Уроки православия. Аскетика для детей с монахиней Марфой (Вифания). Урок 3

Святой праведный Иоанн Кронштадтский об этом говорит так: «взрослые должны постоянно заботиться об искоренении из детских сердец греховных привычек, наклонностей, страстей. Враг рода человеческого и грешная плоть не щадят и детей, а потому их сердца также засеяны семенами всех грехов. И потому родители и воспитатели обязаны не столько развивать ум ребенка»,- учит святой,- «сколько обращать внимание на его сердце, ибо сердце и есть жизнь. Нам необходимо очищать этот источник жизни, ибо Господь хочет от каждого человека чистого сердца».

Размышляя на наших уроках об аскетике для детей, мы с монахиней Марфой (Валль), директором православной школы в Вифании, разбираем вполне конкретные, типичные ситуации, которые позволяют увидеть, как можно помочь ребенку очищать свое сердце, бороться, например, со страстью чревоугодия или сребролюбия. Наша собеседница знакома с православной аскетикой, а еще имеет педагогическое образование. Кроме того, у нее есть многолетний опыт работы с детьми, и потому ей есть чем поделиться с нами. Сестра Марфа убеждена: мы должны не просто говорить с детьми о страстях, о необходимости бороться с ними, но и научать ребенка этой борьбе. Как тренер помогает юному атлету развиваться и достигать определенных результатов в спорте, так и взрослые христиане — если они сами знакомы с аскетикой,- могут осваивать с детьми те духовные упражнения, которые и побеждают зло в сердце, и тема сегодняшнего урока: как научить детей бороться со страстью гнева.

— Да, это у нас всегда на самом деле такой сложный момент. Дети у нас темпераментные, чаще всего имеющие какие-то навыки, или увидевшие в своих семьях такой отрицательный опыт реакции гнева — просто «спустить» это всё. Мое главное оружие — это многочисленные разговоры и юмор. Пытаюсь показать, обратить внимание на то, как они себя ведут — вплоть до того, что говорю: вот ты себя сейчас слышишь? Ты со мной как разговариваешь? А как я с тобой разговариваю? А как ты со мной разговариваешь? Ты хочешь, чтобы я с тобой так говорила, как ты со мной говоришь? Я ведь тоже могу, я ведь тоже сердитая. Есть такая присказка — мы можем с тобой по-хорошему и по-плохому. По-хорошему — это значит раз-два-три, по-плохому — это раз-два-три. По-хорошему — это значит, мы сейчас сядем, обсудим, и найдем выход из положения, но ни ты не будешь кричать, ни я не буду кричать. По-плохому — это я на тебя рассержусь, ты, конечно, топнешь ножкой, хлопнешь дверью, но я обязательно тебя поставлю в угол, или я точно так же в гневе разозлюсь, как и ты — имею право. Ты гневаешься — и я буду гневаться, и я тебя шлепну по попе. Потом я буду переживать из-за того, что я тебя шлепнула, а тебе будет неприятно, что я тебя шлепнула. То есть вот это все мы обсуждаем, и так как эта ситуация повторяется, то учимся на повторении.

Иногда очень важно взять тайм-аут. У нас даже знак: «тайм-аут». Я говорю, что я сейчас настолько сердитая, что я просто не могу с тобой спокойно разговаривать. Поэтому расходимся и встречаемся через какое-то определенное время. С более младшими детьми прекрасное место — угол — успокаивает и детей, и родителей, знаю по себе. Потому что просто так, в «свободный полет» не отпустишь — в гневе они еще чаще всего могут идти и оставлять за собой разрушительный след, а угол — это такое ограниченное пространство, которое усмиряет всякий такой гнев. Угол рядом с моим офисом, все разборки все равно проходят на красной дорожке у сестры Марфы, и поэтому они из угла иногда стучат и говорят: сестра Марфа, ты уже успокоилась, мы можем поговорить? Я говорю: знаешь, дай мне еще пять минут. Но потом через пять минут садимся и как-то пытаемся разговаривать, и чаще всего именно успокоившись, причем не только ребенок, а в первую очередь и я,- всегда находим какой-то выход из положения, тогда уже можно искать какие-то компромиссы.

Архимандрит Рафаил (Карелин) советует борьбу со страстью гнева начинать с молчания. В страстном состоянии нельзя ни сказать, ни сделать ничего доброго, кроме одного: успокоить самого себя. Каждый из нас об этом знает, но важно научить тому же и ребенка, объяснить ему, что в своем гневе прежде всего необходимо остановиться, затем успокоиться, и лишь после этого возвращаться к решению этой проблемы, которая и породила конфликт. А чтобы вновь не вспыхнуть при этом гневом, очень полезно сокрушать свое сердце самоукорением. Ведь в конфликте всегда участвуют двое, и если один человек возьмет часть вины на себя, второму будет намного легче пойти на примирение.

— Сколько раз у меня были ситуации, когда я сама с собой, в том же самом гневе, на этого же самого ребенка, не совладала. В такие моменты очень важно просить прощения. Просто подойти и сказать: слушай, я была не права, я разгневалась и тебя наказала в гневе, и это было неправильно. Наказать мне тебя все еще хочется, и я очень сердита на твой поступок, но то, что я тебя наказывала именно в таком состоянии — это неправильно. Это, кстати, они очень четко чувствуют. Они любое наказание принимают, если ты это наказание предъявляешь им спокойно, то есть хотя бы попыткой — в моем случае, родительской любви,- потому что на самом деле ты радеешь о ребенке в этот момент, его поступок должен иметь какие-то последствия, но ты не наказываешь ни в гневе, ни в ярости, ни в раздражении, а именно спокойно. Они это понимают, и когда ты его чего-то лишаешь, и когда ты его ставишь в угол — это принимается. Но он очень чутко чувствует несправедливость, когда ты на самом деле не спокоен, просто свою злость вымещаешь на нём, когда ты переступаешь свои какие-то полномочия на самом деле, когда уже не по-взрослому, не по – христиански, тем паче не по-монашески, переступаешь барьер. Как раз на такие наказания они серьезно обижаются, не прощают, и обязательно тебе потом возвращают открытой картой: вот это тогда было, вот ты тогда… — и помнят очень долго. Очень важно, во-первых, просить прощения, а во-вторых, тренироваться. Не хочу хвастаться, но на самом деле, думаю, именно какой-то определенный участок пути для меня пройден. Есть какой-то опыт: остановиться, разойтись, некоторые дети предпочитают сосчитать до десяти, они говорят: сестра Марфа, тебе пора помолиться сначала. То есть знают, что мне нужно. Я говорю: да, ты прав,- идешь, молишься, потом встречаешься, опять разговариваешь, обсуждаешь, пытаешься проанализировать, и ты допускаешь потом в этом разговоре — в любом случае должен быть открыт к компромиссу. То есть не только ты всегда прав. У ребенка тоже есть свое видение. Гнев, конечно же, это страсть, но она растет не на пустом месте и вспыхивает не просто так — всегда есть какой-то крючочек, всегда есть какая-то запинка, что привело к этому.

Что же является тем пусковым механизмом, который распахивает двери нашей души перед страстью гнева? На этот вопрос святые отцы отвечают так: гнев рождается в душе от тщеславия, надмения и самолюбия, хотя и прочие неудовлетворённые страсти так же легко подпитывают гнев. Но все же очень часто его причиной является именно ущемленное самолюбие, а точнее — гордость. И вот как авва Дорофей описывает механизм действия этого механизма: невозможно человеку разгневаться на ближнего, если сперва его сердце не вознесется над ним, если он не уничижит его, и не сочтет себя выше него.

— Гордость это самая такая страсть, такой грех, такой порок, который является задним планом почти всех основных страстей. Она проникает и прячется, одевается в разные обличия, и на самом деле ее очень трудно иногда выковырять из другого. Может быть, мы на самом деле настолько еще не доросли до того, чтобы углубиться настолько, чтобы уже непосредственно бороться с самой гордостью, пока еще идет борьба со всеми проявлениями других страстей, которые соки свои тянут из гордости. Так, чтобы открыто сказать, какой мой опыт в борьбе с гордостью в себе или в детях, я сказать не могу. Я точно знаю, как гордость действует во мне. Я лично пытаюсь на каждой исповеди это как-то выявить. И иногда это страшно: насколько глубоко гордость проникла в наше существование, какие мощные корни она пустила, как она обвила — как лозой, и все остальное, и это просто такая тень, идущая за тобой. Совершенно непонятно, как это отсечь, как от этого отделиться. В этом плане я хочу сказать, что даже я сама только в начале этого пути. А что касается детей — вот так вот совершенно явно, чтобы это было только и четко гордость — такого нет. Это тоже все завуалированно, это все спрятано, это все под спудом, по капелькам вылезает.

Единственное, что, конечно же, «я», «я», «я» — оно всегда и везде лезет. Оно лезет и за столом, и кто первый сядет в машину, и кто будет сидеть впереди, и кто первый войдет в храм, и кто первый пойдет на исповеди — «я», «я», «я» — оно везде так проталкивается — и кто первый выскочит из храма, и кто первый имеет право выбрать любимое послушание, чтобы выбрать более любимое и менее трудное. И тут одно только у нас часто слышится: «я» — это что? Это последняя буква в алфавите. Где она должна быть? Учимся видеть ближнего. На этом мы делаем как раз такой упор: не «я» центр вселенной, не «я». Посмотри, кто рядом с тобой, и посмотри, что этому ближнему нужно. Ты увидел, в каком он состоянии? Ты увидел: приехала матушка, въехала в ворота — я понимаю, что нужно взять благословение, но ты подождал, пока человек вышел из машины, ты спросил: матушка, может быть, вам что-то из машины выгрузить, и так далее. Или ты сразу только со своим «я» подскочил и хочешь только получить свою долю внимания? У тебя какие-то обиды, ты ждешь сестру Марфу. Вот она приехала, въехала в ворота — ты сразу летишь. Ты посмотрел, в каком состоянии я приехала? У меня был очень тяжелый день, я очень устала — дай мне войти в дом! Ты спросил, может быть, я еще не завтракала, не обедала, и не ужинала,- меня сначала накорми, а потом уже все свои претензии предъяви. То есть пытаешься всякий раз им показать. Ты поссорился с кем-то, опять что-то не поделили. Ты посмотрел на своего ближнего? Может быть, он чем-то удручен, может быть, что-то произошло в школе, у него и так был плохой день, а ты тут еще добавляешь своего. Ты забыл покормить перепелок — ты подумал вообще, каково твари Божией весь день при этой 40-градусной жаре без воды? Как ты мог! Давай-ка мы тебя на день оставим так на солнышке и сравним. Мне кажется, все-таки, что через такую заботу о ближнем, через внимание вообще, или умение посмотреть по сторонам и увидеть не только ближнего, но и его состояние и его нужду, — это совершенно незаметным образом помогает все-таки этому ребенку где-то отодвинуть это свое «я», эту свою гордость куда-то в сторону, научить его приобрести навык, обратить внимание на добродетель. Это как раз тот случай, когда ты не борешься напрямик с грехом, а пытаешься укрепиться в навыках добродетели.

Мы уже вспоминали на наших уроках притчу аввы Дорофея о том, как важно своевременно вырывать страсти из души, пока они, подобно молодым деревцам кипарисов, не укоренились на почве нашего сердца. Но корчевать укрепившиеся, разросшиеся страсти, как и большие деревья — дело многотрудное, а порой и непосильное. И тогда святые отцы предлагают другой способ борьбы. Они советуют присушивать корень, то есть не давать пищу для той или иной страсти, а также делать то, что противоположно ей — то есть совершать добродетели. И именно от взрослых зависит, освоят дети эти духовные упражнения или нет. Опыт Церкви свидетельствует: родителям и воспитателям, которые прежде всего корчуют свои собственные страсти, помогает воспитывать детей Сам Господь. Потому так важно помнить: всем нам необходимо прежде всего заниматься самовоспитанием, и лишь затем, если понадобится, воспитанием детей.

— Да, на самом деле именно это я считаю самым важным, причем даже в нашей ситуации, когда на самом деле мы не являемся родителями этих детей, и, тем не менее, эти дети, как лакмусовые бумажки, предъявляют нам иногда очень четко наши собственные страсти, и тогда ты понимаешь: в первую очередь нужно заняться собой. На самом деле это удивительным образом так. Только по мере того, как ты борешься со своей страстью сознательно, исповедуешь ее открыто и стараешься ее превозмочь, во-первых, твои навыки борьбы с этой страстью дают тебе возможность как-то помочь ребенку в его борьбе. Плюс он видит, что ты борешься. Он это чувствует, и он это воспринимает, и он это отчасти копирует, и плюс Господь ему помогает. По мере того, как очищаемся мы, рядом очищаются они. То есть это настолько взаимосвязано, что если честно, иногда становится страшно. Но иногда можно от ребенка напрямик услышать замечания. То есть ему что-то говоришь, а он тебе к тебе поворачивается и говорит: а сестра Марфа, разве ты точно так же не поступаешь? Это уже такой совершенно «контрольный выстрел» Господень, когда Он показывает уже четко: «Ты до сих пор еще не поняла?- Займись собой!». Этим самым и занимаешься. А дети на самом деле, им очень важно и нужно, во-первых, видеть, что мы идем этим же самым путем, которого мы порой требуем от них. То есть мы их тащим на исповедь, и иногда говорим: тебе уже нужно, ты сегодня столько натворил – так, чтобы причаститься завтра нужно на исповедь! А на самом деле он поворачивается к тебе и говорит: а тебе — нет?. И ты понимаешь: да, и тебе тоже — по тому же самому адресу… Поэтому, если он видит, что ты очень серьезно к этому относишься – готовишься, борешься, молишься, где-то останавливаешься, где-то падаешь, потом просишь прощения,- они сами вслед за тобой встают на этот же самый путь, на эту же самую канву, и начинают по ней, точно также, шаг за шагом, делая свои ошибки, оступаясь то там, то здесь…

Тут еще один такой очень важный момент. В монастыре есть традиция: всегда перед Причастием или после исповеди испрашивать друг у друга прощения. Раз, увидев это, наши дети тоже это переняли. Мы посчитали, что это, конечно, тоже очень важно, и так и оставили. Перед началом Великого Поста, в Прощеное Воскресение, есть Чин Прощения. Наши дети его безумно полюбили с самого первого раза, и с самого начала настаивали, что, приехав домой, после этого Чина Прощения мы обязательно шли либо к одной, либо к двум учительницам, которые рядом с нами живут, чтобы тоже у них обязательно испросить прощения. Плюс Чин Прощения уже непосредственно в Вифании. Мы взяли это на вооружение, и мне показалось, что это очень важно, и мы ввели Чин Прощения после нашего вечернего правила ежедневно в Вифании. В Гефсимании совместного вечернего правила нет, поэтому там нет такой традиции. Дети переняли это сами, то есть никто это не предлагал, никто не просил. Они сами — от старших это пошло,- изо дня в день просят друг у друга прощения. Они научились просить прощения.

Это было очень тяжело в начале, а теперь иногда кажется, что иногда они просят прощения для того, чтобы не было наказания. И тут такая палка о двух концах. Проштрафились вчера — попросили прощения. Сегодня проштрафились с тем же самым — опять просят прощения, или несколько раз — и просят прощения. И ты, как взрослый, не можешь найти внутри себя силы, на самом деле ты понимаешь: я не хочу его прощать. И были такие ситуации, когда и другие сестры, и я тоже говорят: они делают то же самое, они настолько легко просят прощения, но ничего не меняется! И тут такой очень важный момент – осознать, как часто мы у Бога просим прощения. Ведь мы грешим точно так же, самыми грехами. И чаще всего на исповедь ходим с теми же самыми словами. Если исповедуешься у одного и того же батюшки, иногда становится стыдно, что говоришь одно и тоже каждый раз. Конечно, это болезнь, с ней борешься, но сам факт, что грешишь, падаешь на тех же самых местах, и у Бога точно так же просишь прощения за то же самое, неоднократно. Если ожидаешь, что Господь тебя простит, то как-то нужно и их простить. Отче Наш что требует: «…остави нам грехи наши, яко же и мы оставляем должником нашим». Вот это как раз о том же самом. Как трудно это нам порой — простить их, когда они просят прощения — пусть они иногда это просят неискренне, но все равно они говорят это слово «простите». И насколько более важно, чтобы они все-таки умели сказать «простите», чем, ежели бы они как-то остановились на том: вот это я так сделал, это мое право, и грехом не считаю. Тоже такой момент на обсуждение, на обдумывание. Это у нас ещё в таком процессе, когда мы сами с собой: вот пришел ребенок, он кается, ты должен простить — а трудно… Если ты не простишь, то тебя там не просят – приходится…

Расшифровка видеосюжета телеканала «Союз»