Вскрытие показало…

— Я буду участвовать в консилиуме по итогам вскрытия, Холмс. — Прекрасно, Ватсон, — ответил Холмс, отложив в сторону книгу о жизни Фридриха Великого. — Интересно знать, что вы там обнаружите. Когда произносились эти слова, в Лондоне почти закончилась неделя необычно сильного снегопада. Вся Бейкер-стрит была покрыта глубокими сугробами. Лавки, конторы, школы и университеты были наглухо закрыты, и в городе стояла такая пронзительная тишина, которая словно звенела. Далеко за полдень мы с Холмсом сидели в креслах у игравшего огоньками камина, который разбрасывал по комнате длинные угловатые тени. Клубы дыма от наших трубок поднимались к потолку. Стоял аромат бренди и вишневого дерева. Атмосфера располагала к теплу и покою, но мои чувства были напряженными, а мышление совершенно трезвым. Часом раньше я вернулся в квартиру на Бейкер-стрит, 221Б после очередного осмотра одного из своих пациентов в госпитале Барта. Холмс сразу же заметил мою озабоченность, и я объяснил ее причину. Мой старый приятель по афганской кампании мистер Рубен Хохам скоропостижно скончался. За неделю до этой трагедии он нехотя сообщил Барту о поврежденной коленке — результате неудачно предпринятой дома операции, которую он сделал по настоянию своей жены. Затягивающаяся рана, как я считал, не была опасна для жизни. Поэтому внезапная смерть огорчила и потрясла меня. Рубен был любимым мэром деревни Паттинг-Бридж. Он ревностно служил небольшому сельскому обществу, и на приближающихся выборах его наверняка переизбрали бы в шестой раз. В последние дни своей болезни он жаловался на симптомы, никак не связанные с его раной или с вероятным ее загноением. Его мучили тошнота и головокружение, сопровождаемые головными болями и болезненной ажитацией. По его словам, чувствовал себя он так, словно каждая пора его тела закрыта, а руки и ноги стали свинцовыми. Мне поручили выяснить настоящую причину безвременной смерти моего приятеля. — Вскрытие пройдет нынче к вечеру, — сообщил я Холмсу, — и будьте уверены, я вам все сразу же расскажу. — Раз вы так озабочены, позвольте мне пока задать несколько обычных вопросов, — произнес Холмс. — Не было ли у скончавшегося врагов или кого-то, кто бы выиграл от его смерти? — Напротив, — возразил я. — Врагов у Рубена не было. В Паттинг-Бридже его любили. Пять раз подряд его выбирали старостой. Он был, Холмс, человеком, в самом деле внушающим симпатию. Его жена уже много лет страдает алкоголизмом, и я знаю, что без его помощи она просто погибла бы. У них есть сын, студент Лондонского университета, который живет за счет отца. Сын добросовестно посещал отца у Барта. Что было бы со студентом без помощи Рубена? — А все то же, старина, — усмехнулся Холмс. — Надо смотреть на вещи непредвзято. Если смерть выглядит неестественной, то возле трупа должно быть немало мутной водички. Не проехаться ли нам в экипаже по снегу, Ватсон? Как вы посмотрите на визит к вдове Хохама? Солнце тускло освещало холодные, ставшие необычно чистыми улицы Лондона. Мы укутались в пальто, подали знак двухколесному кэбу и уселись в нем, назвав адрес: вокзал Кингз-Колледж-Стейшн. До Паттинг Бридж добрались на поезде и уже через час были на подходе к скромному дому вдовствующей миссис Хохам. За открытой на мой стук дверью стояла сама миссис Хохам. Ее глаза были красны от слез, а на лице было такое выражение горя, какого я не видел ни у одной женщины. — Доктор Ватсон! — только и воскликнула она, — доктор Ватсон! Я проводил ее в гостиную и попытался усадить поудобнее. Холмс прохаживался по комнате, рассматривая обложки книг на полках, поднимая и опуская терракотовую статуэтку датского дога. Он поднес к своему носу пустой стакан, стоявший на столе. — Итак, миссис Хохам, — неожиданно произнес он, — доктор Ватсон говорил мне, что ваш сын учится в Лондонском университете. — Этот джентльмен — мой друг и коллега Шерлок Холмс, — вынужден был вставить я как можно мягче. — Можете говорить с ним обо всем. Мы здесь, чтобы помочь вам. — Да, мистер Холмс, — нерешительно ответила она. — Превосходно. А можете мне сказать, что он изучает в этом прекрасном заведении? «Разумеется, прекрасном», — подумал я, ведь Холмс знал, что именно в этом университете в 1878 г. я получил диплом медика. — Поэзию, мистер Холмс, поэзию и химию, — сообщила она. — Странное сочетание, я понимаю, и Рубен был возмущен тем, что Роберт — это наш сын — увлечен поэзией. «Поэзией не заработать, — поучал он сына. — Надо овладеть чем-то практичным и полезным». Естественно, что я соглашалась. Я внушала Роберту, что я уважаю мнение его отца о цели учебы. Роберт имеет природную склонность к науке и хорошо успевал по химическим предметам. Тем не менее его соученики полюбили предмет, а Роберт ненавидел занятия химией. Он, как мне представляется, отчаянно жалел о времени, которое приходилось отрывать от его любимой поэзии. Себя он считал поэтом, мистер Холмс, он предан поэзии, хоть я ему и говорила, что нужно выбросить ее из головы. Он настоял на том, чтобы и сегодня вечером не пропускать класс поэзии, иначе вы бы встретились с ним здесь. Она слегка помяла носовой платок и прикоснулась им к заплаканным глазам. — Скажите, миссис Хохам, — продолжал Холмс, — а кто был близок к мистеру Хохаму? Были ли у него друзья? Кто интересовался его жизнью? Возникла пауза. — Могу назвать только двоих, — ответила она. — Родни Мивиль и мистер Ланквист Стронг. Мистер Стронг служит в Объединении Ноттинг-Хилл — фирме, специализирующейся на распространении телеграфа, как я думаю. Я вспомнила его потому, что он крутился вокруг Рубена в связи с выборами на следующей неделе. Он… — А Родни Мивиль? — прервал Холмс. — Родни Мивиль уже много лет адвокат мужа. Вместе с Рубеном они сражаются в карты каждое воскресенье, кажется, в криббидж. Знаете, там используют особую доску, куда сбрасывают карты. Играют вдвоем, на деньги, мистер Холмс, и у мужа образовался долг мистеру Мивилю. Я, конечно, возражала против азартных игр, но у меня свои проблемы. Возможно, доктор Ватсон говорил вам. Она бросила взгляд на пустой стакан. — Ватсон, — произнес Холмс, хлопая ладонями, — не сможете ли вы сопроводить меня сегодня вечером в госпиталь Барта? Очень хочется посмотреть вокруг да около этого заведения. — Думаю, туда можно отправиться вдвоем. Меня хорошо знают, известны и мои близкие отношения с Рубеном Хохамом. Полагаю, что и вскрытие уже закончилось. Миссис Хохам раскрыла в изумлении рот и прикрыла его рукой. — Полагаю, нам пора попрощаться, миссис Хохам, — сказал я. — Заверяю вас, что в свое время мы обязательно все выясним, — вставил Холмс. — Однако, если вы сочтете необходимым сообщить о чем-либо или о ком-либо, вот моя визитная карточка. В поезде, везущем нас в Лондон, Холмс задумчиво стоял у окна. Я колебался, прерывать ли его размышления. — Холмс, — все же решился я спросить, — кого вы подозреваете? — Каждого, — бросил он, не отрываясь от окна. — И никого. Из-за снегопада путь к госпиталю Барта занял у нас больше часа, и, когда мы вошли в массивное здание, в Лондоне уже наступила холодная и темная ночь. Тускло освещенные коридоры госпиталя не повысили мое безрадостное настроение. Когда я вел Холмса к палате, в которой умер Хохам, грузный детина в темном пальто и фетровой шляпе выбежал из-за угла. — Простите, кто еще тут? — тревожно спросил он на ходу, столкнувшись с Холмсом. После недолгой паузы он поспешил в конец коридора и скрылся. — Что это за личность, Ватсон? — обратился ко мне Холмс. — Не имею понятия, — только и сказал я. — Никогда не видел его раньше. — Послушайте, санитарка, — произнес Холмс, останавливая невысокую женщину в форменной одежде. — Что здесь делает этот человек? — Он приходил навестить мистера Хохама из 102-й палаты. Ему, конечно, должны были сообщить, что мистер Хохам сегодня скончался. — Благодарю вас, мисс, — ответил Холмс. В палате № 102 мы не нашли никого. Все вещи в комнате выглядели так, будто Хохам только что ненадолго вышел. Нелепость внезапной смерти вновь поразила меня. На кровати лежал роман в яркой обложке, рядом с ним в готовности лежали очки. — Скажите, Ватсон, эти средства… для чего их прописывают? На боковой полке стояло шесть разнокалиберных бутылочек, привлекших внимание Холмса. — Кокаин применяют как успокоительное, например при зубной боли. Вам он знаком. Хлороформ — средство для анестезии, местного или общего наркоза при операциях. Нитропруссид натрия понижает кровяное давление. Камфора устраняет головную боль. Два последних — наперстянка и стрихнин. Настойку из высушенных листьев наперстянки применяют для стимулирования сердечной деятельности, а также как мочегонное. А стрихнин, Холмс, — это легендарный стимулятор. Разве вы не знали? В общем, я не вижу в этом наборе ничего необычного. Стандартные в наше время средства. — Конечно, Ватсон, конечно. Теперь позвольте мне осмотреть здесь все более внимательно, а вы попробуйте получить результаты вскрытия. И еще: мне понадобится добрая порция содержимого желудка покойного. — Попробую что-нибудь сделать, — ответил я, хотя не мог скрыть своего сомнения. Я спустился в подвал. Отчет о вскрытии и в самом деле был уже готов, и мне его тут же вручили. С содержимым желудка было сложнее. Чтобы взять нужную банку, пришлось преодолеть бюрократические препоны. Но я был официально приглашен на консилиум, и моя странная просьба в конце концов была выполнена. Склянку тщательно закрыли крышкой и завернули в толстый слой бумаги. Вернувшись в 102-ю палату, я застал Холмса в глубокой задумчивости. Он не отрывал взгляда от полки с лекарствами. — Это результаты вскрытия, Холмс, — я протянул ему заключение. — Так, дайте-ка взглянуть, — он выхватил у меня папку и начал быстро перелистывать сразу по несколько страниц. Какое-то место его заинтересовало, и он неожиданно остановился. — Голубые, Ватсон! — возбужденно воскликнул он. — Ткани внутренней оболочки желудка голубые! Что вы об этом скажете? Вопрос поставил меня в тупик. — Это как-то необычно, — ответил я. — Могу предположить, что смерть была неестественной и наступила в результате действия какого-то инородного вещества. — Вы на верном пути, Ватсон. За многие годы нашей дружбы вы усвоили мои методы. И в отчете делается точно такое же предположение. — Что вы, любой придет к такому выводу, — скромно предположил я, хотя в душе подозревал, что где-то в глубине его слов скрывается доля сарказма. — Надо срочно сообщить в Скотланд-Ярд о вероятности предумышленного убийства. Лестрейд наверняка займется этим делом. — О да! Он, конечно же, вцепится в него, — согласился Холмс. — Предлагаю, однако, нам вернуться домой и проделать кое-какие химические исследования. Думаю, что это преступление выходит за рамки возможностей Лестрейда. Надо выяснить, что же произошло, а потом я обязательно информирую инспектора и руководство госпиталя. Успею к завтрашнему утру. События последней ночи, снежные заносы и пронизывающий холод сделали со мной свое дело: я сильно устал. Холмса, взявшего след, напротив, ни последние хлопотные часы, ни предстоящая работа не изменили. Ко времени прибытия на Бейкер-стрит он был полон энергии, как сжатая пружина. Как только двуколка остановилась у нашей двери, он первым выпрыгнул из нее. — Побудьте со мной, Ватсон. Полагаю, что и вы найдете результат эксперимента весьма показательным. — он заторопился внутрь. Пока я разжигал камин, чтобы согреться, Холмс готовил все на своем лабораторном столе. Можно было слышать, как он собирал стеклянные приборы, проверял горелки и разливал растворы. Промозглая лондонская погода, похоже, сказалась и на моем друге, так как сквозь потрескивание поленьев из дальнего угла мне послышался резкий, чуть ли не лающий кашель. — Холмс, вы здоровы? — поинтересовался я. — Я провожу перегонку с паром, старина. Это несложные операции, уверяю вас, можете погреться еще десять-пятнадцать минут. Через полчаса он позвал меня к лабораторному столу. — Теперь, Ватсон, смотрите и слушайте внимательно. Если мои подозрения обоснованы, мы узнаем, что за вещество стало причиной гибели вашего знакомого, и одновременно определим подозреваемого в убийстве. Раствор А, вот этот — справа, — дистиллат содержимого желудка жертвы. Раствор Б, что рядом, — дистиллат моего желудка. Это для контроля. Нам нельзя ошибиться, контрольная проба необходима. — Вашего собственного желудка, Холмс?! — воскликнул я. — Но как? И тут я вспомнил о звуках, которые слышал. — Итак, я буду проводить исследование растворов А и Б. Между прочим, не узнаете запах раствора А? Правда, он слабый. Нет? Неважно. Я-то его узнаю. Но продолжим. Вот кружок фильтровальной бумаги, которую я только что смочил свежим раствором сульфида меди. Бумага, видите, коричневая, так? В оба дистиллата добавляю раствор гидроксида калия, подщелачиваю пробы. Теперь одну-две капли раствора Б — на коричневый кружок. Вот так. И что вы видите, Ватсон? — Совсем ничего, Холмс, — признался я. — Именно так, друг мой. Это контрольный опыт. Теперь посмотрим, верны ли мои подозрения. Холмс смочил каплей подщелоченного раствора А коричневую фильтровальную бумагу. К моему удивлению, коричневая окраска в смоченном месте исчезла, бумага там стала белой. — Так я и думал, — пробормотал Холмс сам себе. Потом он повернулся ко мне. — Еще одну пробу, для подтверждения. Она будет особенно интересной. Я внимательно следил за тем, как Холмс отобрал в пробирку немного дистиллата А, добавил пару капель раствора сульфата двухвалентного железа и каплю желтого раствора хлорида трехвалентного железа. Он подогрел пробирку на слабом огне горелки и влил в нее немного концентрированной соляной кислоты. Неожиданно в пробирке появился осадок, синий осадок! — Ну вот, оно выпало в осадок. То вещество, которое было в желудке жертвы. — Что это? — нетерпеливо спросил я. — Какой яд? Вы знаете, почему убили Рубена? Кому это было надо? — Слишком много вопросов сразу, старина, — остановил меня Холмс с улыбкой. — Глубокая ночь, джентльменам вроде нас с вами пора бы теперь поспать. Утром будет достаточно времени, чтобы довести до конца это замечательное расследование. Уверен, что Холмс спал крепким сном, а ко мне сон все не шел. Перед глазами плавали формулы и уравнения реакций, которые я учил в юности, но смысл проведенных Холмсом опытов оставался для меня неясным. Самому себе Холмс убедительно доказал природу яда. Что же осталось за пределами моего понимания, но известно ему? Наконец сон сморил меня, и я проснулся, когда солнце ярко светило в окно, а Холмс стоял у моей кровати, предлагая чашку горячего чая. — Я поручил Билли кое-что выяснить, Ватсон. Он уже скоро вернется, и вам будет наверняка интересно послушать, что он скажет. И действительно, как только я оделся и насладился чашкой ароматного чая, соседский парнишка Билли, которому и раньше Холмс часто давал несложные поручения, оказался здесь, отряхивая в прихожей снег с ботинок. — Это я, мистер Холмс. Я все-все выяснил, что вам нужно! — В его голосе слышались преданность и энтузиазм. — Входи, Билли! — Холмс хлопнул его по спине. — Не трать времени зря. Что ты узнал? — Я отнес ваш текст на телеграф. Послал телеграмму миссис Хохам от вашего имени, мистер Холмс, дождался ответа. Она сообщила, что мужчина, которого вы видели в коридоре госпиталя, по описанию очень похож на мистера Ланквиста Стронга — кандидата в мэры. — Отлично! Что еще? — Потом, — продолжил Билли, — я показал листок, который вы мне дали, примерно десятку парней по соседству, знакомым лавочникам и еще кое-кому. Всем говорил, что мне задали в школе сочинение, и спрашивал, какое из шести веществ можно было бы применить для убийства. Все называли стрихнин, мистер Холмс. — Конечно же, Билли. — Холмс широко улыбнулся. — Наконец, я по вашей инструкции обратился к охраннику госпиталя и тот сказал, что из комнаты санитарок у палаты № 102 пропала склянка с нитропруссидом натрия. — Отлично поработал, мальчик, — воскликнул Холмс, энергично пожимая руку юноши. Как можно более незаметно он сунул Билли несколько монет. Билли быстро скатился с лестницы, а Холмс повернулся ко мне. — Ну вот, надо звать Лестрейда, Ватсон. Пора прояснить это дело раз и навсегда.

Загадку можно разгадать, поняв сущность химических опытов, проведенных Холмсом, и обратив внимание на расставленные в рассказе «ключи к ответу» — вопросы.

Какие выводы сделал Холмс по результатам химических анализов?

Какой препарат использован для убийства Рубена Хохама?

Кто убил Рубена Хохама?

Источник: https://www.alto-lab.ru/ximicheskie-zagadki/vskrytie-pokazalo/