Глава 2. Сибирь.
Я приехала по назначению на Восточносибирскую дорогу в город Иркутск, там меня направили на станцию Головинская.
В это время шла электрофикация этого участка дороги, работы было много. Строили подстанции, протягивали энергопровод, удлиняли пути, поэтому на каждой станции стояли строительные организации. Я приехала ночью на поезде Меня высадили со всем моим скарбом: завёрнутый матрас, чемодан и за плечами гитара. Тьма- тьмущая, поблизости никого, да ещё снег валит хлопьями, а поезд ушёл. Я подумала, что меня нарочно бросили среди этого кошмара. И тут же вспомнила, как меня провожали в Душамбе.
Был месяц март, мы пошли в горы, в это время там цветёт миндаль, все горы в белом, точно также как тут, вот вам сравнение. Куда я приехала? Но поздно, поезд ушёл. Я стояла, даже не зная в какую сторону мне идти, но тут показался далёкий огонёк, и я потащилась на его свет. Свет горел над дверью, которая оказалась входом в зал ожидания. Я зашла, но темень была такая, что я сразу не поняла, куда я попала. Когда мои глаза привыкли к темноте, я вдруг обнаружила щелочку, оттуда проскальзывал свет. Я постучала в окошечко, оно открылось, появилась, как мне показалось, детская головка с двумя торчащими в разные стороны косичками. Девочка спросила, что мне нужно.
Я сказала, что я новая дежурная по станции, окошко закрылось. В это время зажгли свет, и через минуту в дверь вбежала та самая девочка. Она оказалась дежурной по станции - Зина Садовская. Ростом выше меня на полголовы, на вид лет 20, потом выяснилось, что ей уже 25 и у неё есть ребёнок, 5 лет. Она перетащила мои вещи в дежурку к себе, поставила стулья и сказала, чтобы я спала до утра, а утром придёт начальник станции и даст указание, куда меня деть. Утром, действительно, пришёл начальник станции. Он шёл, долго сморкался, кашлял, плевался прямо на пол и ещё хромал. Потом, как мне стало известно, его жена была уборщица, поэтому он мог себе позволить плеваться.
Меня он определил к одной деревенской женщине, так как комната, которая предназначалась мне, была занята его бочками с огурцами, капустой и помидорами, под его погреб.
В деревенской хате мне дали кровать с тремя досками. Ночью я легла спать, но поспать мне не пришлось, меня заели клопы. Оказывается, в этих досках было их миллион. Я утром стала их травить дустом. Прожила я у этой женщины полгода. Потом добилась, чтобы начальник освободил мою комнату, прибрала, побелила ее.
Наступали холода, надо было топить печь. Я закрыла задвижку, чтобы дольше сохранить тепло в доме. Я проснулась утром, собиралась на дежурство, но у меня закружилась голова. Я упала совершенно раздетая, не успев полностью открыть дверь в коридор. Сколько я пролежала, не знаю. А должна была менять Галю, которая жила прямо напротив меня. Она прибежала узнать, почему я не пришла, увидела, что я лежу на полу, подняла шум, вызвала начальника, меня подняли, положили на кровать, я вся тряслась от холода. Итак, я сильно простудилась, заболела на две недели. За это время за мной ухаживала Галя и её мама. Мне стало обидно, что у меня нет рядом моей мамы, она в это время находилась в Душанбе. Я написала письмо на 6 страниц. Я писала и плакала, что я не жила с ней маленькая. Да и сейчас, когда она есть, я не могу с ней жить, что я ей как будто не родная и все в таком духе. Отправила письмо, не думая о том, что она когда-нибудь ко мне приедет, но это случилось, когда уже я работала на другой станции, Кутулик. Я ездила на соседнюю станцию в командировку, иногда пешком 6 км. Станция была выше классом, и зарплата соответственно, ну и работы больше. Там было трое дежурных, все мужчины - Ивановичи, я одна девушка. В Кутулике дали комнату в двухэтажном деревянном доме, где жила одна семья на первом этаже, а на втором я одна. С самого начала мне пришлось опять обрабатывать всю квартиру, клопов было несчётное количество. Из окна видно было железную дорогу, слышно, как проходил поезд.
Здание станции находилось очень высоко, я считала, сорок ступенек, а пути внизу. Когда проходил состав, дежурные, встречали его с флажком на крыльце, а потом докладывали диспетчеру, что поезд проследовал в полном составе и без повреждений. На участке была автоблокировка, и поезда шли по сигналам светофора. В то время шла реконструкция, удлиняли пути, составы шли длинные и не умещались на путях. А также расширяли контактную сеть, приходилось очень внимательно пропускать поезда уже не по сигналам, а по разрешениям зелёного цвета, а это уже зависело лично от диспетчера и дежурного по станции.
Наш монтер - пожилой мужчина, когда к нему прибегала я ночью и сообщала, что не работает блокировка, он без слов одевался и шёл на перегон в любую погоду устранять неполадки. Я всегда думала, вот кого надо ценить по-настоящему.
Так вот однажды, когда шёл поезд, мне диспетчер дал команду, срочно принять состав на боковой путь, не узнав, сколько вагонов помещается, да ещё срочно пропустить пассажирский. Когда срочно, сразу теряешься, да я ещё не проработала ни месяца, все время находилась под наблюдением диспетчера. Я кинулась срочно выполнять команду, дала указание стрелочнику переделать стрелку на боковой путь. Перед станцией был подъём, тяжелый и длинный поезд заходил на боковой путь. Стрелочник сообщил: состав не поместился, пассажирский поезд уже подходил.
Я выскочила и побежала навстречу, сугроб по колено, мороз за 40 градусов, но я ничего не чувствовала. Бежала навстречу прямо по колее, думая только остановить поезд.
Я думала, пусть меня зарежет, чем я увижу, как пассажирский поезд врежется в хвост грузовому. Я бежала, махая красным платком, чтобы машинист остановился. И он остановился, не доезжая до меня в нескольких шагах. Мы вместе начали выправлять обстановку. На это ушло некоторое время. Я была в «мыле», бегая от одного стрелочного поста до другого, уже не замечая, что уши отморозила и что на мне валенки стопудовые. А в это время в дежурке голос диспетчера надрывался. Когда я, отправив все поезда, зашла в помещение, у меня прямо отнялись ноги, я упала на стул и со слезами стала докладывать диспетчеру, он должен был вызвать начальника станции, но поняв свою оплошность, сказал мне: «Только не реви, успокойся, никому ничего не говори».
Потом вызвал меня по телефону и сказал, что я договорюсь с машинистами, что всё будет нормально. Фамилию его я до сих пор помню - Солнцев, когда я приехала в отделение, чтобы познакомиться с ним, он мне сказал:
«Ну что, Рёвушка, как дела?» Я показала ему клок волос, который у меня стал белый после этого дежурства. Так седеть я начала с 18 лет, всё прибавляя седины.
Парней у меня было много знакомых, но я почему-то выбрала Филимонова, вышла замуж, родила сына, и мы уехали в Душанбе, где меня ждала только сестра Мариэтта, мама уже умерла.
37 552
609 
