Кулики–жаворонки (отрывок из повести для детей «Жили-были» Татьяны Грибановой)

Целую неделю, хлопоча по хозяйству, между прочим, ба­буля с Машенькой разучивали коротенькие стишки-заклички, готовились жаворонков-куличков встречать. Даже не­поседливый Николка, которо­му всё недосуг со своими се­рьёзными мальчишескими за­ботами, и тот, измеряя лужи в палисаднике под створчаты­ми, расписанными ставенка­ми, талдычит себе под нос, запоминает-приговаривает:

«Жаворонки, прилетайте!

Студёну зиму прогоняйте!

Теплу весну принесите!

Зима нам надоела,

Весь хлеб у нас поела!».

Наконец настал долгождан­ный праздник. А у Николки к тому же каникулы. В такие замечательные дни как не пова­ляться подольше на печке, не пощекотать улыбающуюся во сне Машутку?

Но когда бабуля в красном углу опускается на колени и, крупно крестясь, шёпотом принимается толковать со свя­тыми угодниками, ребятишки затихают и прислушиваются к её вздохам: «О, страстотерпцы Христовы, во граде севастийстем мужественно пострадав­ши, к вам, молитвенникам на­шим, усердно прибегаем. Ей, угодницы Божии, будете нам защитницы от всех враг види­мых и невидимых, да под кро­вом святых ваших молитв из­бавимся от всех бед, зол и напастей. ныне и присно, и во веки веков. Аминь».

Поднявшись с половичка, бабушка приступает к кухон­ным хлопотам. Гремит сково­родками и кубанами. Приме­тив, что внуки проснулись, манит их к столу – утречать.

– Нынче день с ночью ме­ряются. Прилетел кулик из-за моря, принёс весну из неволья. А сорока натаскала в своё гнездовье сорок пало­чек. Знать, снега сшумнут теперь скорёхонько. Облака, чем выше и дальше, тем белее и гуще. Мир све-е-тлай! Коли теплынь на Сороки – впере­ди сорок тёплых дён. Дак и проталин-то уж, проталин! – потчуя ребят пахнущим Зорь­кой парным да подсушенны­ми до хруста блинами-преснушками, – толкует за за­втраком бабушка.

– О каких таких Сороках ты сказываешь, если сегодня Жа­воронки? – недоумевает Машутка.

– Ну, так уж Господу угодно – нынче и жаворонков закли­кать, и о сорока святых муче­никах севастийских вспоми­нать, – не медлит бабуля.

– А почему их мучениками называют? – дознаётся до­тошная Машутка.

– За веру христианскую смертюшку лютую приня­ли, потому и святые, потому и мученики, – вздыхает старушка, – а опосля гибели своей, сказывают, превратились они в сорок жаворонков. Не простые это птички. По осени потянется вся ихняя братия длинными, гомонливыми вереницами в тёплые страны, приветливые края, а они – только подумать! На небушко, в самую что ни на есть высь подымаются. А уж там – прямо к анделам на ладошки. Уж они тех птичек Божьих лелеют, уж они их нежут. Так в свя­тости зимушку и проводят. А придёт пора, вспорет первая молния небесный полог, вы­летят из-под него жаворонки, понесут на своих крылышках вешние погоды.

Возвернутся – выводи коня, мужичок, принимайся за па­хоту. Недаром говорят, мол, жаворонок небо пашет. Ус­лышишь в вышине его «юль-юль», присмотришься – эвон как трудится, пашет: то взмо­ет в самую верхотуру, то со всего маху – бац! – оземь.

– А из себя птичка эта, – встревает дедушка, – не дюжать приметная: со спинки – землисто-буренькая, а по брюшку – больше рыжевато-белая. Бывает, посчастливится, столкнёшься и с хохлатой. Вот ведь и неказист шельмец, а уж как поёт, какие трели запускает! От других певчих его сразу отличишь: голос у жа­воронка (поёт только самчик), что у серебряного колокольца, мягонькай и жалобна-а-й! А какой чистай! Льётся и льёт­ся, прямо ручеёк по камуш­кам журчит. Ни одного резко­го звука. Крылышками затре­пещет, горлышком задрожит, кажется, что стоит в воздухах на одном месте.

– А коли заведут сразу не­сколько жаворят, так почудит­ся: сами небеса свету Божьему акафисты распевают! И на ду­шечку восходит радость и по­кой, – не может не заметить бабушка.

– Станет он на крыло, под­нимется за сотню метров, – продолжает дедуня, – уж и в невидимую точку превратит­ся, но поёт так громко, из-под небесной выси такой концерт закатит, что слышен в окру­ге на километры. Работаешь ли на посевной, идёшь ли про­сёлком на косовицу, а он, родимай, тут как тут, трелями своими звенит, переливается. И всё норовит всякие разные чужие песни «переснять». По­рой выкидывает такие замыс­ловатые коленца! Прислуша­ешься: тут тебе и трели иных каких птиц, дажить разли­чишь голоса мелочи степной – полёвок, сусликов.

– Иду я однажды в Сивкины лужки на дойку, – снова вступает бабуля, – ни ручейка, ни прудка какого – холмы да балочки, прислушалась: лягухи вроде курлычут. Присмотре­лась: обочь дороги на крото­вой кочке стоит (знать, пере­дохнуть привстала), горлыш­ко к небу тянет пичужка: сама – чуть покрупней воробышка, головка небольшим хохолком принаряжена, по краю хво­стика белые кружавчики, по-над глазками-конопелинками – светленькие бровки. Стоит себе, по-лягушачьи подквакивает, и головкой – на бочок: остерегается, нет ли в небе ястреба-шкодника, и тут же на другой бочок скривит го­ловку, и бисеринками своими чёрненькими – то на меня, то в сторону. А там, чуть пода­ле, – ещё одна, а там, на тре­тьей кочке, – ещё. А вот как те-то птички росы схлебнули, в пыли (ну, воробьи воробьями!) почебурахались, да взмыв к небушку «рассыпались», тут я только и уразумела, что это самые что ни на есть жаво­ронки. Вить, по-лягушьи петь – это у них баловство такое.

– И заканчивает своё пенье этот шельмец тожить хитро. Р-р-раз – и словно по команде радио выключили! А ты всё сто­ишь, ждёшь продолжения его расчудесной музыки, – подытоживает свой рассказ дедуня.

Машутке с Николкой, яс­ное дело, не терпится тут же на улицу, необычную птицу сыскать. Но дедуля степенит, мол, куда это ни свет ни заря? Да и бабушка придвигает лав­ку с пыхающей дежкой побли­же к столу, поддакивает дедуне.

– Милаи мои, покуда солнышко из-за Кулиги на Кос­матую гору карабкается, жа­воронков вам не видать. А мы за то-то времечко и своих птичек настряпаем. Да напомни­те мне, старой, чтоб не поза­была о сорока орешках, «колобанах золотых – сороках святых». Бывало, напечёт их матушка из ржаной или овся­ной муки – гора горой, да нам, деткам, по одному в день и выдаст. Чтоб на подворье выки­дывали. Да не молчком, а с присказкой:

«Мороз Красный нос!

Вот тебе хлеб и овёс!

А теперь убирайся подобру-поздорову!»

Баушка моя, Царствие ей небесное, – вздыхает Мария Петровна, – тожить выдумчица была. Усадит нас, детишков, рядком и давай об стари­не сказывать. Мол, раньше-то, бывало, на Сороки матери сво­им детям и спать-то не давали, покроют решетом, постучат по нём палочкой, слухать застав­ляли, как пост переломится. Ить Сороки разделяют его как раз-таки напополам. И пренепременно посреди Великого поста пекли кресты. Посадят меня, самую старшенькую, но­чью на печь, чтобы подслуша­ла, как перейдёт половина по­ста. Слухаю, бывало, слухаю – ничегошеньки не выслежу, сон наповал морит. И вдруг – ка-а-к треснет чтой-то в пе­реднем угле избы! Ну, думаю, знать пост наконец-таки свою середину перевалил.

Сполосните ручонки под рукомойником, касатики, да за работу. Посмотрим, у кого куличок хитрей задастся.

Раскатали тесто длинны­ми-предлинными колбаска­ми. Нарезали на кусочки и ну в узлы завязывать! Выложи­ли птушаток на две огромные чугунные сковородки и давай «убирать»: с одной стороны вылепили хохлатые головки с клювиками, у каких глазки – конопелинки, у каких –из­юминки; с другой – пришлепнули деревянной лопаточкой хвостики, прилепили кры­лышки, чик-чик их острым ножиком, веером расправили осыпанные маком пёрышки- пальчики. Смазали их взбитым желтком да морковным соком и – в сомлевшую печь, на ласковый жар.

Пока кулики доходили, по­доспел и дедушка с охапкой сена. Заплели из него косица­ми гнёздышки, выстлали куриными перьями донышки. А как подошли жаворонки, так и усадили ладком в них румя­ных птичек. Одно гнёздыш­ко поставили на подоконник, раскрыли настежь форточку – летите, весну привечайте!

Ещё одно гнёздышко от­несли в курятник, «чтобы пе­струшки пошибчей неслись», чтоб не брала их никакая хворь.

Когда солнышко затопило подворье, забултыхалось в раз­машистой лужине за крыль­цом, поспела и вся выпечка. Бабуля спровадила внучат на улицу, набив карманы паль­тишек круглыми, горячими пряниками, на раздачу соседской ребятне. Сама, усевшись на завалинке, придремывала на разыгравшемся солнышке. Приглядывая за детворой, под­сказывала, как лучше прила­дить, рассадить ещё тёплень­ких, свежевыпеченных жаво­ронков на колышки плетня, на кусты сирени.

Дедуня притащил из-под сарая две длиннющие ореши­ны. Выстругал топориком ше­сты. На них усадили куликов, и Машутка, а за ней и Николка принялись зазывать жаво­ронков. Расхаживали по под­ворью, выглядывали за воро­та, кувыркались на соломе, приговаривали:

«Кулики-жаворонушки,

Летите в одонушки,

Пашаничку клевать.

Куколь выбирать!»

Когда за сумеречной бакшой кипевшие в полдень бе­лым ключом облака поплы­ли истлевшими коленкоро­выми лоскутами, Машутка с Николкой, обкусав у румяных птичек крылышки и хвости­ки, угощали жавороньими го­ловками и Зорюшку, и чуть подросшего её сынка Бурчика: «Чай не чужие!» Хватило и коту, полакомился и щенок. А крошки от сдобных бабулиных куликов разбросали по подворью птичкам залётным, чтобы, отведав их, они ещё шибче славили весну.

Источник: Грибанова Т. Кулики-жаворонки. Орловский вестник. № 09 (1167), 30/03/2016. – С. 15.

* Татьяна Ивановна Грибано­ва – поэт, прозаик.

Родилась в деревне Игино Сосковского района Орловской области.

Образование: окончила факультет ино­странных языков Орловского государственного педагогического института (ныне Орловский государственный университет).

Работа: преподавала в районной школе, работала художником, мастером производственного обучения.

Публикации: в 2006 году состоялась первая публикация стихов. В 2007 Т. Грибанова издала первую книгу стихотворений «Апрель».

Произведения публикова­лись в журналах «Московский вестник», «Народное творчество» (Москва), «Подъём» (Во­ронеж), в газете «Российский писатель» (Москва). Член Союза писателей России с 2009 года.

*

См.:

Карта сайта

https://multiurok.ru/blog/karta-saita.html

Праздник весны и памяти

https://multiurok.ru/blog/prazdnik-viesny-i-pamiati.html