Проблема смысла жизни и счастья на уроках литературы

Берестовицкая С.Э. Санкт-Петербург «Жизнь, зачем ты мне дана?.» (Проблема смысла жизни и счастья на уроках литературы) Осмысление этических категорий на уроке литературы является для большинства современных школьников единственной возможностью их осмысления вообще. Нравственное сознание общества не способствует нравственному развитию личности, а, скорее, препятствует ему. «С одной стороны, - пишет А. С. Арсеньев в статье «Подросток глазами философа», - уничтожение идеологического пресса, штамповавшего социальных функционеров и конформистов, как будто бы открыло дорогу воспитанию личности, с другой стороны, хлынувшая в образовавшийся вакуум связанная с господством рыночных отношений идеология индивидуализма, вещизма и ее продукт – массовая культура являют собой более глубокую, тонкую и соблазнительную подмену всего собственно человеческого и личностного…» (1). «В современной жизни, - замечает священник Анатолий Гармаев, - нравственное не хранится в окружающих нас традициях, обычаях, в становлении человека. Оно не хранится в укладе, в образе жизни современных людей, оно в основном расточается, попирается, уничтожается. Ввиду того что эгоистические ценности, материальное благополучие, известность в мире или значимость в социуме стали ведущими, современный человек даже не подозревает о существовании в себе образа внутренней нравственной красоты» (2). Точка зрения, возможно, несколько заостренная, но в основе своей, на наш взгляд, верная. И в этом смысле нравственное значение урока литературы трудно переоценить. По мысли И. С. Грачевой, важнейшая часть литературного образования должна заключаться в установлении этических проблем и осмыслении основных этических категорий. «Чем раньше начнется обдумывание философских понятий, тем лучше», - пишет она (3). Одиннадцатый класс – время подведения итогов. Мировоззренческие проблемы, которые обсуждались в классе при изучении отдельных произведений, могут стать центром особых уроков – обобщения и осмысления пройденного. Природа, любовь, Родина, предназначение художника, смысл человеческой жизни, счастье, вера, жизнь и смерть как основные категории русской литературы – таковы темы этих уроков. В качестве примера мы можем предложить урок, посвященный этическим категориям счастья и смысла жизни в русской литературе. Размышления в процессе подготовки к уроку «Пока молоды, сильны, бодры, не уставайте делать добро! Счастья нет и не должно его быть, а если в жизни есть смысл и цель, то смысл этот и цель вовсе не в нашем счастье, а в чем-то более разумном и великом. Делайте добро!» Этот чеховский призыв неизменно вызывает удивление, даже потрясение не только у десятиклассника, но и у взрослого читателя. «Счастья не должно быть»? Смысл жизни «вовсе не в нашем счастье»? Но человек хочет быть счастливым и никогда не смирится с тем, что «счастья нет и не должно его быть». С тем, что «смысл жизни вовсе не в нашем счастье, а в чем-то более разумном и великом», возможно, многие согласятся, но неужели так просто: «Делайте добро»?. Проблема смысла жизни – основная проблема русской литературы. Ее герои постоянно задают себе печоринский вопрос: «Зачем я жил? Для какой цели я родился?» Жизнь невозможна без решения этого вопроса: «Без знания того, что я такое и зачем я здесь, нельзя жить, - размышляет Левин в «Анне Карениной». – А знать я этого не могу, следовательно, нельзя жить… И счастливый семьянин, здоровый человек, Левин был несколько раз так близок к самоубийству, что спрятал шнурок, чтобы не повеситься на нем, и боялся ходить с ружьем, чтобы не застрелиться». «Сомнение в своей жизни и слабость тела без истины» чувствует герой платоновского «Котлована» Вощев и мучается, «не зная точного устройства всего мира и того, куда надо стремиться». Однако русские писатели и философы никогда не сомневались в том, что смысл в жизни есть и найти его можно. В работе «Оправдании добра» Вл. Соловьев приходит к выводу о том, что независимо от каких бы то ни было положительных верований или неверия, всякий человек, как разумное существо, должен признавать, что жизнь мира имеет смысл, то есть должен верить в нравственный порядок. «Эта вера логически первее всех положительных религий и метафизических учений и составляет то, что называется естественной религией» (4). Понятно, что смысл жизни не может быть подменен временной целью и должен целиком зависеть от человека. Счастье уже потому не может быть смыслом, что оно-то, если под ним понимать материальное благополучие, семейную жизнь, любовь, реализацию каких-либо замыслов, очень часто не зависит от человека. Русская литература всегда очень настороженно относилась к счастью. На свете счастья нет, но есть покой и воля… (А. С. Пушкин) Я жить хочу, хочу печали Любви и счастию назло… (М. Ю. Лермонтов) А счастье где? Не здесь, в среде убогой… (А. А. Фет) И, наконец, увидишь ты, Что счастья и не надо было… (А. А. Блок) Возможно, потому, что стремление к счастью часто бывает прямо противоположно реализации смысла жизни. Очень часто русский герой отказывается от личного счастья во имя «чего-то более разумного и великого». Нравственный смысл жизни человека, - по мысли Вл. Соловьева, - состоит в служении Добру, но это служение должно быть добровольным, то есть пройти через человеческое сознание (5). Часто смысл открывается герою русской литературы в вере: «Он [Пьер] не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, - не веру в какие-нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого Бога», - пишет Толстой в IV томе «Войны и мира». Вера дает не зависящий ни от каких внешних обстоятельств смысл жизни: совершенствование собственной души, главным условием которого является любовь к другому и изживание эгоизма и которое практически проявляется в делании добра. Счастье как земное устроение, купленное ценой свободы, отвергается Достоевским в «Братьях Карамазовых» (гл. «Великий инквизитор») и вслед за ним Бердяевым в статье «Великий инквизитор». Бердяев утверждал в работе «О назначении человека», что нравственная жизнь по сути своей трагична. «Ясно, что свет устроен так, что давать миру можно не иначе, как расплачиваясь за это страданиями и гонениями», - пишет в письме из лагеря (от 13 февраля 1937 г.) П. Флоренский (6). Но если в основе мира лежит Добро, то в конечном итоге трагедия мировой жизни должна быть преодолена – таков вывод русской религиозной философии и русской литературы. «Я верую, дядя, я верую горячо, страстно… Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах, мы увидим, как все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка…» - звучит в финале «Дяди Вани» А. П. Чехова, писателя, далекого от метафизических вопросов. Может ли человек достигнуть в своей земной жизни совершенного счастья, т. е. такого счастья, которое у него невозможно отнять? Древнеримский философ Сенека отвечает на этот вопрос так: «Счастливым можно назвать того, кто, благодаря разуму, не ощущает ни страстного желания, ни страха… С исчезновением всяких страхов наступает вытекающая из познания истины великая и безмятежная радость, приветливость и просветление духа (7). Счастье не является смыслом жизни, но жизнь, прожитая в согласии со смыслом, в конечном итоге может привести к счастью – «просветлению духа». Это счастье мудрости, полного приятия мира, то счастье, о котором писал Б. Пастернак в стихотворении «В больнице»: «О господи, как совершенны Дела твои, - думал больной, - Постели, и люди, и стены, Ночь смерти, и город ночной. …Мне сладко при свете неярком, Чуть падающем на кровать, Себя и свой жребий подарком Бесценным твоим сознавать. Кончаясь в больничной постели, Я чувствую рук твоих жар, Ты держишь меня, как изделье, И прячешь, как перстень, в футляр. Однако такое счастье – удел немногих, и к осознанию его ценности человек приходит уже в зрелости. Осмысляя с учениками категорию счастья, с нашей точки зрения, подчеркнуть нужно следующее: - Нет ничего безнравственного в стремлении к счастью в житейском его понимании (материальное благополучие, жизненные успехи и т. д.), однако достижение этого счастья не может являться смыслом жизни. («Чистый практический разум не хочет, чтобы отказывались от притязаний на счастье; он только хочет, чтобы эти притязания не принимались во внимание, коль скоро речь идет о долге», - пишет Кант). (8). - Нужно ценить мгновения счастья, уметь быть счастливым от самого факта бытия. И этому русская литература учит, пожалуй, лучше, чем любая философия.