Язык - волшебное зеркало мира и национальной культуры

язык - волшебное зеркало мира и национальной культуры

Если обратиться к словарю, то мы в нём найдём такое определение

этого предмета: «отверстие для света и воздуха в стене здания или стенке

какого-либо транспортного устройства (поезда, парохода, самолёта и т. д.)».

Но всегда ли окно служило таким целям? Оказывается, не всегда. И об этом

свидетельствует уже название этого предмета.

Окно — один из многочисленных примеров того, как из слов можно

извлечь исторические данные. Ведь слова иногда говорят о называемом ими

предмете не меньше, нежели археологические находки.

Зачем же делали окно раньше? Об этом чётко и определённо говорит

история происхождения слова. Оказывается, образовалось оно с помощью

суффикса -н- (

зрения, то, с помощью чего мы видим».

Следовательно, окно первоначально было не отверстием для света и

воздуха, а служило другим целям: оно делалось (кстати, как свидетельствуют

археологи, вначале из щели между брёвнами сруба) для того, чтобы можно

было наблюдать, видеть то, что происходит вне дома. Поэтому оно и

уподоблялось оку, то есть глазу.

Между прочим, позже для обозначения отверстия, посредством

которого можно видеть, наблюдать за происходящим, русские использовали

также и новое название органа зрения — слово глаз (ср. глазок — «отверстие

в дверях для наблюдения за кем- или чем-либо»).

Нечто подобное мы наблюдаем и в некоторых русских диалектах, где

слово зенко — «зрачок» (родственное поэтическому зеница, просторечному

зенки — «глаза») известно и в значении «окно, рама, оконный переплёт»; у

болгар, которые окно сейчас называют словом прозорец (от прозирам —

«вижу»); у поляков, которые обозначают иногда окно словом wyziernik (от

wyzierać — «высматривать, выглядывать»), и т. д.

Диалог культур

В русском языке журавль — это не только птица, но и особо-

го рода колодезный рычаг для подъёма воды. Впрочем, в ряде

местностей слово журавль употребляется также для обозначения

крана, который используется для подъёма не только воды, но и

других тяжестей. В литературном русском языке это приспособле-

ние получило название по имени другой птицы: лебёдка (от слова

лебедь). Столь же образное название крана мы встречаем и в дру-

гих языках: англ. crane [крэйн], греч. geranos [гэранс], литовск.

gérvė [г’́р’в’э:]  — все эти слова означают и «журавль», и «кран,

лебёдка». Совершенно ясно, что здесь в основе переносных наиме-

нований лежит внешнее сходство предметов.

(По Ю. Откупщикову)

В нашем русском языке есть слова: мать, отец, сестра, брат, дядя, тётя,

дед, бабушка. Нам этого хватает. Но есть народы, у которых общественный

строй таков, что очень важно, является ли, например, дядя братом матери или

братом отца: для них есть особые названия. Например, у австралийцев аранта

дядя по отцу — ката, а дядя по матери — камуна. У них младший брат и

младшая сестра называются одним словом — итиа. А старший брат — калья,

старшая сестра — квайя. Почему? Когда умирает отец, старший брат

остаётся главой семьи.

Кстати, на словах, обозначающих родство, очень ясно видно, как

общество влияет на язык. Раньше — в русской крестьянской семье — была

очень сложная система разных названий родственников. Это было важно

потому, что семья — дядья и тётки, племянники и двоюродные сёстры —

жила (по крайней мере, держалась) вместе. А мы с вами не сразу и

сообразим, чем отличается золовка от невестки, шурин от деверя. Многие

этих слов сейчас вообще уже не знают.

Диалог культур

Голосам птиц нелегко подражать; чтобы их «записывать»,

учёные-орнитологи (специалисты по науке о птицах) предложили

множество сложных систем, но среди них ни одной удовлетвори-

тельной. Поэтому каждый человек, и тем более каждый народ, пе-

редаёт эти крики на свой собственный лад. Возьмите для примера

обыкновенную утку. Думается, мы, русские, правильно считаем,

что эта птица крякает, произнося совершенно ясно: «кря-кря».

Но, по мнению французов, утиное кряканье надо передавать ина-

че: «куэн-куэн». Румыны изображают крик утки опять-таки

по-своему: «мак-мак-мак». А  датчане полагают, что их утки ясно

выговаривают: «раб-раб-раб». К  сожалению, я ещё не успел

узнать, как крякают утки других народов; вероятно, пришлось бы

столкнуться со множеством самых разнообразных мнений.

Ещё любопытнее получается с петухом. Уж это ли не знаме-

нитый солист среди птиц? Кажется, кто может не понять, что он

ясно и громко возглашает своё несомненное, членораздельное

«ку-ка-ре-ку»? А вот подите же! Французам в его крике слышится

несколько иное сочетание звуков: «кокорико»; а петухи британ-

ских островов, по уверениям их хозяев-англичан, распевают не-

что на наш слух совсем уж неправдоподобное: «кок-э-дудль-ду».

(Л. Успенский)