Художественный мир античных баллад Жуковского

Наряду с «русскими» и «средневековыми» балладами В. А. Жуковский создает в 1828-1833 годах несравненные баллады на античные темы, в которых в наивысшей степени отразилось древнегреческое миросозерцание. Впервые поэт обратился к теме античности еще задолго до знакомства с жанром баллады. Переводы Гомера, Софокла, Сапфо, Вергилия, Овидия, Горация и других древних поэтов, собственные переложения, многочисленные подражания на сюжеты античной литературы, использование имен древнегреческих и римских богов в значительной степени варьируют литературное наследие В. А. Жуковского. Литературно-критические статьи «О сатире и сатирах Кантемира» (1809), «О басне и баснях Крылова» (1809), «Московские записки» (1810), «Радамист и Зенобия» (1810), «Электра и Орест» (1811) и др., первые черновые наметки и планы, материалы личной библиотеки служат официальным доказательством повышенного интереса поэта к культурному наследию эпохи античности и серьезных размышлений о литературе прошлых веков. Уже в одном из первых известных читателю стихотворений – «Майское утро» – В. А. Жуковский использовал античный сюжет:

Феб златозарный,

Лик свой явивши,

Все оживил (53).

В результате исследования произведений В. А. Жуковского, эпистолярного наследия, материалов личной библиотеки поэта, Г. А. Чупина пришла к выводу о том, что произведения известных древнегреческих и римских авторов занимали достойное место в его творчестве: «Античность постоянно привлекала внимание русского поэта. В своем поэтическом мире он широко и разнообразно использовал античные образы, темы и мотивы, оставил немало выписок из критической литературы и цивилизации, отзывов о различных представителях греческой и римской литературы. На книжных полках его личной библиотеки значительное место занимали произведения древних авторов» [Чупина 1988: 434].

Постижению и разъяснению некоторых особенностей античной литературы во многом способствовало то гуманитарное и преимущественно литературное образование, которое В. А. Жуковский получил в Московском Университетском Благородном пансионе, а также самообразование, которым занялся поэт, вернувшись после окончания пансиона в родные края, в Мишенское.

Античные баллады имеют место в первом и третьем периодах творческой деятельности В. А. Жуковского (1809-1814 и 1828-1833 годы) и могут рассматриваться в качестве одной из художественных форм восприятия античного наследия русским поэтом.

Линия баллад В. А. Жуковского на античные темы, несомненно, связана с постижением теоретических идей и поэтических открытий немецкого поэта Шиллера. Он занимался переводом «античных» баллад немецкого романтика на протяжении всего творчества, вплоть до 1833 года, когда были написаны его последние баллады. Интерес русского поэта к эпохе античности был весьма шире и глубже. В. А. Жуковского вдохновляли не просто атрибуты античной жизни. В центре внимания поэта была сама античная жизнь во всех ее проявлениях, ставшая предметом не только неусыпного внимания, но и художественного воплощения. Античная эпоха пленяла его прежде всего теми духовными исканиями, которые старались отразить в своем творчестве древнегреческие и римские авторы. Этим обусловлен повышенный интерес В. А. Жуковского к проблеме жанра трагедии в античной литературе. Особое значение он придает трагедиям Софокла («Эдип в Колоне», «Царь Эдип»), Филоктета («Филоктет»), переводами которых сам и занимался. Быть может, к увлечению атмосферой античности В. А. Жуковского подталкивал общий интерес к ней, к эпосу Гомера, который проявился после перевода Н. И. Гнедичем «Илиады» (1829). Нужно отметить, что и сам В. А. Жуковский пробовал перевести гомеровское произведение, как бы состязаясь с Н. И. Гнедичем. Результатом такого поэтического состязания стали переводы некоторых больших отрывков из поэмы.

Античные баллады из Ф. Шиллера («Кассандра» (1809), «Ивиковы журавли» (1814), «Поликратов перстень» (1831), «Торжество победителей» (1829), «Жалоба Цереры» (1829), «Элевзинский праздник» (1833)) и оригинальная баллада «Ахилл» (1814), сюжет которой взят из «Илиады» Гомера, являются своего рода новаторством в русской литературе. Эти произведения представляют собой гармонический синтез двух крайне противоположных друг другу направлений – классицизма и романтизма.

Одной из лучших баллад В. А. Жуковского на античную тему является «Ахилл», написанная по мотивам гомеровской «Илиады» и других мифов, входящих в «Троянский цикл», а также под влиянием баллад Ф. Шиллера на античный сюжет (6 страниц). Над созданием этой оригинальной баллады поэт усердно трудился с ноября-декабря 1812 по ноябрь 1814 года. А. Н. Егунов подчеркивает, что к написанию баллады «Ахилл» В. А. Жуковского привела его необычайная заинтересованность гомеровским эпосом. «Гнедичевские переводы отрывков из Илиады, напечатанные в январской книжке «Вестника Европы» за 1815 год, вызвали в следующем номере журнала (№ 4, февраль) появление стихотворения Жуковского “Ахилл”, варьирующего ту же тему. Жуковский мог, конечно, и раньше знать этот эпизод “Илиады”, но такое близкое, по времени, соседство с гнедичевским переводом не может быть случайным: оно свидетельствует о впечатлении, произведенном этим отрывком, и подтверждает свойство Жуковского заряжаться чужим творчеством», – пишет ученый-литературовед [Егунов 2001: 199].

Основной мыслью баллады являются размышления о судьбе, которая властвует над земной жизнью и действиями людей, о невозможности уклониться от ее воли. Кроме того, сквозным мотивом баллады является мысль о том, что смелость и героизм человека намного выше судьбы, и, если герой не сможет противостоять ее силе, то, во всяком случае, он будет презирать ее во имя более высоких чувств: святого долга, чести и воинской славы. Можно предположить, что эта мысль была навеяна автору героическими событиями Отечественной войны 1812 года, когда и была задумана баллада. Сюжет баллады истолкован в примечаниях самого автора: «Ахиллу дано было на выбор: или жить долго без славы или умереть в молодости со славою – он избрал последнее и полетел к стенам Илиона. Он знал, что конец его вскоре проследует за смертию Гектора – и умертвил Гектора, мстя за Патрокла. Сия мысль о близкой смерти следовала за ним повсюду, и в шумный бой и в уединенный шатер; везде он помнил об ней; наконец он слышал и пророческий голос коней своих, возвестивший ему погибель» [Жуковский 1959: 65]. В примечании характеризуется и внутреннее состояние героя.

Произведение открывается изображением элегической картины природы исключительно в духе романтизма. Как отмечает А. С. Курилов, пейзаж свидетельствует о том, «что в восприятии романтика природа имеет собственное внутреннее бытие» [Курилов 1979: 135]. Эта мысль применима и по отношению к балладе «Ахилл»: мрачный пейзаж передает душевное состояние лирического героя:

Отуманился Ида;

Омрачился Илион;

Спит во мраке стан Атрида;

На равнине битвы сон.

Тихо все … курясь, сверкает

Пламень гаснущих костров,

И протяжно кликает

Стражу стража близ шатров (330).

Как видно из первой строфы, уже с самого начала баллады создается атмосфера мрака ночи: кругом царит тишина, на равнине битвы все овеяно сном, войско тоже спит. Тем самым автор достигает переклички смерти и сна. Немаловажной деталью является образ «пламени гаснущих костров», которая сверкает на таком трагическом фоне. Нужно обратить внимание на своеобразие данного оборота: во-первых, здесь проявляется яркое противопоставление света и тьмы, во-вторых, это символический образ стихии огня (угасает пламя костра). Протяжные «отклики» (330) стражи пронизаны грустью и тоской.

Основное действие баллады начинается с того момента, когда Приам приходит к Ахиллу. Склонив голову перед Ахиллом, «несчастный» (331) старец умоляет его вернуть тело старшего сына Гектора, чтобы похоронить его со всеми почестями. В древнегреческой мифологии похоронному обряду, как священной обязанности, уделялось особое внимание. Если тело покойника не предавалось земле, это считалось огромным грехом перед богами, от которых следовало ожидать тяжкое наказание. По этой причине Приам и просит Ахилла вернуть ему тело убитого Гектора:

Здесь молил о сыне милом,

Здесь, несчастный, ты лобзал

Руку, слез твоих причину (331).

Говоря об отличительных особенностях сюжета произведения, необходимо отметить, что В. А. Жуковский дал собственную интерпретацию гомеровскому эпосу: если, например, в «Илиаде» Ахилл берет у Приама немалый выкуп за тело Гектора, и они мирно спят до самого утра, то в балладе В. А. Жуковского, лирический герой, тронутый мольбами старика, отправляется к морю, у берега которого тоскует в одиночестве. Суть его размышлений в том, что человек, наперед зная, что его ожидает, остается покорным воле судьбы. Можно предположить, что, если бы Ахилл не убил бы Гектора, то его судьба сложилась бы совсем иначе. Однако специфика античных баллад В. А. Жуковского заключается в том, что его герои намерены совершить роковой поступок. Ахилл осознает, что час расплаты совсем близок. Он понимает, что «факел дней его угас» (332), и, быть может, завтра его постигнет та же участь, которая сегодня постигла Гектора. Лирический герой В. А. Жуковского не противоборствует судьбе, зная, что рок обязательно настигнет и его самого. Однако его трагедия в том, что за ним не придет отец, как за Гектором, и похоронен будет он на чужбине, вдали от родной земли. Отец Пелей, оставшись без сына, не сможет даже похоронить его:

Так судил мне рок жестокой:

Я паду в весне моей

На чужом брегу, далеко

От Пелеевых очей (332).

В балладе «Ахилл», как и во многих других балладах В. А. Жуковского, присутствует мотив рока, раскрывающий характер трагического конфликта: «глас небес изрек судьбину» (333), «так сулил мне рок жестокой» (334).

Темой преданной любви к уголку родной земли пронизаны строки, в которых поэт рисует светлую картину, противопоставляя ее душевному состоянию лирического героя:

Край отчизны, светлы воды,

Очарованны места,

Мирт, олив и лавров своды,

Пышных долов красота (333).

Метафора «факел дней» (332) символизирует жизнь. Образ жизни также возникает в высказывании Ахилла о Гекторе: «свет души твоей угас» (331). Оборот «гаснущие костры» символизирует воинов, покинувших земной мир. Таким образом, яркие, светлые образы противопоставляются миру мрачных теней.

«Тема баллады – судьба Ахилла, одного из героев троянского цикла, выделившегося и своей резко очерченной индивидуальностью, позволявшей романтической критике видеть в нем ярчайшего выразителя античного романтизма, и своей трагической судьбой – собственная обреченность ему была заведомо известна. Античный миф русский поэт интерпретировал в христианском духе»[2], – пишет Л. И. Жалнина.

Основной тон баллады задается лирическим началом, проявляющимся в мотивах тоски и грусти. Троянская война – это фон, на котором разворачивается основное действие произведения.

В композиционном отношении баллада В. А. Жуковского от начала до конца представляет собой песнь главного героя, которую он поет под аккомпанемент лиры: «Лиру взял; ударил в струны; Тих его печальный глас.» (331). Лирический герой баллады неслучайно играет на лире: с помощью этой детали В. А. Жуковский создает романтическую атмосферу. «Ахилл» – это печальная песнь человека, находящегося в томительном ожидании смерти. Ахилл в песни-плаче поет о смерти близкого друга – Патрокла, о своей грядущей смерти, о горе Приама, не дождавшегося своего сына. Смятенная душа Ахилла ожидает покоя. В песне лирического героя звучит мотив душевного томления, но он не пожалел о случившемся. На примере судьбы Ахилла В. А. Жуковский показывает читателю, что уклониться от рока невозможно, но все же человек имеет право сделать тот выбор, который покажется ему правильным. Герой баллады тоже сделал выбор, о чем не жалел до конца своих дней.

Примечательным является эпизод, в котором Ахилл размышляет о сыне Неоптолеме. Он представляет, как в далеком будущем Неоптолем, путешествуя по берегам Трои, прикоснется к земле, на которой когда-то ратовал его отец. Герой обращается к сыну с просьбой не забывать о его подвигах:

Вспомяни тогда Ахилла:

Быстро в мире он протек;

Здесь судьба ему сулила

Долгий, но бесславный век (335).

Характерной чертой ранних баллад В. А. Жуковского на античные темы является присутствие в них старославянской лексики. В этом отношении «Ахилл» также не является исключением. В балладе встречаются усеченные формы прилагательных: «отражены» (330), «новы» (332), «светлы» (333), «очарованны» (333), «мрачны» (333), «ретивы» (333), «робки» (334), «тихи» (335), «хладну» (335), «отуманен» (335); архаизмы, с помощью которых описывается внешность человека или античного божества: «главу» (331), «длань» (331), «с ланит» (331), «глас» (331), «очей» (332), «десницу» (335), «ликом» (335) и т.д.; слова, описывающие действия героев: «зрится» (331), «лобзал» (331). И. М. Семенко справедливо отмечает тот факт, что с помощью слов высокого стиля В. А. Жуковский создает в античных балладах атмосферу далекой древности, «в целях создания колорита национальной архаики» [Семенко 1975: 167].

В балладе В. А. Жуковский применяет излюбленный принцип романтического двоемирия, выраженный в отчетливом противопоставлении мира живых и мира мертвых. Иначе говоря, земной мир и потусторонний мир четко разграничиваются в произведении. Мир живых людей изображается следующим образом:

Край отчизны, светлы воды,

Очарованны места,

Мирт, олив и лавров своды,

Пышных долов красота,

Расцветайте, убирайтесь,

Как и прежде, красотой;

Как и прежде, оглашайтесь

Кликом радости одной (333).

Атмосфера, царящая в загробном мире, в балладе описывается так:

Скоро!. лук свой напрягает

Неизбежный Аполлон,

И пришельца ожидает

К Стиксу черному Харон.

И Патрокл с брегов забвенья

В полуночной тишине

Легкой тенью сновиденья

Прилетал уже ко мне (334).

Изображая подземное царство мертвых, В. А. Жуковский использует античные образы: Стикс – в греческой мифологии река, которая отделяет земной мир и потусторонний мир; Харон – мрачный старец, который за определенную плату переправляет в Аид (ад) души мертвых.

Несмотря на то, что эти два мира разграничиваются рекой Стикс, они находятся в тесной взаимосвязи: герои, переплыв эту реку могли попасть из одного мира в другой. Как видно из упомянутого отрывка, Патрокл тоже приходит к своему другу Ахиллу.

Имя Патрокла упоминается в балладе 4 раза, что свидетельствует о значимости этого образа. Безнадежная тоска Ахилла по близкому другу проявляется в следующих строках:

Ах! и сердце запрещает

Доле жить в земном краю,

Где уж друг не услаждает

Душу сирую мою (332).

Что касается рифмы произведения, то с фонетической точки зрения она во всех случаях точная: послеударные окончания в словах полностью соответствуют друг другу. Бедная рифма превалирует в балладе, но при этом почти в каждой строфе пару раз встречается и богатая рифма: сверкает – окликает (330), костров – шатров (330), равниной – пучиной (330), луны – отражены (330), опустелом – телом (330), колесницей – багряницей (331), зрит – ланит (331), глас – угас (331), врат – возврат (331), печальной – погребальной (331), стрела – отвила (331), могилой –унылой (332), моей – очей (332), краю – мою (332) и т.д. В балладе встречаются также собственно йотированные и йотированные, то есть смягченные, неточные рифмы: струны – юный (331), могилой – унылой (332), жестокой – далеко (332), красотой – одной (333) и др.

Еще одной особенностью баллады является ее кольцевая композиция: в конце произведения повторяется строфа, с которой оно и начинается. С помощью такой композиции автор показывает повторяемость жизненных явлений:

Отуманилася Ида;

Омрачился Илион;

Спит во мраке стан Атрида’

На равнине битвы сон.

Тихо все… курясь, сверкает

Пламень гаснущих костров,

И протяжно окликает

Стражу стража близ шатров (330).

И. М. Семенко в работе «Жизнь и поэзия Жуковского» справедливо отмечает, что ранние «античные» баллады В. А. Жуковского, в том числе и «Ахилл» несут на себе сильный отпечаток своего времени. «С ними мы возвращаемся к допушкинскому времени, к поре юности Жуковского и расцвета Батюшкова. Античность в это время – живая тема, интерес к которой поддерживался традициями классицизма и новыми романтическими идеями», – пишет исследователь, подчеркивая значимость античных баллад В. А. Жуковского для русской литературы [Семенко 1975: 167].

Подводя итог сказанному, необходимо отметить, что «Ахилл» – это одна из наиболее совершенных баллад В. А. Жуковского в плане выражения в ней глубокого философского содержания. Судя по выражению в ней психологизма и характерному для всего творчества поэта меланхоличному тону, это было современное произведение. Ахилл, будучи личностью крупной и яркой, сумел подняться над своими интересами во имя более высокого чувства – воинской славы. Его трагедия сопряжена с фатальной незащищенностью человека от идущих извне безжалостных сил, роковыми стечениями, независящими от его воли. Поэтические строки баллады В. А. Жуковского подводят к мысли, что главный герой – Ахилл – выбрал путь славы, не захотел остаться безвестным, но потерял друга и не обрел счастья и гармонии.

«Ивиковы журавли» – одна из ранних баллад В. А. Жуковского, написанных на античный сюжет. Она создавалась с августа по декабрь 1813 года. «Ивиковы журавли» – это очередной перевод из Ф. Шиллера, в частности его баллады «Die Kraniche des Ibykus» (1797). К тому же сам В. А. Жуковский квалифицировал это произведение как подражание Шиллеру. Впервые баллада «Ивиковы журавли» была опубликована в 1814 году, в №3 «Вестника Европы». Главный герой произведения – Ивик – древнегреческий певец-странник, живший в VI веке до н. э, уроженец итальянского города Регия. В основе баллады лежит старинное греческое предание, восходящее к античным источникам – легенда о том, как Ивик был убит разбойниками. Это преступление было раскрыто благодаря журавлям, оказавшимися свидетелями всего происшедшего. Согласно преданию, Ивик, путешествующий по Южной Италии и Сицилии, был убит по пути в Коринф, где традиционно раз в два года проходили Истмийские игры («Посидонов пир» (308) – соревнования певцов, проводимые в честь морского бога Посейдона).

Рассматривая художественное своеобразие баллады «Ивиковы журавли», И. М. Семенко приходит к выводу, что «в основе древнегреческой легенды, использованной Шиллером, лежит античная идея Возмездия» [Семенко 1975: 218]. Кроме того, исследователь высказывает мысль о том, что образ богинь мщения Эриний и Фурий, по всей видимости, заимствован из трагедии Эсхила «Эвменида».

Проявляя заботу к своему читателю, В. А. Жуковский включил в свой переводной текст несколько примечаний. Например, первым двум стихам («На Посидонов пир веселый // Куда стекались чада Гелы… (308-309)) поэт дает следующие комментарии: «Под словом Посидонов пир разумеются Истмийские игры, которые отправляемы были на перешейке (Истме) Коринфском, в честь Посидона (Нептуна). Победители получали сосновые венцы. Гела, Элла, Эллада – имена древней Греции» [Цит по: Жуковский 2008: 295].

Перевод баллады «Ивиковы журавли» является эквиритмичным, о чем свидетельствует ее стихотворный размер. Выполняя перевод произведения Ф. Шиллера, В. А. Жуковский сохранил четырехстопный ямб, но при этом обогатил его спондеями. Обилие спондеев варьирует ритм баллады. Наряду с этим необходимо отметить, что «Ивиковы журавли» – это единственное произведение В. А. Жуковского в его балладном творчестве раннего периода, написанное четырехстопным ямбом. Теоретик русского стихосложения С. А. Матяш подчеркивает, что баллады В. А Жуковского первого периода (1804-1814) написаны четырехстопным хореем. «Четырехстопный ямб – самый широко употребляемый размер в малых жанрах: им написана 1/5 часть всех лирический произведений», – пишет исследователь, рассматривая особенности стихотворного размера баллад В. А. Жуковского [Матяш 1979: 28].

В переводном тексте В. А. Жуковского встречаются йотированные рифмы: «веселый – Гелы (308), «обнаженный – искаженны (310), «приметно – несметной (310), «важно – протяжной (311), «сраженный – сокровенно» (313). В некоторых случаях для баллады характерна богатая рифма: «вышине – весне» (309), «мне – стране» (309), «вы – главы» (309), «зову – главу» (310), «лица – певца» (310), «поражена – одна» (310), «народ – род» (310) и т. д.