и безыскусность её отражения в слове совпали в стихотворении «Одиночество» в особой гар­монии, являющей отчётливую верность классическим традициям и идеа­лам и в то же время приверженность новейшим художественно-эстети­ческим тенденциям.

Источник: Гапоненко П. А. Стихотворение И. А. Бунина «Одиночество» // Русский язык в школе и дома. 2005. – № 4. – С. 8–10.

Алексей Кондратьевич Саврасов. «Осень». 1871 год

*

См.:

Бунин И. А.

https://multiurok.ru/blog/bunin-i-a.html