«Всё это уж было когда-то...». (О стихотворении «По гребле неровной и тряской…» А. К. Толстого)

У А. К. Толстого рано обнаружился интерес к национальной истории. Она не только образует особую сферу эпического, но вторгается даже в лирику, внося в неё «балладные» мотивы и образы. Стихотво­рения А. К. Толстого, таким образом, совмещают в себе разнородные жанровые начала – собственно лирическое и балладное.

Исторические ассоциации осложняют лирические начало многих стихотворений, даже тех, в которых отсутствуют прямые «выходы» в исто­рию, но в них тем не менее ощутим исторический «элемент». Таково, например, стихотворение «По гребле неровной и тряской…». Простое по содержанию и построению, оно далеко не однозначно по заключённому в нём смыслу. «Вот картина, нарисованная верными и про­стыми красками, – писал Н. Н. Страхов об этом стихотворении, – сверх того, уловлено весьма тонкое душевное настроение, притом уловлено совершенно просто, без всякого подхода, без всякого напряжения. Стих так прост, что едва подымается над прозою; между тем поэтическое впечатление совершенно полно».

Что же это за душевное настроение, «уловленное» поэтом «совер­шенно полно»?

А. К. Толстой в поэтической образной форме выражает мысль: жизнь наша строится на повторяющихся вещах, или, как об этом писали в самом начале XX в., уже после смерти поэта, на своего рода «рядах изменений». Повторяемость компенсирует нам необра­тимость жизни. Она же помогает освобождаться от пережитого и мысленно путешествовать во времени. Жизнь – вечное возвращение, – вот, собственно, «философия» этого стихотворения. Всё уже было, и всё ещё будет.

Кстати, эту мысль «прочёл» в стихах А. К. Толстого Н. С. Лесков, в библиотеке которого, хранящейся в Орле, есть экземпляр стихотвор­ного сборника Толстого (1867 г.). В нём после текста стихотворения «По гребле неровной и тряской.» рукою Андрея Лескова, сына писа­теля, помечено карандашом: «См. «Рус. общ. заметки» Лескова, без подписи, в «Бирж. ведом.» 1869 г. № 208, воскр., 3 авт. »

Открываем этот номер «Биржевых ведомостей» и находим «Русские общественные заметки». В них Лесков, имея в виду интересующее нас стихотворение А. К. Толстого, но не называя его, пишет, в частности: «Если смотреть побеспристрастнее, то жизнь наша как будто некая планета, обежав свою сферу, снова является в некоторых знакомых фазах, и это даже как будто почему-то необходимо». И далее: «Так вообще у народов целого мира, так и у отдельных государств. Поэт, граф Ал. Конст. Толстой, в своём спиритуалистическом настроении, замечал такие повороты даже в жизни индивидуальной».

Отметим, к слову, что «спиритуалистические настроения» составля­ли основу мироощущения Толстого, который признавал сущностью мира духовное первоначало. Они же являлись основой его эстетичес­ких взглядов, согласно которым источником творчества является «цар­ство вечных идей», а искусство – это не что иное, как мост между реальным, земным миром и «мирами иными».

Но вернёмся к стихотворению, напомним его текст:

По гребле неровной и тряской,

Вдоль мокрых рыбачьих сетей,

Дорожная едет коляска,

Сижу я задумчиво в ней, –

Сижу и смотрю я дорогой

На серый и пасмурный день,

На озера берег отлогий,

На дальний дымок деревень.

По гребле, со взглядом угрюмым,

Проходит оборванный жид,

Из озера с пеной и шумом

Вода через греблю бежит.

Там мальчик играет на дудке,

Забравшись в зелёный тростник;

В испуге взлетевшие утки

Над озером подняли крик.

Близ мельницы старой и шаткой

Сидят на траве мужики;

Телега с разбитой лошадкой

Лениво подвозит мешки.

Мне кажется всё так знакомо,

Хоть не был я здесь никогда:

И крыша далёкого дома,

И мальчик, и лес, и вода.

И мельницы говор унылый,

И ветхое в поле гумно.

Всё это когда-то уж было,

Но мною забыто давно.

Так точно ступала лошадка,

Такие ж тащила мешки,

Такие ж у мельницы шаткой

Сидели в траве мужики,

И так же шёл жид бородатый,

И так же шумела вода…

Всё это уж было когда-то,

Но только не помню когда!

1840-е годы

Интонационно-синтаксический «ход» стихотворения воспроизводит будничную картину деревенской жизни в «серый и пасмурный день». Стихи необычного повествовательного облика, как бы прозаические по своему колориту и по характеру вкраплённых в них предметных деталей. По виду – это страничка прозы, фрагмент рассказа или очер­ка. Тяготение к прозе, к очерковости, к сюжетности, насыщенность стиха конкретными наблюдениями – это признаки той поэзии, которую В. Г. Белинский именовал «дельной» и примечательные особен­ности которой сложились к 50-м годам в законченную систему в по­эзии Н. А. Некрасова. Пейзаж в стихотворении «По гребле.» по зву­чанию и окраске близок к некрасовским описаниям природы. В изве­стной мере здесь можно говорить о воздействии на А. К. Толстого художественных принципов так называемой «натуральной школы», хотя поэт и не разделял её эстетических установок.

При всей конкретности предметного рисунка смысл данного стихо­творения не может быть сведён к простой деревенской зари­совке или дорожным наблюдениям путника, едущего в коляске. Про­стота и естественность внутреннего движения стихотворения создаёт второй план, сугубо лирический подтекст. Предметные детали становятся средством выражения авторского интуитивного проникновения в жизнь. Поэту кажется «знакомо» всё, что он видит перед собой. «Знакомо» потому, что всё это уже изрядно примелькалось, но не только поэтому. Память поэта необъятна, она способна проникнуть в «до-историю». Всё, что его (и нас, разумеется) окружает, существует не только в настоящем, но и в прошлом: «Всё это когда-то уж было. Но мною забыто давно». Именно на эти строки переносится смысло­вая тяжесть стихотворения.

Скрытый ретроспективный план его, раздвигая границы изобража­емого, рождает мотив исторических воспоминаний и делает «сюжет» открытым. В самых, казалось бы, непритязательных стихах с особен­ным блеском проявилось уверенное мастерство поэта. Никаких мета­фор, всё совершенно конкретно, вещественно, предметно. Мельница – это только мельница и ничего более, равно как и мальчик, и утки, и телега, и мужики. Ничто ничему не уподобляется. Но вместе с тем эти конкретные понятия превращены в своеобразные символы. Вещные детали несут в себе ассоциативно-психологическую нагрузку, и стих уводит в глубину подтекста, рассчитанного на душевную отзывчи­вость читателя.

Незатейливый ритм, оголённая простота прямой и точной речи, про­заизированный словарь. И при этом поэт не впадает в прозаичность. Здесь уместно привести слова Гейне о том, что только подлинный поэт умеет «с самыми ничтожными средствами производить самые поразительные эффекты».

Стихотворение «По гребле» привлекло внимание многих писате­лей, находивших в нём что-то созвучное своим мыслям и настроениям. Так, В.Г. Короленко в рассказе «Река играет» думает стихами А. К. Толстого. В уста «проходящего», от имени которого ведётся повество­вание, он вложил собственные размышления при виде взыгравшей реки: «И казалось мне, что всё это когда-то я уже видел, что всё это такое родное, близкое, знакомое: река с кудрявыми берегами и простая сельская церковка над кручей, и шалаш, даже приглашение к пожертвованию на «колоколо господне», такими наивными каракулями глядевшее со столба…

Всё это уж было когда-то,

Но только не помню когда… –

невольно вспомнились мне слова поэта».

Слова поэта вспомнились герою рассказа ещё раз – при виде «сти­хийного, безалаберного, распущенного и вечно страждущего от по­хмельного недуга перевозчика Тюлина», который показался «таким близким и так хорошо знакомым».

Известный русский переводчик Н. М. Любимов, вспоминая своё пер­вое знакомство с поэзией Алексея Константиновича Толстого, писал: «И мне уже было очень знакомо ощущение, будто я всегда жил на земле, и стоит взгляду на каком-нибудь явлении остановиться, как я начинаю смутно его припо­минать:

Всё это уж было когда-то,

Но только не помню когда.

(«Несгораемые слова»)».

Подобное ощущение – правда, без ссылки на А. К. Толстого, но явно не без его влияния – испытывал герой рассказа Юрия Казакова «Ночь», когда описывал своё душевное состояние на пути к утиному озеру: «Хорошо думается в такие минуты: вспоминается вдруг далёкое и забытое, об­ступают тесным кругом когда-то знакомые и родные лица, и мечты сладко теснят грудь, и мало-помалу начинает казаться, что всё это уже было когда-то. Будто проходил уже прохладными от сырости оврагами и сухими борками, и река тем­нела, с плеском обрывались в неё куски подмытого берега, тихонько стукались плывущие по воде бревна, появлялись и исчезали чёрные стога сена, и деревья с искривлёнными в немой борьбе ветвями, и зарастающие тиной озерца с чёрными окнами. Только никак не вспомнить, где же, когда это было, в какую счастливую пору жизни».

Правдивость самовыражения А. К. Толстого, тонкое мастерство в передаче настроений и оттенков чувства, изящество и живописность поэтической манеры, наконец, глубина и оригинальность философ­ской мысли – не в этом ли кроется причина столь пристального вни­мания мастеров художественного слова к стихотворению «По гребле неровной и тряской»? И это же свидетельство того, что поэтическое искусство А. К. Толстого оказывалось удивительно восприимчивым к живому движению истории.

Источник: Гапоненко П. А. «Всё это уж было когда-то» (Об одном стихотворении А. К. Толстого) // Русский язык в школе и дома. 2005. – № 5. – С. 14–17.

Картина «Земский врач»

*

См.:

Карта сайта

https://multiurok.ru/blog/karta-saita.html

Литература

https://multiurok.ru/blog/literatura.html

Толстой А. К.

https://multiurok.ru/blog/tolstoi-a-k.html