В. А. Жуковский. Поэт и «нечистая сила»

Царская цензура, политическая, духовная, зачастую запрещала многие талантливые произведения.

Василий Андреевич Жуковский бы достаточно осторожен, и в своих сочинениях политики касался редко. А вот цензура духовная совершенно неожиданно причинила ему много неприятностей. Церковь весьма подозрительно относилась к тем произведениям, где присутствовала всякая «нечистая сила».

В 1808 году Жуковский по мотивам баллады немецкого поэта Готфрида Августа Бюргера «Ленора» сочи­нил другую балладу – «Людмила».

Это произведение, впервые опубликованное в том же году в журнале «Вестник Европы», сразу стало необык­новенно популярным.

Жуковский впоследствии писал: «Появление «Люд­милы» было ко времени. Невесты вместе с нею грешили тайным ропотом за женихов своих, увлечённых войнами нового бурного века, изменившего надеждам мирным. Не одна русская дева оплакала мертвеца в своём суже­ном».

В том году Жуковскому исполнилось 25 лет, он уже успел написать и опубликовать много стихотворений. «Людмила» открывала новый, «балладный» период в творчестве поэта.

Ночью жених скачет с Людмилой; она ещё не знает, что он был убит в сражении и похоронен:

Слышат шорох тихих теней:

В час полуночных видений,

В дыме облака толпой,

Прах оставя гробовой,

С поздним месяца восходом,

Лёгким, светлым хороводом

В цепь воздушную слились;

Вот за ними понеслись.

В этих строках как бы слышится иллюзия таинствен­ного шума от порхания каких-то неведомых существ. В дикой скачке конь примчал Людмилу к разверстой могиле и прянул в неё вместе со всадницей. От ужаса Людмила тут же умерла.

Визг и скрежет под землёю;

Вдруг усопшие толпою

Потянулись из могил;

Тихий страшный хор завыл.

Это «жуткое» стихотворение заставляло в те вре­мена многих читателей, и особенно читательниц, зами­рать от страха. По свидетельству Белинского и Герце­на, девицы снова и снова перечитывали в сладком тре­пете балладу.

Цензура спокойно пропустила её: ведь Людмилу по­стигла заслуженная кара за ропот против бога. Когда вернулись с войны женихи её подруг, а её суженый не пришел, она начала жаловаться на несправедливость божьего правосудия и была за это наказана.

.Прошло шесть лет, стоял октябрь 1814 года. Много событий произошло в жизни поэта. В 1812 году, ког­да войска Наполеона подходили к Москве, он ушёл в ополчение, был свидетелем Бородинской битвы, вместе с русской армией проделал часть кампании, написал зна­менитое стихотворение «Певец во стане русских воинов», вернулся к себе в Тульскую губернию.

Он продолжал писать стихи, переводить, а вернее, использовать мотивы произведений немецких и англий­ских поэтов. К тому времени, кроме Бюргеровой «Леноры», он перевёл ещё с немецкого балладу «Кассандра» Шиллера, с английского – «Адельстан» Роберта Саути, написал балладу по мотивам первой части романа немецкого писателя Шписса «Двенадцать спящих дев» и сочинил «Светлану». История её такова.

В 1814 году, когда товарищ Жуковского по Москов­скому благородному пансиону Алексей Воейков сделал предложение сестре Маши Протасовой Александре, поэт решил подарить ей к свадьбе балладу своего сочинения. Баллада очень понравилась невесте, которую многие с тех пор называ­ли Светланой.

Юные читательницы, особенно в провинции, перепи­сывали «Светлану» в свои альбомы, декламировали вслух.

Брюллов К. П. Гадающая Светлана (1836 г.)

В начале баллады рассказывается о народных обря­дах, которые поэт наблюдал в зимние вечера на окраи­не Белева. Со школьной скамьи все знают это начало:

Раз в крещенский вечерок

Девушки гадали:

За ворота башмачок,

Сняв с ноги, бросали;

Снег пололи; под окном

Слушали; кормили

Счётным курицу зерном;

Ярый воск топили;

В чашу с чистою водой

Клали перстень золотой,

Серьги изумрудны;

Расстилали белый плат

И над чашей пели в лад

Песенки подблюдны.

В отличие от «Людмилы» конец в «Светлане» был вполне благополучный и счастливый. Баллада закан­чивалась свадьбой. А страшный жених-мертвец лишь приснился задремавшей у зеркала девушке. Цензура благополучно пропустила и «Светлану».

Внимание Жуковского привлекло стихотворение Ро­берта Саути «Баллада», в котором описывается, как старушка ехала вдвоём и кто сидел перед нею. Василий Андреевич шутливо написал в Петербург своему другу Александру Тургеневу: «.вчера у меня родилась ещё баллада-приёмыш, т. е. перевод с английского. Уж то-то черти, то-то гробы! Но эта последняя в этом роде. Не думай, что я на одних толь­ко чертях хотел ехать в потомство. Нет! Я знаю, что они собьют на дороге, а, признаюсь, хочу, чтобы они меня конвоировали».

Основой для английской баллады послужила легенда из одной средневековой хроники о так называемой берклейской ведьме. «В Англии, в селении Берклей, жила волшебница. Она узнала от сороки о своей скорой кон­чине. Волшебница велела положить себя в окованный железом гроб и поставить его в церкви. Но в то время, как над ней пели священники, демоны ворвались в цер­ковь, подхватили гроб, разбили его, извлекли вол­шебницу из церкви, и демон ускакал с ней на адском коне».

В переводе Жуковского слышится мощное звучание хорала, нарастающее чувство тревоги, а между строк проскальзывает лёгкий юмор (кстати, невольно прихо­дит на ум «Вий» Гоголя):

Поют дьячки все в черных стихарях

Медлительными, голосами;

Горят свечи надгробны в их руках,

Горят свечи пред образами.

Протяжный глас, и бледный лик певцов,

Печальный, страшный сумрак храма,

И тихий гроб, и длинный ряд попов

В тумане зыбком фимиама.

Дверь храма вдруг потряс страшный удар, и она рухнула. Явился сам дьявол.

Едва сказал: «Исчезните!» цепям,

Они рассыпались золою;

Едва рукой коснулся обручам,

Они исчезли под рукою.

На огненном коне сатана умчал свою жертву в ад.

Жуковский спокойно отослал, как обычно, новую бал­ладу в московский журнал «Вестник Европы», но цен­зор её не пропустил. Поэт отправил её в Петербург, но и там цензура наложила запрет. Жуковский недоу­мевал.

Прошло несколько лет. Поэт жил в Петербурге. Он пользовался известностью первого поэта России, гото­вился его двухтомник. И вновь цензор отказался про­пустить в печать злополучную балладу, перечеркнув её красным карандашом, он написал: «Баллада «Старуш­ка», ныне явившаяся «Ведьмой», подлежит вся запре­щению, как пьеса, в которой дьявол торжествует над церковью, над богом».

А между тем баллада нравилась друзьям поэта и расходилась по рукам в списках. Сам Жуковский не раз читал её в разных салонах и даже при дворе, где одна­жды во время чтения две фрейлины упали в обморок.

В 1831 году в угоду цензуре Жуковский переделал балладу. Теперь сатана не посмел войти в храм и ждал на паперти. Он схватил ведьму, когда её вынесли из церкви. Цензор прочитал новый вариант и наконец раз­решил печатать…

В 1822 году поэт перевёл балладу Вальтера Скотта «Канун святого Джона» («Иванов вечер») и отдал её Воейкову для газеты «Русский инвалид».

Сюжет баллады таков: Смальгольмский барон из ревности убил рыцаря Ричарда Кольдингама, в которого была влюблена жена барона. Убийца возвращается домой и с недоумением узнаёт от слуги, что супруга в его отсутствие встречалась с убитым рыцарем и вновь назначила ему свидание накануне Иванова дня. Приз­рак явился на свидание: любовь оказалась сильнее смерти. В последних строках баллады рассказывается, как два великих грешника – жена-изменница и ба­рон-убийца – постриглись в монахи, дабы замолить свои грехи.

Балладу Воейков отправил в цензуру, но получил от­каз, о чём сообщил Жуковскому: «Баллада твоя торжественно признана безбожною и безнравственною, распространяющей вредные предрас­судки. Цензура не иначе позволяет её напечатать, как тогда, когда ты переменишь обряды греческой религии па обряды шотландской. Мертвецу до стола дотрагиваться ни щуйцею, ни десною Красовский (цензор) не дозволяет, тем менее выжигать на ней клеймо.

Первое: потому что мебель портится, второе: пото­му что казна одна вправе накладывать на товары свои клейма. Он прямо объявил мне: что как в этой балла­де нет ничего приятного, полезного и нравственного, то не велика потеря для читателей. Из слов Бирюкова (также цензора) показалось мне, что он при вчераш­нем докладе. говорил уже о ядовитости твоей баллады князю Голицыну (министру просвещения и духовных дел) и что князь согласился с мнением Цензурного Комитета. Впрочем, это одна догадка: дай бог, чтоб я ошибся!»

Балладу «Иванов вечер» переписывали в свои аль­бомы любительницы стихов, она тоже, как и «Старуш­ка», ходила по рукам, её строки, особенно начало, восхи­щали многих:

До рассвета поднявшись, коня оседлал

Знаменитый Смальгольмский барон;

И без отдыха гнал, меж утёсов и скал,

Он коня, торопясь в Бротерстон.

Рылеев хотел напечатать балладу в своём альмана­хе «Полярная звезда», но не смог. Ни Воейков, ни Ры­леев, ни сам Жуковский так и не поняли истинных причин цензурного запрещения. Только через несколь­ко лет остроумную и шутливую догадку высказал Пушкин: «В славной балладе Жуковского назначается свидание накануне Иванова дня; цензор нашёл, что в такой великий праздник грешить неприлично, и никоим обра­зом не хотел пропустить балладу В. Скотта».

Почти одновременно с новым переводом «Старушки» в 1831 году Василий Андреевич перевёл «Доника» Саути.

Есть озеро перед скалой огромной;

На той скале давно стоял

Высокий замок и громадой тёмной

Прибрежны воды омрачал.

На озере ладья не попадалась;

Рыбак страшился ýдить в нём;

И ласточка, летя над ним, боялась

К нему дотронуться крылом.

Хотя б стада от жажды умирали,

Хотя б палил их летний зной:

От берегов его они бежали

Смятенно робкою толпой.

Баллада сразу настраивала читателя на особый, на­пряжённый лад тревожного ожидания. Что же таило озеро, если от него бежали стада, ласточка боялась коснуться его крылом и даже ветер не шевелил осокой!

Озеро имело одну необъяснимую странность:

И каждый раз – в то время, как могилой,

Кто в замке угрожаем был, –

Пророчески, гармонией унылой

Из бездны голос исходил.

Дочь владельца замка, Доника, и рыцарь Эврар по­любили друг друга. Однажды, когда они гуляли вдоль берега озера, из бездны раздался унылый, хватающий за сердце звук, и Доника без чувств упала на руки воз­любленного. С той поры она стала чахнуть, но рыцарь безмерно её любил и решил с ней, умирающей, обвен­чаться в храме.

Но лишь туда вошли они, чтоб верный

Пред алтарём обет изречь,

Иконы все померкли вдруг, и серный

Дым побежал из брачных свеч.

Невеста на глазах жениха превратилась в прах.

А мрачный бес, в неё вселенный адом,

Ужасно взвыл и улетел.

Возможно, современный читатель улыбнётся, но сов­сем не столь забавным представлялось всё это нашим предкам двести лет тому назад. Мотив изгнания бе­са был особенно популярен в средневековом искусстве и обычно возражений цензоров не вызывал.

А всё же среди «дьявольских» баллад Жуковского есть одна, которую цензоры явно проглядели. Это «Рыцарь Роллон», перевод с немецкого баллады Людвига Уланда.

В ней рассказывается о том, как отважный разбой­ник Роллон увидел в лесу часовню. Он вошёл в неё, за­дремал, потом проснулся и поехал дальше. По пути он спохватился, что забыл в часовне перчатку, и послал за нею слугу. Вскоре тот прибежал в испуге: перчаткой завладел кто-то «нездешний».

Роллон повернул коня, подъехал к часовне и увидел там нечистого. Тот выпросил у него разрешение носить перчатку в течение года. Год прошёл:

Выехал в поле Роллон; вдруг далёкий петух

Крикнул, и топот коней поражает им слух.

Робость Роллона взяла; он глядит в темноту:

Что-то ночную наполнило вдруг пустоту;

Что-то в ней движется; ближе и ближе; и вот

Чёрные рыцари едут попарно; ведёт

Сзади слуга в поводах вороного коня;

Чёрной попоной покрыт он; глаза из огня.

Роллон спросил: «Кто хозяин коня?» Ему ответили, что владелец его рыцарь Роллон. «Горе мне!» – в ужасе воскликнул разбойник. Вскоре ушёл он в монахи, ук­рылся в дальнем монастыре, но ровно через год настиг его рок: привели на монастырский двор коня, но, как только подошёл к нему Роллон, конь ударил его копы­том в самое сердце. Глубокой ночью к могиле разбойни­ка подъехал на черном коне «ужасный седок».

Пара перчаток висела на чёрном седле.

Жалобно охнув, Роллон повернулся в земле;

Вышел из гроба, со вздохом перчатки надел,

Сел на коня, и, как вихорь, с ним конь улетел.

Что же получается? В святой часовне поселился не­чистый? Значит, «дьявол торжествует над церковью»? Как это ни покажется удивительным, а цензура пропус­тила такое с точки зрения религии «кощунство».

По кн.: Осокин В. Н. Ожившая статуя. – М.: Молодая гвардия, 1984. – С. 64–72.

https://www.youtube.com/watch?v=hq64qthxXUo

https://www.youtube.com/watch?v=N1lAjnvuYJg

https://www.youtube.com/watch?v=jfs9dwc-8fc

https://www.youtube.com/watch?v=qoPQxkh22g8