Евгений Евтушенко "Сказка о русской игрушке"

По разграбленным сёлам шла Орда на рысях, приторочивши к сёдлам русокосый ясак.

Как под тёмной водою молодая ветла, Русь была под Ордою, Русь почти не была.

Но однажды, – как будто все колчаны без стрел, – удалившийся в юрту хан Батый захмурел.

От бараньего сала, от лоснящихся жён что-то в нём угасало – это чувствовал он. И со взглядом потухшим хан сидел, одинок, на сафьянных подушках, сжавшись, будто хорёк. Хан сопел, иступлённой скукотою томясь, и бродяжку с торбёнкой ввёл угодник толмач. В горсть набравши урюка, колыхнув животом, "Кто такой?" – хан угрюмо ткнул в бродяжку перстом.

Тот вздохнул ("Божья матерь, то Батый, то князья."): "Дел игрушечных мастер Ванька Сидоров я". Из холстин дыроватых в той торбёнке своей стал вынать деревянных медведей и курей. И в руках баловался потешатель сердец – с шебутной балалайкой скоморох-дергунец.

Но, в игрушки вникая, умудрённый, как змий, на матрёшек вниманье обратил хан Батый. И с тоской первобытной хан подумал в тот миг, скольких здесь перебил он, а постичь не постиг. В мужичках скоморошных, простоватых на вид, как матрёшка в матрёшке, тайна в тайне сидит.

Озираясь трусливо, буркнул хан толмачу: "Все игрушки тоскливы. Посмешнее хочу. Пусть он, рваная нечисть, этой ночью не спит и особое нечто для меня сочинит". Хан добавил, икнувши: "Перстень дам и коня, но чтоб эта игрушка просветлила меня!"

Думал Ванька про волю, про судьбу про свою и кивнул головою: "Сочиню. Просветлю". Шмыгал носом он грустно, но явился в свой срок: "Сочинил я игрушку. Ванькой-встанькой нарёк". На кошме не кичливо встал простецкий, не злой, но дразняще качливый мужичок удалой.

Хан прижал его пальцем и ладонью помог. Ванька-встанька попался, Ванька-встанька прилёг. Хан свой палец отдёрнул. Но силён, хоть и мал, Ванька-встанька задорно снова на ноги встал. Хан игрушку с размаха вмял в кошму сапогом и, злобея от страха, заклинал шепотком. Но, держась за бока, Ванька-встанька вдруг вынырнул из-под носка!

Хан попятился грузно, Русь и русских кляня: "Да, уж эта игрушка просветлила меня." Хана страхом шатало, и велел он скорей от Руси – от шайтана – повернуть всех коней.

И теперь уж отмаясь, положённый вповал, Ванька Сидоров мастер у дороги лежал. Он лежал, отсыпался, руки белые врозь, василёк между пальцев натрудившихся рос. А в пылище прогорклой, так же мал да удал, с головёнкою гордой Ванька-встанька стоял. Из-под стольких кибиток, из-под стольких копыт он вставал неубитый, только временно сбит. Опустились туманы на лугах заливных, и ушли басурманы, будто не было их. Ну, а Ванька остался, как остался народ. И душа Ваньки-встаньки в каждом русском живёт.

Мы – народ ванек-встанек. нас не Бог уберёг! Нас давили, пластали столько всяких сапог! Они знали, мы – ваньки, нас хотели покласть, а о том, что мы встаньки, забывали, платясь. Мы – народ ванек-встанек. Мы встаём – так всерьёз. Мы от бед не устанем, не поляжем от слёз. И смеётся не вмятый, не затоптанный в грязь мужичок хитроватый, чуть пока-чи-ва-ясь.