Время - это деньги

ПРИТЧА

У одного богатого знатного русского барина в его имении служили на побегушках два паренька. Из одной деревни. Соседи. Одногодки.

Барин, домовитый хозяин, берёг имение, умело управлял хозяйством, преумножал своё богатство, любил строгий порядок и жил в своё удовольствие. Крестьяне его села, весь дворовый люд, каждый по-своему любили и уважали его.

С трепетным рвением и глубоким старанием прислуживали ребята своему покровителю. Барин требовал и любил, чтобы его приказания выполнялись быстро, чётко и правильно. А работа ребят-прислуг была не такой уж трудной и заключалась, в самом деле, в беготне, настоящих побегушках: «А ну-ка, сбегай в псарню да узнай, не ощенилась ли сука Маркиза? А если ощенилась, то сколько принесла щенят? Да на одной ножке!»

С великой страстью выполнялись бариновы приказания, не жалея ни сил, ни ног, ни головы. Или: «Принеси мою любимую французскую трубку да набей её прежде турецким табаком! Кремень не забудь!»

Ребята бегали, старались, угождали своему благодетелю. Барин строго спрашивал со всех дворовых, служилых людей за вольные и невольные ошибки и неточности исполнения его приказаний. И если случались таковые, то под руку попавшиеся виновники награждались увесистым костылём.

Вот уж третий год пошёл, как работали, бегали два друга в бариновом имении. Только вот по-разному складывалась жизнь у каждого из них. Иван, кроме беготни по имению, прислуживания барину в его кабинетах и комнатах, находил время и для себя: постепенно научился азбуке и уже хорошо читал. Научился писать и считать. Надо заметить, что ему покровительствовала сама барыня, давая книжки из княжеской библиотеки. Дворовые люди с должным уважением и добротой стали относиться к нему и между собою называли «учёным».

У Прошки всё выходило на иной лад. Примерно и нелукаво исполнял работу слуги и костыля баринова он не отведал ни разу. Но по нраву своему его тянуло в другую сторону. В свободные минуты научился лихо бренчать на балалайке, скоморошничать, веселя дворовый люд. «Завей горе верёвочкой!» — говорили о нем. А к шестнадцати годкам Прошка начал посматривать на молодых дворовых девок, заигрывать с ними. Барин, понимая весёлого парнишку, старался не замечать лёгких увлечений и мальчишеских проказ Прошки, не притеснял и не наказывал его ничем.

Но оценил их барин по-разному. Ивану положил в последний год аж два рубля в месяц! Большие деньги! Прошке не прибавил ни копейки: оставил за ним один рубль. Больно переживал Прошка такой баринов расклад. Обидно ему казалось, что вроде бы одинаково с Иваном бегает, сходно работает, а вот! заработки разные. Но к Ивану он ни злобы, ни зависти не питал, любил его по-братски, уважал по-прежнему.

Но вот подвернулся случай. Однажды наступившей зимой, когда барин вышел на крыльцо подышать свежим воздухом и несколько усладиться сытным завтраком (а завтракал он в 12 часов дня), и когда барин, по его виду, был в благодушном настроении, что не всегда с ним такое случалось, как бы невзначай Прошка, набравшись смелости, решил к нему обратиться:

— Ваше высокоблагородие, как это… не могли бы ответить мне на один мой вопрос? Кутаясь в меховое пальто и усаживаясь в плетёное кресло, что принёс за ним Прошка, барин несколько удивился и заинтересовался одновременно:

— Какой же вопрос ты собираешься задать мне? Ну, говори, не мямли, что у тебя?

Барин был в хорошем настроении, никуда не спешил и потому, наверное, решил выслушать паренька-служаку.

— Вот, ваше высокоблагородие…, как это? Работаем мы с Ваней одинаково, рано встаём, поздно ложимся, вот и харч одинаков, и спим вместе, всё одинаково…

— Не тяни! — не выдержал его высокоблагородие, любуясь окружающим зимним пейзажем.

— А я вот к чему, — продолжал Прошка, — а жалование у нас разное… Ивану почему-то больше платите, а мне… — Прошка осёкся, смолк, боясь продолжить свою мысль дальше.

Барин с высоты крыльца через плечо небрежно взглянул на понурившего Прошку. Отвернулся. Подождал с минуту. Потом снова повернул голову к Прошке и пальцем поманил его к себе и почему-то перешёл на полушёпот:

— Ты бы лучше сбегал, узнал, чьи это мужики едут? Вон там — по той дороге…

В четверти версты от имения с южной стороны пролегал большак (большая дорога), и по нему действительно двигались пять подвод, чем-то гружёных. Снег искрился на солнце. По морозцу хорошо был слышен скрип саней. Мужики в овчинных тулупах, лохматых шапках шли за подводами, переговариваясь между собой. Прошка, обрадованный таким простым заданием барина, недолго раздумывая, бросился бежать наперерез обоза. По еле заметной тропинке, проваливаясь в снег, он всё же быстро догнал мужиков. Спросил, откуда они и бегом назад. Его высокоблагородие внимательно следил за бегуном-парнишкой, за состоявшимся разговором, сидел на крылечке, жмурясь от солнца. И вот уже Прошка у крыльца не переводя духа выпалил:

— Это мужики из села Покровского, ваше высокоблагородие!

— Узнай-ка, что они везут? — Барин мотнул головой в сторону обоза.

Сломя голову Прошка снова побежал. Снег хрустел под ногами. Солнце слепило глаза, в ушах посвистывал ветерок. Ему хотелось одного: как можно быстрее выполнить повеление барина. Догнал обоз, спросил что надо, повернулся и что есть духа — назад. Изрядно запыхавшись, через четверть часа Прошка, торопясь, глотая слюну, докладывал:

— Зерно, ваше высокоблагородие, рожь и ячмень!

И снова, не давая ни минуты отдыха, барин послал Прошку в дорогу. По голосу барина Прошка нутром почуял, что тот явно чем-то недоволен:

— Так узнай, не продадут ли они мне ячменя мешков пять-шесть? Да побыстрей!

Прошка, не чуя ног, снова-здорово пустился в бега. Обоз изрядно отъехал за время Прошкиной беготни.

Сердце колотилось, чуть не выскакивало из груди. Дыхание захватывало. Ноги наливались свинцом. Но мужиков Прошка догнал. Барин не сводил глаз с бегающего слуги, за его переговорами с торгующимися мужиками. Задыхаясь, не останавливаясь ни на шаг, бегал Прошка к барину с одной мыслью: «Не опозориться! Успеть бы!» Всё-таки хотелось ему угодить его высокоблагородию, показать себя прилежным, исполнительным работником. Прибежал, докладывает:

— Ваш высок… мужики… продадут ячмень…

— Ну, так узнай, по какой цене будут брать за мешок? Да на одной ножке! — гаркнул высокоблагородие.

Прошка не рад был встрече с барином. Ругал себя почём зря, что вздумал заговорить с ним. «Нужен ему больно ячмень. Своего некуда девать» — про себя думал парнишка. И теперь вот расплачивался за свою неосторожность. Но бежал, спотыкался. Во рту пересохло, рубашка от пота к спине прилипла, ноги совсем не слушались, подгибались. В ушах звон-перезвон пошёл. В глазах зелёные и красные мухи полетели. И когда, наконец, еле ноги волоча, он прибежал в последний раз, стал докладывать, язык не слушался его:

— Ваш высок…родие…

Барин остановил его, взмокшего, очумелого от беготни, сурово изрёк:

— Мне жалко платить тебе рубль! Сколько я потратил с тобой времени и нервов! Посмотри на себя — на кого ты похож? Сколько беготни, а труд медвежий! Сколько надо сил ухлопать на это моё нехитрое задание. А вот Иван-то с одного захода разузнал бы: что? как? и почём? Я деньги за разум плачу! За хорошо сделанное дело! За время!

Барин остановился, передохнул:

— Я ответил на твой вопрос? А сейчас — уходи с глаз моих долой!

И если бы у его благородия на сей раз в руках оказался костыль, он непременно огрел бы им неприкаянного Прошку.