ЖИВОПИСЬ «ЗОЛОТОГО ВЕКА» в СРЕДНЕЙ ИТАЛИИ: РАФАЭЛЬ САНТИ

«…Рафаэль в течение всей своей жизни был учеником, пытливо изучавшим всякую новость, все примечательное и все сильное, что ему попадалось на пути. Время же было такое, что новое и сильное зарождалось на каждом шагу в невероятном обилии. Но ни в каком случае Рафаэля нельзя считать «профитером», строящим из чужих материалов свой дом. Он потому-то и брал у всех, что чувствовал на то право, что это чужое в нем становилось своим, приобретало новую жизнь, становилось прекраснее и убедительнее. Душа Рафаэля была чистая скрижаль, на которой сами собой начертывались глубочайшие мысли того времени. Когда эта скрижаль оказалась исписанной сверху донизу четкими и сияющими письменами, дивный мастер, исполнив свою службу человечеству, ушел в Неведомое.

Самое характерное для Рафаэля (быть может, аналогичное с ним явление представлял из себя древний Апеллес, но наша эра не знает подобных Рафаэлю художников) - это именно то, что его творчество и самая его личность послужили как бы триумфальным памятником всего искусства Возрождения. Рафаэль представляет собой итог красоты своего времени, но итог живой - новый организм, получившийся из слияния тысячи других организмов, из которых каждый остался жить своей жизнью.

В истории живописи Рафаэль означает в одно и то же время и прекрасное упрощение, сведение всего к существенному, стилизацию всего добытого, и появление большей жизненности, большей органической цельности. Лучшие картины Средней Италии дорафаэлевского периода кажутся робкими, ребяческими, резкими и зачастую бездушными. В частности, фигуры имеют мало связи с «декорациями»; последние в большинстве случаев - отдельные картины, поставленные в фоне для большей занятности или нарядности, для того, чтобы показать знания художника в перспективной науке или дать волю фантазии, связанной, что касается фигур, предписаниями церковной иконографии. У Рафаэля декорация и «пейзаж» сливаются в одно нераздельное целое с фигурами. Пейзаж у него даже нечто вроде фундамента, на котором он строит все сооружение композиции, та канва, на которой он вышивает свои узоры. Таинственными, но крепкими нитями связана красота фона с красотой фигур. Если не заняться этим специально, трудно даже себе представить, какую огромную роль «пейзаж» играет в картинах Рафаэля. Стоит, однако, лучшие его вещи представить себе без «пейзажа», как вдруг они окажутся лишенными самой существенной прелести - их мелодия останется без объясняющих и дополняющих гармоний.

Рафаэль прибыл во Флоренцию в тот самый момент, когда «еще не было поздно» и «все были в сборе». Сначала приезжий юноша точно только присматривался, примерялся, не решаясь сразу последовать за самыми «страшными», за самыми великими. В целом ряде картин Рафаэля, написанных в первую половину пребывания его во Флоренции (он прожил здесь с 1505 по 1508 год, несколько раз отлучаясь на короткие сроки в Урбино, в Перуджию), он скорее примыкает к устарелому творчеству Пьеро ди Козимо и Лоренцо ди Креди, вместо того, чтобы идти сейчас же вслед за создателями «Пизанской битвы» и «Джоконды». Не освободился он сразу и от влияния Перуджино. Но и эти годы не пропадают даром для него. Он употребляет их на более усердное изучение техники и особенно на развитие ее колорита, подпадая при этом под облагораживающее влияние фра Бартоломео, с которым он подружился и которому взамен того преподал тонкости перспективы.

Особенно плодотворными флорентийские годы для Рафаэля были в смысле развитая самого драгоценного его дара - ритмической композиции. Поиски его в этом направлении сказываются яснее всего в том, что он, следуя примерам Синьорелли и Микель Анджело, ставит себе неоднократно чисто формальные задачи, которые и разрешает с возрастающей смелостью и удачей. Предельного совершенства в этом смысле он достигает в эрмитажной «Мадонне-Альба», в «Мадонне Каниджани» (обе 1507 г.?). В этих картинах все живет уже той порывисто-спокойной, той мощной, уверенной в себе жизнью, которая является как бы самым основным свойством Ренессанса. Формальное совершенство теперь достигнуто, все затруднения преодолены Рафаэлем, недавним «учеником» и «провинциалом», и это достается ему не в связи с той душевной драмой, которая придала искусству фра Бартоломео «клерикальную» скуку, а Микель Анджело - трагический ужас, Рафаэль достиг вершины с улыбкой на устах, довольный, доверчивый, полный еще непочатых и лишь воспитанных сил.

Пейзажи на флорентийских картинах означают также постепенное приближение мастера к совершенству. Но по ним проследить это совершенствование трудно. От одного пейзажа до другого шаг каждый раз недостаточно заметен, и лишь крайние пункты здесь дают представление о пройденном пути. На поверхностный взгляд, эти пейзажи на флорентийских картинах Рафаэля не отличаются даже от общего стиля времени; они могут показаться фоновыми схемами, соединяющими умбрийские и нидерландские мотивы. И, действительно, в них много умбрийского и нидерландского.

С 1508 года начинается третья стадия в жизни Рафаэля. Подготовитель-ная пора в его деятельности приходит к концу, и он вступает на ту мировую арену, на которой он был предназначен развернуть все богатство своих вымыслов и все совершенство своего мастерства. На этой арене Рафаэль постигает также и гнет безмерного успеха, переживает свою трагедию лучезарного, но чересчур спешного сгорания.

Земляк (а по другим сведениям, и родственник) Рафаэля, знаменитый архитектор Браманте, которому папа Юлий II только что поручил построение величайшего христианского храма в мире - собора св.Петра, выписывает Рафаэля из Флоренции к себе в Рим и представляет его святейшему отцу. Здесь юный мастер, отличавшийся вообще чарующей наружностью и пленительным обращением, быстро заслуживает доверие главы церкви, и вскоре после приезда ему поручается одна из самых ответственных живописных работ в папском дворце, а именно - роспись стен в приемных апартаментах, «станцах».

Из ласкового, чувствительного, уютного умбрийца Рафаэль во Флоренции успел превратиться в великолепного стилиста. Теперь под руководством гениальнейшего архитектора своего времени, под впечатлением открытых в обилии античных фресок и скульптур, но в особенности под непрестанным впечатлением от самого Рима, от его развалин, в восхищении от воспоминаний о былом и от современной жизни, жизни, окружавшей грандиозную фигуру кесаря, папы Юлия II, художник в несколько месяцев мужает, и искусство его озаряется всеохватывающей поэзией и таким утверждением и благословением жизни, что рядом с этой его радостью, с этой «улыбкой Божества», все остальное и даже самое гениальное начинает казаться скорбным и тусклым. Рафаэль - олицетворение Возрождения. Исчезни все и останься лишь его творение, оно будет говорить о том времени неослабно восхищающие слова…

Если обозреть лишь с внешней стороны все, что создано Рафаэлем в Риме, и как бы пройтись по тем подмосткам, на которых разыгрывались поставленные этим гениальным драматургом и режиссером спектакли, не вдаваясь в их «содержание», то первое, что поражает - это именно изобилие и роскошь декораций и всей постановочной части. Мало того, в каждой римской фреске Рафаэля декорации принадлежит почти такая же роль в общем впечатлении, как и фигурам. Некоторые из этих декораций приобретают значение «действующих лиц», чего-то необходимого, активно участвующего в действии. Другие лишь создают восхитительную рамку, окончательно вырывая образы из тусклой обыденности и сообщая всему характер какого-то неземного праздника, какой-то «жизни богов».

Душой дела, истинным гением, свободно и легко пользующимся художественными формами, рожденными другими веками и другой культурой, приходится считать Рафаэля, ибо после смерти его те же его ученики… утратили эту свободу и легкость, и их творчество получило заметный оттенок тяжести. Ведь нужно предполагать, что при таких дисциплинированных, насквозь пропитанных культом учителя учениках достаточно было приблизительного наброска, иногда даже нескольких слов или выразительного жеста, чтобы в формах и чудесных красках отпечаталось то, что зарождалось в неисчерпаемо изобретательном уме Рафаэля, что являлось перед его внутренним взором и на передачу чего в реальных образах ему уже не хватало времени.»

Фрагменты «Истории живописи» Александра Бенуа, том 2

Полностью прочитать можно, пройдя по ссылке:

http://www.benua-history.ru/185-jivopis-Raffaello.html

·