«Тайны» творчества как тема лирики А. Ахматовой

Анна Ахматова как поэт рано и ответственно осознала свою творческую миссию и поэтическую долю. Случайно ли самые большие поэты постоянно, напряженно и мучительно рождают своеобразные творческие самоотчеты, стихи, обычно именуемые нами как стихи о поэте и поэзии? У Ахматовой они постоянны. Об этом большинство ранних стихов, вошедших даже в особый цикл «Тайны ремесла».

Также важно уяснить, почему мы, читатели, не поэты, так взволнованно вовлекаемся в этот как будто бы сугубо профессиональный литературный мир стихов о поэте и поэзии. Да потому, что они вообще о творчестве, к которому каждый должен и может быть причастен, потому что совершается общее заражение энергией творчества, его радости, его подвижничества и его муки, сосредоточенных в поэте, принятых им на себя. При этом поэтическое самоопределение в стихах Ахматовой прямо связано с самоопределением нравственным. В одной из последних, уже прозаических, работ она писала: «Это – столбовая дорога русской литературы, по которой шли и Толстой, и Достоевский».

Цикл «Тайны ремесла» не только раскрывает секреты и тайны творческого процесса, но и рассказывает о том, как он сам создавался. «Тайны ремесла» - это и стихи о стихах, это и одна из основных тем лирики Анны Андреевны Ахматовой (тема творчества, тема поэтического самоопределения).

Книга стихов «Бег времени»

Цикл Анны Ахматовой «Тайны ремесла» впервые опуб­ликован в ее последней прижизненной книге стихов «Бег времени», вышедшей в октябре 1965г. Этот сбор­ник Анна Андреевна начала готовить в сентябре 1960г., на основе так и не опубликованной седьмой книги ее стихов «Нечет», сданной в издательство еще в 1946г. и возвращенной автору в 1952г. Принцип хронологии, лишь приблизительно соблюдавшийся Ахматовой в пре­дыдущих книгах, в «Беге времени» принципиально нару­шен. Отчасти это объясняется тем, что в 60-е гг. Ахматова решилась записать часть стихотворений 30-х гг., до той поры хранившихся только в памяти поэта и близких ей людей. Однако надежды Ахматовой на ослабление цензуры не оправдались, и в результате под названи­ем «Бег времени» фактически вышла не седьмая книга поэта, а сильно искаженный подцензурный сборник, куда вошли стихотворения из всех ранее выходивших книг.

Кроме «Тайн ремесла» в книгу «Бег времени» входят циклы: «Вереница четверостиший», «Из заветной тетра­ди», «Венок мертвым», «Из стихотворений 30-х годов», «Черепки», «Северные элегии», «Песенки», «Шиповник цветет», «Античная страничка».

Стихи о стихах: «Тайны ремесла»

Цикл «Тайны ремесла» был составлен из стихотворе­ний, написанных в разное время, которые не были с самого начала задуманы как цикл. Все стихотворения были опубликованы ранее вне состава цикла.

На первый взгляд, здесь творческое начало мало про­является, особенно если учесть, что циклические контек­сты могут быть созданы без ведома и без участия автора (читательские или редакторские циклы). Действительно, новых текстов в процессе циклизации не создается. Отсюда часто встречающиеся у поэтов XIX в. извинитель­ные интонации при обращении к редакторам и другим читателям. Оговорки и оправдания, которыми писатели объясняют свое намерение соединить старые вещи в новом контексте, свидетельствуют о новизне этой лите­ратурной формы в русской лирике прошлого столетия. В современной литературе, когда циклические формы обрели прочный статус, вопрос о новизне и продук­тивности объединения произведений в циклическом контексте уже не ставится. Новый контекст, безусловно, можно и нужно рассматривать как новый текст.

Два слова в названии цикла Ахматовой уже успели стать именем нарицательным, указывающим на таинства любого искусства. Это словосочетание — тайны ремесла — стало настолько привычным, что мы мало задумываемся над заключенным в нем оксюмороном. Ведь в ремесле не должно быть ничего тайного, это набор понятных и доступных каждому навыков и умений. Снижающая автохарактеристика (ремесло, а не искусство) поэтического творчества в названии этого цикла носит принципиальный характер. Здесь образ творчества воссоздается как нечто подвластное общепринятым меркам поэтичности.

Цикл «Тайны ремесла» начинается с самой сути, с прихода вдохновения:

Бывает так: какая-то истома,

В ушах не умолкает бой часов.

Первые строки первого стихотворения («1. Творчество») обрушивают на читателя «бездну шепотов и звонов», которую побеждает единственный звук: «Так вкруг него («все победившего звука») непоправимо тихо». Одновременно возникает мотив магического круга («Сужается какой-то тайный круг») — автор сужает пространство, вводя в тай­ный круг читателя и приглашая присутствовать при созда­нии стихотворения: «И просто продиктованные строчки/ Ложатся в белоснежную тетрадь». Отсутствует деление на строфы, но если разделить текст на четверостишия в соот­ветствии с перекрестной рифмовкой, то обнаруживается что границы предложений нигде не совпадают с границами (условных) катренов, кроме границы между 8 и 9 сти­хами. Таким образом, синтаксическое движение преодолевает границы каждого стиха на длинном дыхании, делая остановку ровно посредине: «.Встает один, все победив­ший звук. / Так вкруг него непоправимо тихо.» Именно здесь звуковая волна сменяется абсолютной тишиной, в которой слышно «как в лесу растет трава». Только затем «послышались слова / И легких рифм сигнальные звоночки.». Так автор с самого начала раскрывает перед чита­телем «тайны ремесла». Приход вдохновения описан так подробно, что никаких тайн не остается, все должно быть понятно: «И просто продиктованные строчки /Ложатся в белоснежную тетрадь». Действительно просто:

Подумаешь, тоже работа,

— Беспечное это житье:

Подслушать у музыки что-то

И выдать шутя за свое.

(«4. Поэт»)

К тому моменту, когда прочитывается стихотворение «Поэт» (4), из первого стихотворения уже известно, как именно происходит подслушивание. Стихотворение «Поэт», посвященное Пастернаку, написано 19 января 1936г. и пер­воначально имело эпиграф из стихотворения Каролины Павловой «Ты, уцелевший в сердце нищем.»: «Моя напасть, мое богатство, / Мое святое ремесло».». В окончательной редакции посвящение и эпиграф сняты. Вероятно, пото­му, что стихотворение получило более общее осмысле­ние, став высказыванием о поэте вообще. М.Цветаева в письме А. Бахраху отмечает связь названия своей книги «Ремесло» со стихами Каролины Павловой. Это еще одно свидетельство того, что определение поэзии как «священ­ного ремесла» стало распространенным и прочно вошло в поэтический лексикон. Для современного читателя след первоначального авторства, вероятно, уже потерян.

За открывающим цикл стихотворением «Творчество» следует «Мне ни к чему одические рати.». Объединяет эти произведения не только их соседство, но и стихот­ворный размер: пятистопный ямб с чередующимися женскими и мужскими рифмами. Выделяются только пос­ледние строки каждого из трех катренов: в первой и тре­тьей строфе ямб усечен до трехстопного, во второй — до четырехстопного. Эти строки, несомненно, являются ключевыми, и именно в них разрешается смысловое дви­жение каждого из четверостиший: «Не так, как у людей»; «Как лопухи и лебеда»; «На радость вам и мне».

Далее следуют стихотворения, посвященные глав­ным участникам творческого таинства: «3. Муза»; «4. Поэт»; «5. Читатель»; «6. Последнее стихотворение»; «7. Эпиграмма»; «8. Про стихи»; «9. Многое еще, навер­но, хочет.». Причем, с «музой» и «поэтом» — обхожде­ние вполне «свойское»: «Как жить мне с этой обузой.»; «Подумаешь, тоже работа.». Такое «фамильярное» отно­шение к Музе и Поэту только оттеняет уважение перед Читателем, которому посвящено пятое стихотворение цикла. Читатель «неизменен и вечен», ведь без него не может состояться главное событие — «беседы блаженнейший зной». Шестое стихотворение называется «Последнее стихотворение», но на самом деле речь в нем идет о разных персонажах-стихах. Оказывается, у каждого стихотворения (как у человека) свой характер.

В цикле использованы различные стихотворные раз­меры: пятистопный ямб (стихотворения 1-е и 2-е), доль­ник, в основе которого трехстопный амфибрахий (3-е), трехстопный амфибрахий (4-е и 5-е), четырехстопный амфибрахий с отдельными трехстопными строками (6-е), снова пятистопный ямб (7-е), четырехстопный (8-е) и пятистопный (9-е) хорей.

Метрическое движение от медитативного ямба в нача­ле цикла к более энергичному хорею довольно последо­вательно. Только текст «Эпиграммы» создает перебой в плавном ритмическом рисунке, «Эпиграмма» же наруша­ет общую приподнятость и серьезность тона, свойствен­ную лирической героине цикла. Включение в цикл этого стихотворения может показаться странным. К моменту создания цикла «Эпиграмма» уже успела стать более чем популярной, чтобы не сказать избитой:

Могла ли Биче словно

Дант творить,

Или Лаура жар любви восславить?

Я научила женщин говорить.

Но, Боже, как их замолчать заставить!

Однако нельзя забывать, что цикл составлен Ахматовой в зените окончательной славы, когда все было пережито и расставлено на свои места. Говоря о литературном ремесле, вполне естественно для нее было поставить на место многочисленных поэтесс, хлынувших в литературу после Ахматовой. Это единс­твенное стихотворение, в заглавие которого вынесено жанровое определение, и автор четко следует канону жанра. Стоящие в самом начале риторические вопросы задают торжественный тон, переходящий в афоризм «Я научила женщин говорить», тон которого немедленно снижается ироническим пуантом — «.как их замолчать заставить!».

Стихотворение «Про стихи Нарбута» (8) напоминает пастернаковское «Определение поэзии» (1922г.):

Это — круто налившийся свист,

Это — щелканье сдавленных льдинок,

Это — ночь, леденящая лист,

Это — двух соловьев поединок.

Это — сладкий заглохший горох,

Это — слезы Вселенной в лопатках,

Это — с пультов и флейт —

Фигаро низвергается градом на грядку.

Теперь приведем текст Ахматовой:

Это — выжимка бессонниц,

Это — свеч кривых нагар,

Это — сотен белых звонниц

Первый утренний удар.

Это — теплый подоконник

Под черниговской луной,

Это — пчелы, это — донник,

Это — пыль и мрак, и зной.

В стихотворении Ахматовой было передано и впе­чатление от стихов В. Нарбута, которому оно посвя­щено. Передано обаяние малорусского пейзажа («под черниговской луной»). Все, что попадает в очерченный тайный круг, названный в первом стихотворении, преоб­ражается, обретает особый смысл причастности к тайнам ремесла.

Мотив круга подчеркнут и построением цикла. Последнее стихотворение возвращает поэта к «бессло­весному» бытию: «У меня не выяснены счеты / С пламе­нем и ветром, и водой». Невозможность последнего, окончательного счета с «тем, бессловесным» открывает бесконечную перспективу творчества: «Оттого-то мне мои дремоты / Вдруг такие распахнут ворота / И ведут за утренней звездой». Субъект высказывания (здесь это традиционный лирический персонаж— поэт) испыты­вает давление с двух сторон. Здесь двойной импера­тив — «стихов» и «сора»:

1. (Первое стихотворение цикла):

Неузнанных и пленных голосов

Мне чудятся и жалобы и стоны.

9. (Последнее стихотворение цикла):

Многое еще, наверно, хочет

Быть воспетым голосом моим:

То, что, бессловесное, грохочет,

Иль во тьме подземный камень точит,

Или пробивается сквозь дым.

В первом стихотворении поэт стоит как бы на грани стихов, накануне речи. В последнем, наоборот, взор обращается вовне, за границы стихотворной речи, к бессловесному, грохочущему бытию.

После описания цикла «Тайны ремесла» как единого текста следует остановиться на некоторых деталях. В частности, на заглавии шестого стихотворения цикла — «Последнее стихотворение». Вопреки заглавию, стихотворение не стоит в конце цикла.

Что же означает определение «последнее»? По-видимо­му, речь идет об абсолютном конце, о последнем в жизни стихотворении: «А я без него. умираю». Таким образом, продолжение цикла после «Последнего стихотворения» означает продолжение творческой жизни.

Интересно преобладание «любовной фразеологии», которое напоминает о стихах ранней Ахматовой. Но здесь — тема не любви, а творчества:

Но это, по капельке выпило кровь,

Как в юности злая девчонка — любовь,

И, мне не сказавши ни слова,

Безмолвием сделалось снова.

Уподобление «творческих мук» «любовному томле­нию» не ново; однако в контексте ахматовского творчес­тва приобретает особое значение. Соотнесем его со стихотворением «Читатель»:

А каждый читатель как тайна,

Как в землю закопанный клад,

Пусть самый последний, случайный,

Всю жизнь промолчавший подряд.

Безусловное уважение к читателю — одна из ярких особенностей неотрадиционализма, которая особенно бросается в глаза на фоне авангардистского третирования читателя и «соцреалистической» подмены читателя «чита­тельской массой». Отношение к читателю как к соучастни­ку творческого акта актуально не только в эстетическом, но и во вполне практическом контексте. Участие читате­лей в жизни произведений принимало очень конкретные формы: запоминание крамольных текстов, распростране­ние самиздата, передача запрещенных книг на Запад.

В контексте цикла тайны ремесла не окутываются туманной завесой, наоборот, максимально раскрываются:

.Чтоб быть современнику ясным,

Весь настежь распахнут поэт.

Трепетное отношение к читателю-собеседнику особенно разительно на фоне исключительной требовательности говорящего к самому себе — автору, художнику. Потребность в читателе переживается вовсе не как условная литературная категория, но как самая что ни на есть жизненная нужда. В цикле звучит голос, чрезвычайно близкий авторскому. Творческое кредо героини лирики Ахматовой совпадает с позицией самой поэтессы.

В данной работе «Тайны ремесла» проанализированы как цикл стихов о стихах, как единый текст, рассказывающий, в том числе, и о своем рождении.

Заключение

Анна Ахматова – яркое явление 20 века. Ею нельзя было не восхищаться. Иосиф Бродский писал: «Такие поэты, как она, просто рождаются. Они приходят в мир с уже сложившейся дикцией и неповторимым строем души…»

Только гениальный поэт мог так просто изложить все тайны творчества, поэтического ремесла, сделав их доступными простому читателю.

Можно утверждать, что общая для современной лите­ратуры тенденция к повышению степени творческой рефлексии привела к закреплению новых форм циклизации: «стихи о стихах» появляются у разных поэтов и часто объединяются в циклы о «тайнах ремесла». Особенно часто к этой теме обращаются поэты, ориентированные именно на традицию и в этом смысле наследующие акмеизм.